Магия кошмара - Страуб Питер (читать книги без txt) 📗
Через некоторое время она спустила ноги на пол, не обращая больше внимания на приступы боли, и встала с кровати, прижимая ребенка к груди. Сейчас она сделает ему подарок. Кривясь от боли, она проковыляла к раковине у стены, включила горячую воду, заткнула пробкой сток, добавила холодной воды, а когда теплая вода заполнила полраковины, закрыла оба крана. Затем она опустила младенца в воду. Стоило ему коснуться воды, как он открыл глаза и словно бы принялся рассматривать ее лицо. Она в первый раз увидела, какие у него глаза — яркого сиренево-голубого цвета, какого ей ни у кого раньше видеть не доводилось. Младенец повелительно хмурился. Его ножки сгибались и разгибались, как у лягушонка. Пронзительного цвета глаза буквально сверлили ее, будто ребенок знал, что Этель вознамерилась сделать, ему вовсе не по душе было то, что она вознамерилась сделать, но он принимал это. Она обтирала его мочалкой, пока он не стал почти чистым, а он все хмурился, изучая ее лицо своими удивительными глазами.
Она прикинула, не утопить ли его. Но в таком случае ей придется выносить мертвое тельце из отеля, а у нее даже чемодана не было. Кроме того, ей вовсе не по душе была мысль о том, что придется держать его под водой, пока он вот так смотрит на нее забавным взглядом старичка-короля. Этель выпустила из раковины красно-коричневую воду и завернула ребенка в полотенце. Положив его на пол, она снова наполнила раковину и, кряхтя и морщась, с трудом обтерлась губкой сама. Когда она подняла его с пола, он снова открыл глазенки, закрыл их и широко-широко зевнул. Она дохромала обратно до постели, стянула с нее окровавленное белье, накинула одеяло прямо на матрас, улеглась и уснула, уложив ребенка рядом.
Когда Этель проснулась, было еще темно. Она и понятия не имела, сколько времени, более того, та же ли самая это ночь, но по явно надвигающимся предрассветным сумеркам было ясно, что вот-вот наступит утро. Младенец на ее груди зашевелился, высвободил ручонки из-под полотенца, вскинул их, а потом снова опустил. Это был час, когда в отеле на ногах был лишь один истопник. Все коридоры были безлюдны, и лишь за стойкой в одиночестве дремал клерк. Через час чистильщики начнут расставлять до блеска надраенную за ночь обувь, а кое-кто из постояльцев — ранних пташек начнет заказывать завтрак в номер. По идее, через два часа Этель Кэрроуэй следовало в гостиничной униформе явиться на службу. И она была твердо намерена так и поступить. Когда сослуживцы заметят, что она плохо себя чувствует, ей наверняка позволят отлежаться еще денек, но выйти на работу непременно надо. Следовательно, у нее оставалось около часа, чтобы решить, как поступить с ребенком, и исполнить задуманное.
Если она убьет его в своей комнате, ей придется выносить мертвое тельце из отеля через подвал. И истопник наверняка начнет допытываться, что это такое она тащит. Что это за сверток у тебя в руках, а, Этель? Небось утащила что-нибудь с кухни, да? Ну-ка давай посмотрим. Этель пожалела, что заранее не догадалась позаимствовать хоть какой-нибудь чемодан у одной из подружек, но разве за всю свою недолгую жизнь она хоть раз продумывала больше чем на час вперед? Она прижала новорожденного к груди и погладила по головке. Она не может оставить его здесь, у себя. В комнате было буквально не повернуться. И во время очередной проверки жилых помещений администратор непременно обнаружит младенца. Бедный малыш, думала она, ведь ни капельки не виноват, что ему придется умереть. А он такой симпатичный. Она покачала его на руках, представляя, как здорово бы было оставить его у себя и играть с ним в свободное время в дочки-матери.
И тут ее внезапно осенило. План предстал перед ее мысленным взором сразу и во всех подробностях. Если, выйдя из комнаты, она поднимется по служебной лестнице, то ей не придется проходить через владения истопника. А по служебной лестнице она сможет попасть незамеченной практически куда угодно. Коридоры в это время наверняка безлюдны. Она может спокойно добраться до одного из верхних этажей, открыть окно и — выбросить ребенка. Вот и все. Она сделает свое дело за какие-то мгновения. Да и младенец погибнет так быстро, что вряд ли даже успеет почувствовать боль. А уж после этого никто не сможет связать Этель Кэрроуэй с крошечным трупиком на тротуаре. Все решат, что ребенка выбросил один из постояльцев, или даже — так было бы еще и лучше — что кто-то посторонний пробрался в отель с целью избавиться от непрошеного дитяти. Все так и останется загадкой — младенец ниоткуда, никому не принадлежавший, выпал из окна отеля «Элефант».
«Полиция-Теряется-В-Догадках». Этель немного подумала, но не нашла в плане никаких недостатков, главное — выйти из комнаты и вернуться обратно незамеченной. А раз так, то ей следует поспешить.
Она натянула ночную рубашку и накинула старый халат. Затем завернула ребеночка в полотенце, прижала к груди и на цыпочках вышла из комнаты. На противоположном конце обширного темного подвала на своем тюфяке мирно похрапывал истопник. Стиснув зубы и еще крепче прижав младенца к себе, Этель заковыляла вверх по ступенькам.
Второй этаж показался ей явно недостаточно высоким, третий вызвал сомнения. Для верности она решила подняться на четвертый. У нее дрожали ноги, а внутренности то и дело скручивали спазмы острой боли. Не дойдя еще до второго этажа, она уже запыхалась и взмокла, но ради ребенка заставила себя продолжать подъем. Добравшись наконец до четвертого этажа, девушка привалилась к двери и постояла, стараясь отдышаться, — всего какую-то минуту, показавшуюся ей опасно долгой. Теперь у нее болело все тело, а пот разъедал глаза. Освещенный газовыми фонарями коридор был пуст. Этель пронесла ребенка мимо двух рядов дверей и оказалась в холле, куда выходили двери лифтов для постояльцев. Два больших створчатых окна выходили на Эри-стрит. Она прижала ребенка одной рукой, а второй с трудом отодвинула шпингалет и приподняла тяжелую раму. Головка ребенка запрокинулась.
С улицы в открытое окно ворвался порыв холодного ветра, и младенец свел бровки и сморщился, будто задумавшись над какой-то неизвестной философской дилеммой. Этель импульсивно чмокнула его в макушку и высунулась в окно, сунув ребенка под мышку. Полотенце развернулось и упало на ее босые ноги.
Младенец поджал ножки, конвульсивно дрыгнул ими, снова поджал и снова дрыгнул, словно пытаясь отогнать холод. На его щечках выступили розовые пятна, постепенно все личико покраснело, а ротик стал похож на крошечный красный клювик. Холод пронизал их обоих до костей. Крошка непроизвольно моргнул одним глазиком в непроизвольной пародии на подмигивание, а другим уставился на нее — одновременно и укоризненным, и расстроенным взглядом.
Взяв младенца за бока, Этель на вытянутых руках высунула его за окно так, что теперь он болтался над тротуаром. Сейчас, практически лежа животом на подоконнике, она чувствовала под тонюсенькой нежной кожей ребеночка тонкие упругие ребрышки. Этель сделала глубокий вдох и приготовилась отпустить ребенка, просто разжав руки. И тут он вдруг неожиданно выскользнул у нее из пальцев и исчез в темноте внизу. На мгновение она обалдела от неожиданности и с открытым от удивления ртом высунулась наружу.
Так вот что я вам скажу, люди! Именно из-за того, что случилось в это мгновение, из-за того, что она испытывала в те мгновения, пока смотрела на свою кровинушку, летящую вниз к тротуару Эри-стрит, она и возвращается снова и снова к окну на четвертом этаже отеля «Элефант».
Дальше рассказывать почти и нечего. Швейцар отеля обнаружил мертвое тельце через полчаса после того, как он выскользнул из рук Этель, и к началу утренней смены уже все в отеле знали, что кто-то выбросил ребенка из окна одного из верхних этажей. Два полисмена принялись осматривать номера и другие помещения, а добравшись до подвала, обнаружили в одной из комнат изможденную девушку, засовывающую в наволочку окровавленные простыни. Она отказалась отвечать на их вопросы, но заявила, что ни недавно, ни вообще когда-либо никого не рожала. Медицинская экспертиза доказала, что ее заявление не совсем верно, и она была взята под арест, а впоследствии суд приговорил ее к смертной казни. В апреле 1893 года Этель Кэрроуэй рассталась со своей телесной оболочкой на конце веревки палача. В последующие несколько лет кое-кто из постояльцев отеля, проживавших на четвертом этаже, отмечали какую-то своеобразную атмосферу в холле у лифтов: некоторые находили, что там чересчур холодно даже в жаркие летние дни, кое-кому там казалось невыносимо душно в разгар зимы, а одна концертантка из Европы (меццо-сопрано Нелли Терразетти, прозванная Золотой Пташкой, гастролирующая по северным штатам с программой песен на темы волшебных сказок) жаловалась, что некая субстанция, которую она называла «мерзкой, мерзкой кашей», в холле у лифтов делала ее голос глухим. В 1910 году «Элефант» был продан новому владельцу, который сократил количество услуг, поднял цены и в 1916 году разорился. Отель простоял пустым, постепенно ветшая, до 1922 года, когда новые владельцы отремонтировали его и превратили в меблированные комнаты. В 1931 году очередные хозяева тоже разорились и продали здание под женский пансион. Ученицы городской академии для девочек Эри первыми сообщили о том, что видели на четвертом этаже женскую фигуру в черном; к 1961 году, когда обанкротившаяся академия наконец закрыла свои двери, призрачная фигура уже была наделена именем Этель Кэрроуэй, а когда двумя годами спустя «Элефант» вновь открылся, она начала являться регулярно, в отличие от залетной Золотой Пташки Нелли Терразетти. За несколько следующих десятилетий Этель приобрела определенную скромную, хотя и достаточную славу. В рекламном проспекте «Элефанта» ей посвящен довольно большой раздел, ее, несомненно, несколько идеализированный портрет висит над камином в главном вестибюле, а место преступления украшает бронзовая доска. Постояльцы, как любители, так и профессионалы в сверхъестественном, частенько проводят в отеле целые недели, ожидая ее появления. (К несчастью, никому из них так и не удалось осуществить свое желание.)
