Истории, от которых не заснешь ночью - Хичкок Альфред (электронная книга .txt) 📗
Сари доставляло удовольствие представить себе Эла, сидящим в кресле и почувствовавшим первый симптом в горле, потом в желудке, а потом онемение, охватывающее весь организм и делающее его неспособным даже двинуться и сделать что бы то ни было против того, что с ним случилось. Она испытывала наслаждение при мысли, что видит Эла пленником своего кресла, в сознании, с ясным умом и прекрасно отдающего себе отчет в том, что пульс его постепенно замедляется, постепенно замедляется его дыхание, до тех пор, пока все не остановится окончательно.
Сари закрыла глаза, чтобы заточить, спрятать эту свою мысль. Но сцена эта не сохранилась в ее мозгу, а, изуродованная, обезображенная, постепенно исчезла, уступив место другой сцене, сделавшей внезапно Сари буквально больной от страха. Образ небольшой постройки из самана (сырцовый кирпич из глины с добавлением резаной соломы, мякины и т. д.), что было не чем иным, как полицейским участком. И этот образ в свою очередь исчез, изгнанный другими, последовательно спешащими один за другим: это — полицейский участок внутри; зал судебных заседаний, присяжный суд и конечная сцена тюрьма. Кто-то однажды сказал Сари, что как только попадаешь в тюрьму, заключенным сразу же отрезают волосы.
Сари дрожащей рукой дотронулась до густой золотистой косы, стянутой в тугой узел на затылке, и, внезапно вскочив, поднялась на второй этаж. Она заперлась в своей ванной комнате, где прямо из бутылки выпила коньяку, который она постоянно хранила в корзине с бельем. После чего она почувствовала себя лучше, как всегда. Но ответа на вопрос она так и не нашла: нужно ли ей вообще это делать?
И только отражение ее лица в зеркале, висящем над умывальником, заставило принять окончательное решение. За исключением прекрасных волос в ней не осталось ничего от той женщины, какой она была… Она слишком долго ждала… Ждала до тех пор, пока уже стало невозможным для нее рассчитывать, чтобы вернуться на сцену… До тех пор, пока больше ни один мужчина не желал ее. Нет, даже Тони с ее тысячью долларами в месяц…
Потому как именно эту сумму она бы и получила, говорил ей Эл, — тысяча долларов в месяц, и точка. Он говорил ей это своим сухим голосом, словно из нефтяной скважины… Как если бы он ей делал милость, как если бы тысяча долларов в месяц могла возместить ее разбитую театральную карьеру, ее тело, которое начинало становиться дряблым, ее увядшее от одиночества и пьянства лицо, все эти годы терпения…
— Это несправедливо, несправедливо! — вспылила она, глядя на себя в зеркало, как если бы она вспылила на Эла в то знаменитое утро, неделю назад…
Эл, помнится, спокойно сидел в кресле, скрестив руки, закрыв глаза, с измученным видом и говорил ей:
— Послушай, давай не будем ссориться… У меня болит голова, и не такое у меня настроение сейчас, чтобы выносить всякие сцены, тем более ничего из того, что ты могла бы мне сказать, не изменит моего решения. Я сделал предложение и настоятельно советую тебе его принять.
Он ей посоветовал принять предложение, покориться и спокойно отправиться в Рено, чтобы развестись, чтобы уступить место Маргарет Лэндли, которой через год или через месяц, а может быть, даже и всего через неделю, стоит только элегантно протянуть руку, чтобы схватить тот клад, который так стремилась заполучить Сари.
— А если я не соглашусь? — возразила она.
— В таком случае мне придется самому подавать на развод. И тогда, конечно, никакого денежного содержания. У меня есть доказательства, представь себе.
Чтобы такое выдержать, это было уж слишком.
— Доказательства! — завопила она. — Доказательства! Ты думаешь, что у меня их нет? Ты воображаешь, что ты был единственный, способный прибегнуть к частному детективу, единственный, способный вскрывать письма и подслушивать под дверью? Ты думаешь, что у меня нет такого рода доказательств, о которых ты говоришь? А также и других, которые бы наверняка очень заинтересовали службу контроля за доходами, а также тех, которые бы вызвали такое омерзение у твоей мымры, столь утонченной, что она бы тебя и видеть больше не захотела? И будь уверен, что я без колебаний прибегну к этим доказательствам, если дело дойдет до этого…
Она внезапно осеклась, поняв, что и так уж слишком много сказала. Он встал, и она ужаснулась, увидев выражение его лица.
— Нет, — мягко сказал он, подходя к ней ближе. — Нет, Сари, ты не сделаешь этого. В данный момент ты так думаешь, да… Но когда ты над этим хорошенько подумаешь, ты увидишь, что никакой пользы из всего этого ты не извлечешь. Ты поймешь, что даже если ты пойдешь в наступление против меня, даже если суд признает твою правоту, то тебе это не принесет больше выгоды, чем та, что я предлагаю тебе сейчас; наоборот даже, мои адвокаты сотрут тебя в порошок. И я поистине думаю то, что говорю, Сари: я ведь не просто кто-то, я достаточно значительная личность, чтобы вот так вот безнаказанно идти у суда на поводу. И какова бы ни была цена, я добиваюсь всегда того, что я хочу… Ты ведь это знаешь, не правда ли, моя дорогая? Ты знаешь, что я всегда добиваюсь цели, Сари?
Она молча кивнула. Она это знала, слишком хорошо это знала.
— Так вот… Значит, сейчас я хочу развестись с тобой, чтобы жениться на мисс Лэндли, и совершенно очевидно, что рано или поздно я этого добьюсь. Но на сей раз так случилось, что я спешу это сделать, я тороплюсь. Ты ведь знаешь, Сари, я болен, и доктор сказал мне, что сердце мое, вероятно, не выдержит следующего приступа астмы, такого, какой у меня был в прошлый раз. Итак, у меня не слишком много времени, и поэтому я советую тебе принять мои условия и не пытаться чинить мне препятствия… Нет, не отвечай мне немедленно, подумай взвешенно, разумно, и я тебе через неделю снова задам этот же вопрос.
Все осталось по-прежнему. Сари подумала взвешенно и разумно. Она пришла к заключению, что Эл прав и что у нее, следовательно, только один выход.
Волчий корень? Она снова об этом подумала, сидя на краешке ванной, леденящий холодок которой она чувствовала под руками. Может быть, она хорошо все и взвесила, но не слишком ли рискованно думать, что местный врач будет не способен диагностировать отравление такого рода? Она не знала как, но уж лучше было бы, если бы она могла спровоцировать настоящий приступ… Может быть, кошачьей шерстью или же норкой, что еще хуже.
В тот вечер Сари вниз больше не спускалась: она так и сидела на краешке ванны абсолютно пьяная.
А позднее Сари показалось совсем забавным, если бы приступ был вызван норкой Маргарет Лэндли… Тот крошечный кусочек норочки, выщипанный из пелерины Маргарет как-то на днях у Ля Фонда. Сейчас ей оставалось только несколько шерстинок вставить в контрабандную сигару, которую Эл курил по своему обыкновению после еды. А затем ей останется спокойно ждать, пока Эл сделает все остальное сам.
— Но мне нужно заняться этим сейчас же, пока он еще спит! — подумала она, сбрасывая одеяло и начиная поспешно одеваться.
Сари на цыпочках спустилась с лестницы, взяла футляр, где лежали три сигары, и вышла из дома через террасу.
Когда она оказалась в безопасности в оранжерее, она положила перед собой три сигары, потом маленький шарик папиросной бумаги, содержащий щепотку меховых ворсинок и длинный крючок из тех, которые используют в очень тонкой работе. Как она того и боялась, первую сигару Сари испортила, со второй же все вышло великолепно. Значит, ей оставалось, таким образом, выкурить третью сигару, подумала она, и ее стал бить легкий озноб. Позже, когда все будет кончено, она заменит эту сигару на ту, которую она вытащит из безжизненных пальцев Эла.
Пожалуй, это то, что ей было больше всего противно, но на это надо решиться. Сари уже было провела спичкой по коробку, чтобы зажечь сигару, когда вдруг заметила тень, которая вырисовалась на застекленной двери оранжереи. Охваченная паникой, она скрылась за зеленью растений, но тень шевельнулась, и тогда она увидела, что это был Хуан, который со скрупулезной медлительностью складывал садовый инвентарь.
