На пороге ночи - Брюссоло Серж (электронные книги без регистрации .txt) 📗
– Педофилия?
– Не исключено. Скорее всего в завуалированной форме: поцелуи, прикосновения, все вполне безобидно. Возможно, его собственная сексуальность неполноценна, ее развитие задержалось на уровне десятилетнего ребенка. Термин «чувственность» подошел бы лучше.
– Но ведь он опасен!
– Несомненно. Похититель готов на все, чтобы спасти от разрушения свою утопию. И если он не причиняет зла детям-американцам, то без колебаний избавляется от маленьких мексиканцев, тем более что он им завидует: ровесники его протеже могут свободнее с ним общаться. Ребенок, которого он воспитывает, на самом деле – он сам. Таким образом, он сам становится своим спасителем. Похищая мальчика, он стремится воспитать его лучше, чем это могут сделать настоящие родители… чем это делали в свое время родители Биллингзли. Вот почему он не убил Робина – это означало бы для него убить самого себя . Он воображает себя педагогом с единственным учеником и, моделируя свою копию, хочет дать ей в руки оружие, необходимое для жизни, которого в далеком прошлом не удостоила его семья Биллингзли… Когда программа подходит к концу, он все начинает сначала. Остановиться – выше его сил. Биллингзли точит зависть, безумная зависть – главная причина того, что он окружает своего воспитанника детворой, не говорящей с ним на одном языке. Похититель непременно должен остаться единственным собеседником, к которому ребенок будет вынужден прибегнуть для общения.
– А эта женщина, Антония?
По лицу Санди промелькнула тень.
– Антония – реальное лицо, поскольку Робин не перестает ее вспоминать, – тихо произнесла психолог. – Можно ли из этого сделать вывод, что она – жена Биллингзли? Не знаю. Однако нет сомнений, что она играет роль идеальной матери. Матери, о которой мечтал когда-то сам Биллингзли? Соучастница? Любовница? Трудно поверить, что женщина согласилась жить в таких условиях, не разделяя безумия «режиссера-постановщика».
– Значит, она тоже ненормальная, как Биллингзли?
– Вполне вероятно. Например, она может оказаться его сестрой. Те же страдания в нежном возрасте, та же игра, попытка «переписать» заново детство, исправить, убрав все, что в нем было отрицательного. Они вовсе не чудовища, искренне надеются дать маленьким воспитанникам все, чего были лишены сами, свято верят, что им удастся наладить производство идеальных детей, открыть мастерскую по изготовлению счастливых мальчиков. И никаких сомнений, что действуют они во благо.
– Довольно убедительно.
Санди пожала плечами.
– Знаешь, что я думаю о психологических портретах? – произнесла она с иронией. – Я в них не верю. Используя те же элементы, нетрудно создать нечто противоположное. Разве не могла быть организатором похищения, скажем, Антония? Биллингзли – ее муж, полностью у нее под пятой. Удовлетворяет малейшее желание супруги из боязни ее потерять… или же Антония очень богата, и он надеется в один прекрасный день унаследовать состояние. Женщина не способна иметь детей, и это довело ее до психоза. Антония пребывает в созданном ею фантастическом мире, навеянном сказками о феях, которыми ее пичкали в детстве. Эгоистичная, властная, целиком сосредоточенная на своих фантазиях. Похищенный перестает для нее существовать, если больше не соответствует физическому образу, на котором она зациклена. Наверняка обаятельна, полна очарования… как многие психопаты. Тонкая интуиция позволяет таким людям часто угадывать ожидания собеседников, которых они инстинктивно стараются себе подчинить. Отсюда невероятный успех разных гуру, руководителей сект.
Им пришлось закончить беседу, поскольку группа собралась в полном составе и Миковски предстояло посвятить агентов в детали завтрашней операции. Санди, которой в штурме отводилась пассивная роль, была свободна и отправилась навестить Робина. Ребенок находился в стоявшем на отшибе дачном домике под присмотром агента Бликли – юной особы с жестким выражением лица, на котором, словно фирменный знак, лежала печать высокомерия, отличавшего, впрочем, физиономии всех молодых сотрудников местного отделения ФБР, недавно приступивших к своим служебным обязанностям.
«Она меня терпеть не может, – подумала Санди, садясь на стул возле кровати мальчика. – Считает, что я не принадлежу к преторианской гвардии».
Робин по-прежнему не расставался с «Илиадой», делая на полях какие-то пометки.
– Вы приехали не для того, чтобы отвезти меня к родителям, разве не так? – спросил он, не отрывая глаз от книги. – Готовится налет… или что-то в этом роде. Отныне я ваш враг. Ведь вы – большевичка… или сотрудничаете с ними, я угадал? Комедия разыгрывалась для того, чтобы выведать у меня адрес родителей. Я никогда вам этого не прощу.
– Послушай, Робин, – тихо сказала Санди. – Пришло время окончательно расставить точки над i. Ты должен осознать, что твоя настоящая мать – Джудит Пакхей. И вовсе не я, а другая женщина, Антония, разыгрывала перед тобой комедию в течение семи лет. Конечно, ты ее полюбил, однако она никогда не испытывала этого чувства, видя в тебе лишь некий образ… Антония не хотела, чтобы ты взрослел. Представь, что однажды она решила раз и навсегда любить только котят и немедленно избавляться от них, как только они начинают подрастать. Для нее котенок должен оставаться маленьким и не превращаться во взрослое животное. Пойми, она не может любить какого-то определенного котенка, а любит всех без различия, путая одного с другим. Антония – больная женщина.
Пока Санди говорила, в ней росла убежденность, что она на верном пути.
– Вы лжете! – вдруг прервал ее Робин. – Я не собираюсь больше вас выслушивать. Заставили меня предать родителей, которые теперь будут меня презирать. На мне лежит проклятие, и я уже никогда не смогу вернуться домой. Вы приговорили меня к вечному изгнанию. Я вас ненавижу.
Настаивать было бесполезно. Санди поднялась и вышла из комнаты, испытывая почти физические муки.
«Только этого не хватало, – размышляла Санди. – Еще немного, и я полностью перестану управлять собой. Помимо моей воли я привязываюсь к нему все больше и больше. Да я просто от него без ума! Если бы Робин продавался, я бы обратилась за ссудой и купила его в кредит».
Во власти противоречивых чувств Санди вошла в комнату, которую ей через несколько часов предстояло делить с Миковски. В соответствии с требованиями профессиональной этики ей следовало немедленно прекратить заниматься Робином и передать дело коллеге, однако она знала, что не в силах этого сделать. «Я, кажется, влипла, – мысленно повторяла она, – такого со мной никогда не случалось».
Во всем виновато неотразимое очарование, мощной волной исходившее от Робина, его нереальная, почти совершенная красота. Окажись мальчик в бурлящем потоке Голливуда, он на следующее утро проснулся бы звездой. Но над этой хрупкой красотой уже сгущались тени грядущего отрочества, заставляя ее блистать еще ослепительнее, подобно старинному полотну, готовому обратиться в прах. Через пару лет лицо ребенка изуродуют юношеские угри, поросль на подбородке, пробивающиеся усы… Вот чего не желала видеть Антония: разрушительной силы возраста, беспощадного вандализма природы. Теперь Санди ее понимала. Несмотря на то что мальчик был абсолютно здоров, она сама уже смотрела на него как на больного, не имевшего представления о серьезности своего недуга и о том, какие он будет иметь страшные последствия. Робину была дана отсрочка – еще год, самое большее два. А потом он станет как все…
– Он мне нужен, – прошептала Санди, стоя перед зеркалом в ванной комнате.
Выражение, которое она обычно употребляла применительно к мужчинам, перед тем как лечь с ними в постель. Ее бросило в жар от этой неожиданной формулировки. Открыв кран, Санди подставила лицо под струю воды, чтобы немного остыть. Щеки, шея и грудь пылали, покрывшись красными пятнами.
Да, он ей нужен … Она никому не передаст дело. Напротив, приложит все усилия, чтобы с медицинским заключением не было никаких осложнений. Ей необходимо спасти Робина, даже действуя вопреки его воле, доказать, что она лучше, чем он думает, заставить его полюбить ее…
