Виварий - Чилая Сергей (онлайн книга без TXT) 📗
— Я собралась выступить на институтской конференции, Игорь! — сказала Лопухина, глядя в быстро светлеющее окно. Закутанная в темный банный халат Nike, она сидела на кровати, поджав под себя ноги и аккуратно стряхивала пепел на пол собственной спальни. — Я должна это сделать…, и институтский люд ждет от меня поступков…
— Мы уже обсуждали эту возможность, — сказал Волошин, поднимая с пола широкий стакан с водкой на дне и поглаживая кончиками пальцев плоский дворянский живот перед собою. — Каждый раз мы оба соглашались с бессмысленностью подобного действия… Ты даже знаешь, почему…
— Значит оставить все как есть…, как было?! У кого из сотрудников Цеха выдерут почку или печень в следующий раз…? У Вавилы, Станиславы, Авраама?! Или заставят их сделать это с другими?! Налей мне водки чуть-чуть… В черном холодильнике на кухне…, верхняя дверца…
Она сделала несколько мелких глотков подряд, будто пробовала сильно горячий кофе, не поморщилась, тряхнула головой и темные волосы мощным столбом взмыли кверху, застыв там ненадолго, чтоб потом покойно и гладко опуститься обратно…
— Я должна сделать это, Игорь… Вавила привычно струсил и отказался идти против Ковбой-Трофима… Значит я… Больше некому… Ты сядешь где-нибудь сбоку и если станет совсем туго или невмоготу просто уведешь меня оттуда…
— Ты собралась воевать не с ветрянными мельницами, девочка. Ты замахнулась на один из символов нации… Он не просто блестящий хирург и талантливый организатор, он и вправду хирургический гений… Cама так полагаешь… У него все мыслимые награды, звания, должности… Он вхож в любые двери Москвы…, признан в мире…
— Прекрасно! Будто некролог прочел…
— А ты с одной почкой, — продолжал Волошин, не обращая внимания на реплику, — удаленной по его команде, хочешь воевать с ним…? Он просто раздавит тебя и вся карательная мощь страны обрушится на доктора Лопухину… из бывших дворян, прекрасную женщину, умную и красивую, хорошего хирурга и менеджера…
— Я не менеджер, Волошин! Я предводительница, как говорит Фрэт… Знаешь, как по-английский «предводитель»?
— Знаю… Leader… Лидер… Тот, кто впереди…
— Плохо учат в Юридической Академии… Предводитель — человек, способный поменять правила игры в отличие от менеджера, который строго следует им… Я хочу, наконец, начать дуть в свои паруса, как учила мать… Все что было до этого: учебная тревога для крыс на военном корабле.
— Ты собираешься поступить неразумно, Хеленочка!
— Да! Я неразумна, если полагать, что разумный приспосабливается к миру…, к обстоятельствам…, как Ковбой-Трофим, как Вавила…, как ты… Я гугенот-реформатор… и способна переделать мир…, сделав его лучше, ироничнее, справедливее, нетерпимее к злу…, и я сделаю это… — Она улыбнулась. — Наслушавшись такого не каждый согласиться участвовать…в зрелище этом… Но ты поможешь и не станешь отговаривать…
— Простите, что заставил вас ждать, Игорь… В операционной время имеет склонность периодически замирать… ненадолго… Трудный случай сегодня… Ничего, что называю вас так…
— Конечно! — задвигался в кресле Волошин. — Теперь я бываю здесь только неофициально… Ваш кабинет всякий раз поражает… и не только размерами… Ничего подобного не видел…
— Я вырос в маленьком приволжском городке… в деревянном двухэтажном бараке, который подпирали и подпирали бревнами, чтоб не упал… Он и сейчас стоит… Правда первый этаж в землю ушел… и стал нежилым. — Ковбой-Трофим резко встал из-за стола, подошел к подоконнику с цветком-задохликом, взял его в руки и продолжал, стоя к следователю спиной.
— У меня была своя комната в этом доме — чуланчик, который отец обшил досками и толем… Знаете, что такое «толь»? Прекрасно… Там стояла тумбочка, служившая письменным столом…, отец выдрал из нее дверцу, чтоб было куда ставить ноги…, тяжелый деревянный стул с высокой спинкой и сундучек с чуть покатой крышкой, на котором я спал до десяти лет, загороженный стулом, чтоб не упасть…, а потом уже не умещался и ночевал с родителями в одной комнате… Оставался почти метр свободного пространства на полу, застланном лоскутным одеялом: на нем я иногда делал по утрам зарядку… С тех времен осталась боязнь тесных пространств…
Ковбой вернулся к столу, помешкал, давая Волошину возможность начать, и вызвал секретаря — сухопарую старую деву, похожую на гобой, которой когда-то Лопухиной до смерти хотелось залезть под юбку, чтоб посмотреть, что там…
— Принесите нам чаю… и что-нибудь закусить… Выпьете коньяк?
— С удовольствием, — отреагировал Волошин и пользуясь паузой —академик копошился у бара, выбирая выпивку, — продолжал: — Знаю, всему предпочитаете «Греми», поэтому…, чтоб не обременять вас, плесните его чуток…
— Откуда вам известно про «Греми»? — удивился Ковбой-Трофим.
— Ну… Я ведь бывший мент, как говорят ваши сотрудники… Лягавый… Нюх у меня не хуже ищейки…
— Выкладывай господин Волошин, что привело вас сюда? — Ковбой стал строгим. — Через пяднадцать минут у меня следующая операция.
— Елена Лопухина…, в которую влюблен до беспамятства, так, что готов кричать про это, будто болен, собралась, против всех моих уговоров и даже угроз, на пятничной институтской конференции поделиться с коллективом всем, что ей известно по уголовному делу об обороте неучтенных донорских органов, недавно закрытому из-за смерти основных обвиняемых…
— Ее сообщение не включено в повестку предстоящей конференции, — спокойно отреагировал академик, — и я не собираюсь давать ей слово вне программы…
— Не уверен, что она станет просить его, — впервые улыбнулся Волошин, вставая из неудобного, очень глубокого кресла, в котором колени доставали лица. — Она будет настаивать на вашей отставке… Полагаю, у нее есть аргументы…
— Знаете, как приятно ощущать собственное могущество и влияние…, и не только в Цехе… Про то, что могу открыть любую начальствующую дверь ногой, уже говорил… — Ковбой встал и вновь подошел к окну, к любимому своему цветку… — Отказаться от этого самому…, по собственной воле невозможно… — Ковбой улыбнулся. — Наш сотрудник доктор Владимиров, по прозвищу Вавила, говорит: «Это, как реформировать календарь, в попытке ускорить роды»… И чем старше становлюсь, тем сильнее желание сохранить все, как есть…, как было…
— Как похоже они говрят оба, — с удивлением подумал Валошин, вспоминая недавнюю речь Елены.
— А наша Лопухина взбалмошная и упрямая молодая женщина, склонная к непрогнозируемым поступкам, — продолжал Ковбой, медленно наливаясь злобой.
— Мне кажется она оловяный солдатик, стойкий и отважный…, и надувала всегда ваши паруса…, хоть говорит теперь, что стала гугенотом в подвале Вивария.
— Почему она не идет в прокуратуру? Зачем ей этот фарс с конференцией…? Потому, что у оловяного солдатика кроме одной почки еще и нога одна…? Или она не солдатик, а бумажная балерина, что боится сгореть в огне…? — академик с трудом сдерживал себя, чтоб не перейти в гневе на жаргон, которому обучил его Спиркин.
— Она понимает, что вы неуязвимы, что бы ни творили… И прокуратура, защищая вас…, странно звучит для русского уха «прокуратура защищает», станет спасать ценности, которые нормальному человеку кажутся… сомнительными.
— Ей движет чувство мести, копившееся веками всем их дворянским родом, — устало прошелестел Ковбой-Трофим, немного успокаиваясь.
— Насколько известно, у Лопухиных не было серьезных проблем с царствующими домами России… Наоборот… А расстрелы и ссылки членов их семьи начались после революции…
— Неважно! Я не собираюсь отвечать за ошибки и просчеты ЧК, НКВД… или как их называли тогда! — Ковбой опять кричал, нервно перекладывая предметы на обширном письменном столе, и Волошин подумал, улыбаясь в душе, что вещей на столе ему хватит еще надолго…
— Вы разумный человек, Игорь… У вас высокое положение в обществе…
— У нее тоже, — перебил Волошин. — И ее, похоже, не очень интересуют старые ошибочные убийства Чека.
— У вас высокое положение в обществе, — гнул свое Ковбой-Трофим. — Жаль потерять его незаслуженно… Отговорите Елену Александровну… Она собралась на собственное аутодафе и ищет хворост для пятничного костра… Хотите, чтоб я поджег?
