Снежная смерть - Обер Брижит (читать книги полностью .TXT) 📗

Да, ты уже и так много сделал… Элиз! — гремит Психоаналитик. Меаculpa [4]. Но этот мальчик? У меня есть кое-какие соображения на этот счет

— Так сколько же у тебя всего детей, если точно? — пронзительным голосом спрашивает Жюстина.

— Уф… Не знаю. Слушай, Жюсти, я никогда не хотел обременять тебя своими семейными историями…

— Должна признать, что они весьма пикантны! — взрывается она. — Как в скверном бульварном романе… Все эти тайны!

— Нет нужды их хранить теперь, когда моей бедняжки Сони не стало! — устало заключает дядя.

Я представляю себе, как он сидит, обхватив голову руками, погрузившись в скорбные размышления. Жюстина нервно барабанит пальцами по мраморному столику, ей явно далеко до ощущения полноты дзен. Мимо нас все время кто-то ходит. Жужжит камера Жан-Клода. Он не должен ничего упустить. Конечно, это отличается от фильмов о животных. Хотя… и там, и здесь действует закон джунглей. «Люди — это не более чем животные, Элиз!» — внушает мне Психоаналитик. Согласна, но это обидно, потому что, в отличие от других млекопитающих, они истребляют себе подобных!

Меня толкают, не извиняясь, как будто я мебель.

— Элиз, у тебя что-то упало, — вдруг говорит дядя.

Ощупываю себя, ах да, нет блокнота. Слышу, как дядя нагибается, поднимает его.

Что он делает? А, наверняка читает мои записи. Он откашливается. Он должен понять, в каком кошмаре мы живем.

— Ага! — восклицает он. — Но тогда…

Он резко замолкает. Вошел Морель, я узнаю его по юношеской походке.

— Ну, что, Ферни? — интересуется Жюстина.

— Ничего, ничего, — бормочет дядя.

— Не стесняйтесь меня, — бросает Морель. — Судя по всему, я тут для мебели! Я же в жандармерии временно, — добавляет он, — да мне плевать!

— Вся проблема заключается в скоплении отрицательной энергии, — шепчет мне Жюстина, — это мешает разглядеть что-то сквозь тени. Ты бы пошел что-нибудь съесть, Ферни, — говорит она громко, — и принес бы бутерброд Элиз.

Он уходит, бормоча: «Ну и история, нет, надо же, ну и история!», а Морель идет за ним и задает вопросы о профессии предпринимателя. Жюстина кладет руку мне на плечо.

— Теперь я понимаю, почему он хотел, чтобы я выяснила, кто его сын! Когда он узнал об убийстве дочери Гастальди, он, разумеется, был в шоке, но когда он узнал, что и Соня… совпадение было слишком очевидным! Две сестры, в одной и той же местности! А здесь его сын!

Боялся ли он, что и его тоже убьют? Или же… ответ поражает меня своей очевидностью: кому выгодно преступление? Последнему выжившему родственнику, кем бы он ни был. Он получит два миллиона франков Гастальди, не доставшиеся Марион, не доставшиеся ее сестре Соне, и, следовательно…

— Ужасно, — вдруг говорит Жюстина, — но я себе говорю, что Марион была единственной наследницей Гастальди, у нее не было родственников, кроме Сони, а у самой Сони не было родственников, кроме этого единокровного брата, о котором говорил Фернан. Надеюсь, что это не он…

Она не договаривает фразу.

Я мысленно заканчиваю ее: убийца.

Но, если это действительно Леонар, о котором все говорят, и если он действительно калека, как же он мог совершить эти преступления? Марион убили в Дине, а Соню в подвале дискотеки. Я быстро пишу вопрос, — ах, черт, она же не может прочесть, я так и остаюсь сидеть с бумажкой в руке, пережевывая бесконечные вопросы.

Ничего не выстраивается.

И, по-моему, дядя не проявляет особенного горя по поводу убийства девушек, которые, как выясняется, были его родными дочерями!

Мелькает мысль, что он лжет, но я не очень понимаю, ради чего он мог такое придумать. Жюстина тяжело дышит. Ей, наверное, нелегко переварить такие новости.

Я чувствую себя как-то странно, словно меня накачали наркотиками. Такое случалось со мной лишь однажды, в Буасси, когда меня похитил убийца детей. Тот же гадкий вкус во рту и ощущение полной сумятицы.

Что-то не ладится. Все не ладится.

— Можно подумать, что вышло солнце, — вдруг говорит Жюстина.

Точно. Я ощущаю тепло на плечах. Значит, буря закончилась?

Но в семь или восемь часов вечера солнца не бывает.

— Интересно, что там делает Ферни? И куда они все подевались?

Мне послышался какой-то смешок. Жюстина, наверное, тоже что-то услышала, потому что я чувствую, как она резко поворачивается.

— Тут кто-нибудь есть?

Ответа, как и следовало ожидать, нет. Я хватаю ее руку и нащупываю говорящие часы. Надо будет сказать Иветт, чтобы она мне купила такие же.

— Хотите узнать время?

Она нажимает на кнопочку, и часы пищат с японским акцентом: «Двадцать часов две минуты четыре секунды».

— Боже мой! Уже! — восклицает Жюстина.

В восемь вечера солнца нет, Жюсти, проснись! Наверное, полицейские включили прожекторы. Ясное дело, ищут одежду, в которую переодевался Вор. Но почему прожекторы направлены в окна дома?

— Подождите меня здесь, пойду посмотрю, что делает Фернан, — продолжает она.

Ах, так ты хочешь, чтобы я ждала здесь одна. Я вцепляюсь в ее руку, и ей приходится идти, волоча меня за собой.

— Но, послушайте, отпустите же меня! Я не могу вас тащить, это смешно! Мне нужны обе руки, чтобы нащупать направление.

Снова смешок.

Теперь мне становится по-настоящему страшно.

Жюстина пытается вырваться, я крепче сжимаю ее руку, мне кажется, что мои пальцы превратились в орлиные когти, сомкнувшиеся на ляжке ягненка.

— Фернан! — блеет она и устремляется вперед.

Мое кресло скачет за ней, я натыкаюсь на все подряд, Жюстина тоже. «Фернан! Фернан!», — никакого Фернана. Жюстина резко поворачивает, кресло накреняется, я выпускаю ее руку и врезаюсь головой в стену.

Ба-бах, что-то падает на меня, что-то обжигающее, лампа, кто-то кричит: «Осторожно!», меня толкают назад, звон разбитого стекла. «Вы постоянно делаете глупости!», — говорит мне Мерканти, проводя своими мерзкими пальцами по моей груди, слышу свой немой крик: «Дядя!», вид Мерканти, насилующего и убивающего Марион и Соню, внезапно кажется мне чудовищно правдоподобным. Его ласки становятся все более откровенными, я беспомощна, рот раскрыт, но безгласен, сейчас он надругается надо мной прямо здесь, пока все остальные жрут на кухне, а жандармы суетятся на улице. Мне удается высвободить руку, я поднимаю ее, вытягиваю большой и средний пальцы, молниеносно тычу в его лицо, зажимаю его нос, он шипит: «Сучка», я соображаю, где глаза, отпускаю нос, и вот мои напряженные пальцы втыкаются в его глазницы, что-то мягкое, он кричит, хватает меня за запястье, сильно выворачивает его, вот подлец! Шаги, два человека, скорее! «Прекратить! — орет Шнабель . — Немедленно прекратить! Ты сдурел или что?!» Я из всех сил внушаю себе: «Все в порядке». Вот бы Шнабель случайно нажал на курок и всадил две пули в колени этому подлюге Мерканти. Сладкий сон!

— Набить бы тебе морду! — добавляет Шнабель в наступившей тишине.

— Что делать будем? — бормочет сопровождающий его жандарм.

— Шнабель! Фаззи! — вдруг зовет с улицы Дюпюи. — Сюда, быстро! Смотрите!

Бросив: «Мог бы и подождать!», Шнабель убегает вместе с Фаззи.

— Ох, у вас опять кровь идет, раны открылись, — обращается ко мне Франсина. — Позову Мартину.

— Что такое? — спрашивает Мартина, словно она только этого и ждала.

Я не слушаю, что отвечает Франсина. Я прислушиваюсь к хорошо знакомому шуму. Жужжание камеры Жан-Клода. Почему жандармы разрешают ему снимать все это? Что-то пытается сложиться в моем затуманенном сознании, но я никак не могу выстроить мысли. Я позволяю Мартине заниматься собой, не реагируя, мысленно я пытаюсь сдавить свое мозговое вещество, чтобы выжать из него истину.

Тррррррах! Я подскакиваю, Мартина тоже.

— Свет! — кричит Франсина.

— Все взорвалось! — издали отвечает Ян.

— Это, безусловно, из-за грозы, — кричит Лорье из соседней комнаты. — Эй, снаружи, в деревне свет есть?