Телевидение - Андреев Олег Андреевич (бесплатные серии книг txt) 📗
Скоро этих бирж развелось как грязи, но начальный, довольно крепкий капитал уже был сколочен. И тогда Олег подключил ребят к нефтяной трубе.
Дальше рассказывать неинтересно, потому что все все и так знают.
Тима и Гарик основали компанию “Дайвер”, которая уже покупала рестораны, дома, заводы, пароходы, нефтяные вышки, банки и целые армии чиновников, и теперь очень неохотно вспоминали свои мытарства в туалете на Петровке, потому что стали уважаемыми людьми, солидными бизнесменами.
Вот тогда и пришел к ним снова Олег и вполне резонно потребовал расплаты, а именно чтобы они со своим “Дайвером” сделали Булгакова сначала депутатом Думы, потом губернатором, а потом — президентом. Не зря комсомолец так скромничал все время.
— Нет, — сказал Тима.
— Да, — сказал Гарик.
— Это же знаешь сколько стоит?
— Это же знаешь сколько мы потом получим?
Гарик был умнее, он видел дальше. Это, кстати, тоже ужасно злило Тиму. Но он согласился. И “Дайвер” стал скупать газеты и журналы, образовался целый медиахолдинг, целью которого было создание собственного телеканала.
Вот им и стал “Дайвер-ТВ”.
До последнего времени Тима и Гарик были вместе, плечо к плечу, рука об руку. Пока Гарик не женился на американке. Это была какая-то сумасшедшая американка, она любила Россию больше, чем свою Америку. Тима всегда с подозрением относился к таким людям, потому что ничего лучше Америки ему и не снилось.
Свадьбу сыграли дважды — в Москве и в Нью-Йорке, где Гарик и остался.
А Тиме пришлось ехать в Екатеринбург, потому что в Москве за ним начали охотиться. Почему-то Тима решил, что это люди Гарика. И еще он решил, что с Гариком надо кончать. Нет, не убивать его, а просто разорвать с ним отношения. Всякие, и финансовые тоже. Вот только делиться Тима не хотел. Отдать Гарику половину своего — а он уже всю компанию “Дайвер” считал своей — ни за что!
Гарик из Нью-Йорка не наведывался, лишь звонил и отдавал распоряжения. Необходимо было выманить его в Екатеринбург. Тима наизнанку вывернулся, чтобы придумать повод, однако Гарик как чувствовал — приезжать не желал.
— Да ты, Тима, все там и без меня решишь. Но подоспел такой повод — не отвертишься. Олега Булгакова выбрали в Государственную думу. И по этому случаю сам Олег позвонил Гарику:
— Приезжай.
И тот прикатил вместе с женой Джейн.
Депутатство Булгакова отметили радостно, а на следующий день к Гарику пришли крепкие ребята и увезли его. Джейн этого не видела. Она прождала мужа три дня, после чего обратилась в милицию, а потом в посольство.
— Вам лучше уехать, — посоветовали ей земляки. — В поисках мужа вы все равно не поможете, но в дурную историю влипнуть — запросто. Россия непредсказуема.
Тима был совершенно уверен, что Гарик подпишет отступного, но Гарик не подписал, помер. И теперь вся его доля переходила к Джейн.
А Джейн в Америке. И уже ее выманить оттуда нечем.
Тима впал в мрачную депрессию. Нет, не потому, что его совесть замучила, а потому, что “Дайвер” по-прежнему был разделен ровно надвое, только совладельцем его была американка, а за ней стояли и ФБР, и полиция, и всякие разные частные сыщики. И главное — американский закон. Закона-то Тима больше всего и боялся.
Он уже совсем было решился нанять людей, которые поедут в Америку и просто прикончат эту поганую американку, но она вдруг появилась в Москве сама.
Питер
Николай Евдокимов курил, выдувая дым в приоткрытое окно кабины, искоса поглядывая на летящую навстречу в свете фар вафельную обшивку грохочущей трубы. Поезд шел на АРС — автоматической регулировке скорости, так что вполне можно было расслабиться. Систему эту установили не сразу, так как линия сдавалась год назад впопыхах к выборам мэра, поэтому месяца три машинисты управляли поездами вручную, не отпуская рычагов контроллеров. Многие жаловались потом на боли в локтях от постоянного напряжения. Зато ездить тогда было веселее. Тоннель сразу от станции “Северная” изгибался влево и вниз, так что можно было как следует разогнать поезд на хорошо спланированной кривой, а потом, слегка притормозив, вписаться в короткую, метров двести, горизонталь, после которой начинался подъем к следующей станции.
Теперь не полихачишь. Поезд, послушный сигналам от датчиков, стоящих вдоль всего пути, сам плавно разгонялся, тормозил и менял темп движения в зависимости от ситуации на всем направлении. С АРС не побалуешь…
Правда, полгода назад ее пришлось на время отключить.
Тогда Коля первым заметил, что где-то на середине горизонтального участка на лобовое стекло кабины упало несколько мутных капель воды, которые тут же сдуло набегающим потоком воздуха, но во время второй ходки к центру по стеклу побежали уже мутные густые струйки — пришлось даже включить “дворники”. Он тут же сообщил по линейной связи о случившемся. На третьей ходке он заметил двоих в робах, метнувшихся в свете фар в специальную стенную нишу. Значит, ремонтники уже проверяли стыки тюбингов, устанавливая место течи. К вечеру приехала какая-то комиссия, и закипела еженощная работа — бригада тоннельщиков из Метростроя подтягивала болты крепления тюбингов и зачеканивала стыки. А АРС отключили, потому что после прохождения злополучного перегона перед выездом на станции помощники выходили наружу и специальной шваброй стирали следы потеков на лобовых стеклах и передке кабин, чтоб не возбуждать ненужных разговоров среди пассажиров.
Капель так и не удалось устранить, хотя специальная бригада геодезистов прошлась по контрольным меткам-реперам и не обнаружила просадок. Тогда местный главный механик нашел “гениальный” выход, за что получил бесплатную путевку в Крым: на всем двухсотметровом “плачущем” отрезке устроили легкий водонепроницаемый фальшпотолок из листовой стали, и мутное известковое молоко аккуратно стекало с него, не попадая на поезда, прямо в водоотливные канавы, а оттуда через насосную станцию уходило в городскую канализацию. И снова включили АРС и убрали из кабин помощников, с которыми так весело было коротать подземные часы…
Евдокимов заплевал и выкинул в окно окурок, потянулся и уставился в сноп света, летящий перед поездом, ожидая появления козырька фальшпотолка — уж больно красиво сверкали в свете фар капли, падающие по его краям. Но вместо праздничной капели он увидел сплошную, словно стеклянную стену воды, надвигавшуюся на него и слепящую отраженным светом. Одна рука автоматически отключила АРС, а вторая резко рванула рукоятку тормоза. Нога же сама отдернулась от рычага “мертвого машиниста” — устройство, которое контролирует состояние человека, управляющего поездом, и моментально включает систему экстренного торможения, если тот теряет сознание или с ним происходит нечто похуже.
Поезд, пронзивший стену воды, еще только начал тормозить, когда на его пути одно за другим стали складываться кольца обделки и сквозь щели на рельсы поползла густая масса плывуна из песка и воды вперемешку с осколками бетона. Один из таких осколков пробил стекло и снес Евдокимову голову, поэтому Коля уже не увидел, как наступила тьма, и не услышал, как затрещали и зазвенели стеклами стенки вагонов, прессуемые обрушившейся по всей длине поезда кровлей.
Москва
— Из-под топота копыт пыль по полю летит, — быстро повторял за логопедом Крахмальников.
Сегодня эта поднадоевшая скороговорка ему почему-то особенно нравилась. Что-то было в ней резкое и разгульное, соответствующее нынешнему настроению. Ох, как он сегодня вдарит, аж пыль полетит из-под топота копыт.
— Лучше, Леонид Александрович, уже много лучше, — сказал логопед, что-то записывая в блокнот. — На “т” поменьше атаки. А то получается, как у пэтэушниц, “уцюг”, “лецит”.
— Ага, ага, — согласно кивал Крахмальников, глядя в строгие глаза логопеда.
Этого человека он почему-то боялся, хотя логопед относился к Леониду со всем должным пиететом. Его реплики вроде сегодняшнего сравнения с пэтэушницей возвращали Крахмальникова на грешную землю, где он был обыкновенным советским образованцем, плохо говорившим, мало читавшим, узколобым и недалеким. Крахмальникову это тоже ужасно в себе не нравилось. Ему хотелось задавать самые сложные вопросы легко и непринужденно, как Ларри Кинг, а он, бывало, застревал на каком-нибудь паразитическом слове и подолгу не мог выкарабкаться из сложноподчиненного предложения. Нет, всему учили Крахмальникова в МГИМО, этом уютном гнездышке КГБ, только не учили быть простым и изящным. Впрочем, может быть, это дается только природой, но Крахмальников тем не менее с этим смириться никак не мог.
