С тенью на мосту (СИ) - Рос Наталия (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
— Да, все так и было, — сказала она после долгого молчания. Ее глаза были серьезными и холодными. — Я написала этот стих в надежде, что его опубликуют, и вдруг он предупредит и спасет хоть чью-то жизнь. Все же лучше, чем ничего… — она смахнула со лба челку и пристально на меня посмотрела. — Я могу рассказать, что со мной произошло, если тебе интересно, — я кивнул и она продолжила: — Когда ко мне пришел старик, я в очередной раз сбежала из дома и сидела возле того самого дуба с качелями. Он появился так неожиданно, будто из воздуха вышел, и он знал обо мне все. Как меня каждый день бьют, как мои младшие братья, зная, что меня бьют чаще всего из-за них, когда они кричат, орут и дерутся, с интересом и радостью наблюдают за тем, как я получаю трепку и пощечины от их матери. Это был круг каждодневного ада, из которого мне никак нельзя было вырваться. И я, даже не задумываясь, просто согласилась на предложение старика. Мне нечего было терять, потому что хуже, чем я жила, как я тогда думала, хуже уже быть не могло. Но как оказалось, я ошибалась. Тогда я просто сказала старику, что хочу, чтобы мои братья слушались меня, чтобы они молчали, когда я им прикажу, чтобы делали то, что я хочу. Я просто хотела, чтобы мои каждодневные страдания закончились. Я, как и ты, получила свой дар на время. А когда подошел мой день рождения, и я лежала на полу, в очередной раз избитая мачехой, за то, что братья разбили несколько горшков, я просто закрыла глаза и позвала старика, умоляя его дать мне способность управлять исчадиями ада, называвшимися моими братьями. И после этого я на короткое время вздохнула спокойно: братья вдруг стали послушными, и поводов, чтобы бить меня, больше не было. Но потом, все пошло не так… — Мария чуть наклонилась вперед ко мне и прошептала: — Я видела, как Вариду зарубил мой отец. Когда он стал внешне меняться, он, будучи и так безумным, обезумел совсем. В тот вечер я была у Вариды, мне не хотелось идти домой. Она что-то готовила на кухне, а я сидела в своем углу и играла с соломенной куклой. Когда кто-то зашел в дом, и она вскрикнула, не знаю, что-то подсказало мне спрятаться в ее сундуке, где лежало затхлое тряпье, и я успела, он не заметил меня. Варида как раз в этот момент забежала в комнату, где стоял сундук, а за ней шел мой отец в своих тяжелых грязных сапогах. Я видела, как он замахивался топором и рубил ее, снова и снова, и кровь, как красный сироп, разлеталась по всей комнате, будто взорвалась банка с вишневым вареньем. А через неделю, утром, я не обнаружила отца и мачеху в доме. Они исчезли, и я осталась одна с тремя братьями, абсолютно без помощи. Селянам не было дела до нас. Поначалу кто-то помогал, приносил немного еды, а потом мы остались совсем одни. А в конце декабря возле нашего дома остановилась коляска, из нее вышел мужчина и сказал, что поможет нам, если мы поедем с ним. И я согласилась, потому что поверила ему, хотя и выбора у меня не было. Мы приехали в город и какое-то время жили в его доме, и там… там было все еще хуже. Он сразу отдал братьев в приют, а я осталась с ним, — ее голос дрогнул, и она замолчала, опустив голову, чтобы я не мог увидеть ее глаза. — Несколько раз я сбегала, надеясь найти помощь, но меня возвращали обратно. Потом мне повезло, одна женщина помогла мне, и меня тоже отправили в приют, где я снова встретилась с братьями. Там мы пробыли не долго: он был переполнен, каждый день туда привозили много осиротевших детей, так как в соседнем городе случился страшный пожар, многие погибли. Нас отправили в другой город, в другое учреждение, где я и провела остальные годы.
Мы надолго замолчали, стараясь не смотреть друг на друга: она боялась увидеть мой сочувствующий взгляд, а я боялся увидеть ее печальные глаза, будто мог ее чем-то обидеть.
— Ты из-за своего дара стала работать с трудными детьми? — спросил я, не зная, как сгладить ее плохие воспоминания.
— Да, отчасти из-за этого. Я только и умела, что усмирять разбушевавшихся детей. К счастью, именно из-за этого мои годы в приюте оказались не такими уж и плохими, как могли бы быть. Только мой дар не распространяется на взрослых. Их я усмирять не могу, к сожалению, — она чуть улыбнулась, — чем ближе к совершеннолетию, тем меньше вероятности, что мне удастся внушить что-то. Но сейчас, я старюсь не использовать дар. Применяю его только в крайних случаях.
— А сегодня? Ты применяла его к тому мальчишке?
— Применяла, — она вздохнула и посмотрела мне в глаза, — увы, просто так он не отдал бы тебе кошелек.
— Значит, мне нужно благодарить тебя за это. И, знаешь, я благодарен и этому мальчишке, что он так надул меня, без него я не встретил бы тебя, и меня всю жизнь мучил бы вопрос, кто был таинственным автором пугающего стишка про старика.
Она засмеялась.
— Да, к сожалению, старик не дал мне дара на сочинение стихов и песен. Я все так же их коряво придумываю, как и в детстве. И меня все время не покидал вопрос, кем был этот старик. Я долго искала хоть какую-нибудь информацию, но ничего не нашла. А теперь, когда я узнала, что ко мне приходил твой брат, которого также заразил другой старик, приходивший к тебе, я теперь ничего не понимаю. Это все так странно… Ведь твоему брату было пятнадцать, а моим старшим братьям по восемь, но они не заболели. Если старик приносит в дом болезнь, то почему она не действует на детей? Слишком много вопросов, а ответов нет.
— Мне кажется, есть некий порог, после которого человек заболевает, — предположил я, — и этот порог тринадцать-четырнадцать лет. А пока те, кому не исполнилось тринадцать, они в безопасности. Может потому, что старику не выгодно их заражать, они ведь потенциальные жертвы, и могут ему еще пригодиться, когда им будет исполняться по тринадцать.
— Наверное, ты прав, — согласилась она и откусила кусок вишневого пирога. — Очень вкусный.
Я тоже попробовал пирог, и мы сидели в молчании и смотрели в окно, где уже начинало смеркаться.
— Невероятно, что мы оказались в одном городе, — сказал я.
— Невероятно, что ты меня помнил все это время, — подмигнула она.
— Но ты-то тоже меня не забывала, раз вспомнила.
— Нет, забыла, но ты таким настойчивым оказался, что пришлось вспомнить.
— Тогда, может, ты вспомнишь, о чем мы разговаривали возле дуба, когда познакомились?
— Нет, к сожалению, это выше моих сил, могу только предположить, что о каких-нибудь детских глупостях, — вдруг она забеспокоилась, увидев, что на улице зажглись фонари, и сказала: — Мне пора домой, я и так уже задержалась.
В эту минуту от досады я чуть не хлопнул себя рукой по лбу: ведь она наверняка была замужем и у нее были дети, а я уже начал витать в каких-то розово-мыльных пузырях, представляя нашу следующую встречу. Я предложил ее проводить, и она согласилась.
Но, только выйдя на улицу, я вспомнил о своей порванной обуви и понял, что прогулка будет непростой. Мария даже развеселилась и начала мило подшучивать над моим ковылянием. По дороге мы просто болтали на разные темы, не имеющие никакого отношения ни к нашему детству, ни к старику, ни к печальным событиям. Температура воздуха понизилась, дневная растаявшая грязь начала подзамерзать и хрустеть под ногами, и с неба снова начали сыпаться легкие крупинки снега. Мария подняла воротник и втянула голову в пальто. Я заметил, что у нее не было шарфа и перчаток, и еле уговорил ее надеть мои, уверяя, что я точно не замерзну, в отличие от нее. Она повязала мой шерстяной шарф вокруг своей тонкой шеи, нырнула маленькими руками в мои огромные перчатки и задорно улыбнулась.
Она жила не так далеко от интерната, в старом квартале, который располагался по склону вдоль реки. Дома там напоминали бараки, стоявшие друг на друге в два этажа, будто нелепо склеенные ребенком спичечные коробки.
— Ладно, я пойду, — проговорил я, когда она сказала, что мы подошли к ее дому. — А то вдруг твой муж еще увидит нас. Нехорошо будет.
— Подожди, — остановила она, — сначала забери шарф и перчатки. Спасибо тебе за них. И у меня нет мужа. И мужчины тоже нет, — поспешила она добавить, как только я открыл рот, чтобы спросить. Видимо радость, отразившуюся на моем лице, мне не удалось скрыть, так как она засмеялась.
