Анатомия страха (СИ) - Рябинина Татьяна (читать книги без txt) 📗
В дверь осторожно постучали.
— Можно к вам снова? — спросила, заглядывая в щель Ольга.
— Конечно, Ольга Артемьевна, проходите.
— Если уж вы Иру зовете Ирой, то и меня зовите Олей. А то я себя чувствую старой клячей.
— Хорошо, Оля, — улыбнулся Дима. — Но тогда и вы зовите меня Димой. Или Митей — как больше нравится.
— Дима — звучит лучше, — сказала Ольга, усаживаясь в кресло напротив. — Но я буду звать вас Дмитрием Ивановичем. Понимаете, у меня есть хороший знакомый, стоматолог. Я зову его по имени и на ты. Но когда прихожу лечить зубы — только Андреем Николаевичем и на вы. Даже если рядом никого нет. Понимаете?
Ольга улыбнулась в ответ, и Диму захлестнула теплая волна из самой глубины ее глаз. Он резко встряхнул головой и обозвал себя кретином.
— Дмитрий Иванович, — улыбка погасла, и взгляд Ольги стал сосредоточенным, если не сказать жестким. — Я отправила Иру домой и вернулась поговорить с вами тет-а-тет. Ирка… она хорошая, она моя лучшая подруга, но она… — Ольга замолчала, подыскивая нужное слово, — она все-таки курица. Всегда такой была и всегда будет. Никогда вперед не смотрит, потому что боится. Поэтому и влипает постоянно в переделки. Думает, что если плохого не замечать, его как бы и не существует.
— Я помню, вы говорили, что предпочитаете знать правду, — сказал Дима и снова обозвал себя кретином, догадываясь, к чему она клонит.
— Да. И поэтому хочу, чтобы вы мне рассказали все.
— Что все? — Дима еще пытался строить из себя дурачка.
— Не надо, Дмитрий Иванович. Вы прекрасно все понимаете, просто тянете время. Все, что Ира не хочет знать. Об Олеге, о Гене… О Сергее.
— Оля, часто бывает так, что люди хотят правды, а потом, узнав ее, горько жалеют. Ящик Пандоры — как полезет, обратно не запихнешь, — отчаянно сопротивлялся Дима. — По-моему, если узнаешь о человеке что-то плохое, это накладывает отпечаток на отношение к нему. Вам это надо?
— Надо, — не сдавалась Ольга. — Мы с вами, наверно, по-разному устроены. Сергея не вернешь, я вам уже говорила. Я могу отделить в памяти наши с ним отношения и то, что он из себя представлял. Тем более, я все равно знаю, что он сделал что-то отвратительное. Не люблю чувствовать себя идиоткой, когда другие знают что-то важное, имеющее ко мне отношение, а я — нет. Говорите! — с нажимом добавила она.
— Ладно, — устал бороться Дима. — Почему-то я не могу вам отказать. Хотя и не уверен, что поступаю правильно.
Он рассказал обо всем, не утаивая ничего, даже очень личного. Ольга внимательно слушала, не перебивая, не задавая вопросов. Когда Дима замолчал, она задумчиво сказала:
— Вот в чем дело… Теперь мне ясно, почему он так зависел от этого паука. И что его мучило. И все равно непонятно, кому же тогда понадобилось их убивать… если не вам.
— Не требуйте от меня слишком много, — с горечью ответил Дима. — Наверно, Олежек насолил не только мне. Не наверно, а точно. Просто об этом я вам сейчас рассказать не могу. Извините.
Ольга кивнула и пошла к дверям. На пороге она обернулась и… ничего не произошло. Но ему вдруг показалось, что они долго-долго говорили о той удивительной искорке, которая пробежала между ними. Мимо прошло что-то светлое, как мерцание опавших листьев на дне тихого лесного озера, прошло и коснулось слегка. Может, и к лучшему, что не задержалось, и все же жаль…
Она чем-то напоминала Светлану…
Дима сжал челюсти и… не смог удержаться от смеха, представив себя суперменом с американским квадратным подбородком — желваки так и играют, словно обладатель данного жевательного аппарата перемалывает булыжники. Наваждение ушло… «оставив легкий след — от смеха горький, и от слез соленый». Строчки, запавшие в память давным-давно, вдруг всплыли, как диковинные золотые рыбки.
Дима позвонил Стоцкому домой.
— Приезжай, — сказал Валентин. — Из Мурмана факс пришел.
Пробившись сквозь глубоко ненавидимую им Сенную — помесь блошиного рынка и строительной площадки, Дима свернул в переулок Гривцова. У Валькиного дома уныло покуривали, сплевывая и матерясь, шпанистые подростки в одинаковых кожанках. Они внимательно оглядели древний «форд».
Может, разденут или даже уведут, подумал Дима. Тогда бы он с чистой совестью купил новую машину. Вернее, поновее. Синюю «аудюху». «Бочку».
Стоцкий во дворе выгуливал кошек. Зрелище было — что надо! На каждой была красная шлейка и поводок. Мохнатая бокастая Тишка, которую вел сам Валентин, выглядела импозантно. Черепаховую, в белых «тапочках» Нюську держала на поводке Нина, высокая плотная девочка с серьезным, как у министра, выражением лица. Нина и Валентин бродили взад-вперед и о чем-то оживленно спорили. Кошки нехотя плелись сзади, всем своим видом показывая, что если бы не эта отвратительная сбруя, они бы и шагу не сделали. Но Стоцкий свято верил, что животным необходим моцион, равно как и свежий — относительно — воздух.
Заметив Диму, Валентин махнул рукой:
— Ты удачно объявился, я и сам тебе хотел звонить. Вот девчонки ко мне приехали. Инна плюшки печет, а нас гулять прогнала.
— И никакие не плюшки! — обиженно вмешалась Нина. — Это пирог «Угадайка». Разрезаешь — а там… увидите что. И надо угадать, как это туда запихали.
— А ты что такая надутая? — спросил Дима девочку.
— Дмитрий Иванович, вот мы с дядей Валей спорим. Я говорю, что если общество правильно организовать, то преступников в нем быть не должно. А он говорит, что правильно организованное общество — это…
— Утопия, — подсказал Валентин, оттаскивая Тишу от грязной лужи.
— Да, утопия. И что преступники всегда были, есть и будут…
— Есть!
— Ну дядя Валя, я ведь серьезно! — обиженно закричала Нина. — А вы как думаете?
С ума сойти! Его в десять лет волновало совсем другое.
— Самое правильно организованное общество, Ниночка, было в раю. И чем все дело кончилось? — Дима изо всех сил старался не улыбаться. — А если серьезно, то человек никогда не получает от жизни всего, чего хочет. Вот представь, вроде, все есть, а хочется еще и еще. А если это «еще» есть у соседа? Один будет просто завидовать, другой заработает денег и купит, а третий украдет.
— И вот эти третьи, Ниночка, как ни грустно, будут всегда, — добавил Валентин. — Потому что людей воспитывают такие же люди. Кого-то хорошо воспитывают, а кого-то не очень. А есть еще преступления по неосторожности, убийства в состоянии аффекта, есть маньяки. И от них не избавиться никогда.
— Вы сговорились, — неуверенно проворчала девочка, накручивая на палец длинную белокурую прядь, ей явно не хотелось сдаваться без боя. — Мне непонятно вот что: почему люди не боятся, что их найдут и посадят в тюрьму?
— А когда ты идешь в школу с невыученными уроками, на что надеешься? — с ужимками зануды-педагога спросил Валентин.
— На то, что не спросят.
— Ну вот, сама и ответила. Пошли-ка лучше пирог есть, — он подхватил на руки Тишку, стараясь не испачкаться о ее грязные лапы.
— Да-да, уже пора, — поспешно закивала головой Нина, довольная, что можно уйти от спора, который сама затеяла и бесславно проиграла.
В квартире она быстро вытерла тряпкой Нюськины лапы, стащила куртку и ботинки и убежала на кухню.
— Ну и разговорчики у вас с Ниной, — хмыкнул Дима. — Тебя в десять лет интересовало устройство общества и вопросы криминологии?
— В десять лет меня интересовали машинки, хоккей и девочка Ася. И я был уверен, что стану командиром подводной лодки.
— А я хотел быть путешественником, футболистом, автогонщиком и машинистом башенного крана — все сразу. А Ниночка случайно не юристом хочет стать?
— Хуже, — вздохнул Валентин, надевая тапки. — Журналистом, который пишет на юридические темы. Не знает только, куда поступать: на журфак и заочно на юр — или наоборот. Просто патология.
Из кухни выглянула Инна в веселеньком фартучке с ежиками поверх джинсов и свитера. Ее русые волосы были наскоро прихвачены на затылке «крабиком», под левым глазом размазалась тушь. За ней в коридор просочились запахи жареной свинины и горячей выпечки.
