Испытание - Моррелл Дэвид (книги без сокращений .txt) 📗
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он Сару.
— Хорошо, — ответила она, трея руки над огнем. Однако выглядела она совсем неважно; к тому же ее колотил озноб. Предыдущая болезнь и напряжение последних, дней здорово ее подкосили.
— Сейчас мы поужинаем, и тебе станет лучше, — решил подбодрить ее Борн, доставая из седельной сумки последнюю банку с горохом. Хорошо, что ее удалось сберечь. Он пробил в крышке пару дырок; это было довольно легко, но замерзшее содержимое не позволяло толком ее открыть, поэтому пришлось подержать банку над огнем, пока она не оттаяла. Отогнув крышку, он посолил горох и придвинул к костру.
Затем принялся размораживать конскую ногу, следя за тем, чтобы шкура не подгорела, и время от времени ощупывая ее. Запах вскипевшего гороха заполнил пещеру. Он отставил банку подальше от огня, давая ей остыть. Потом вырезал из веток некое подобие ложек, скорее — лопаточек, дал одну Саре, и они приступили к долгожданной трапезе.
Горох скатывался с этих нескладных ложек, они аккуратно дули на него, остужая, и не спеша жевали. Спешить им было некуда. Борн специально предупредил Сару о том, что не следует торопиться.
— Дело не в том, чтобы растянуть наш ужин, хотя это тоже неплохо, а в том, что может стать нехорошо, потому что мы с тобой долго ничего не ели. Жуй как следует, не торопись. И понемножку.
Конина оттаяла настолько, что можно было попытаться ее разделать. Сделав длинный разрез, он содрал шкуру и попробовал отделить мясо от кости. Но оно еще было мерзлым, и Борн снова положил ногу поближе к огню.
— Наверное, сок уже остыл, можно попить. — Он протянул банку дочери. Та сделала маленький глоток и подержала жидкость во рту. Заметив это, он похвалил ее: — Молодец! Не спеши. Времени у нас с тобой уйма. Выпей еще.
Потом он проверил, как оттаивает мясо, и тоже отхлебнул из банки.
Глава 7
Ужинали они долго. От горячей пищи тепло разливалось по телу. Воздух в пещере постепенно прогревался. Озноб прошел. Борн расстегнул куртку, стряхнув остатки снега, расшнуровал ботинки и сбил ледышки со штанин. Зачерпнув еще ложку гороха, тщательно разжевал, потом подложил дров, достал банки из-под супов, которые они съели в туннеле, натолкал в них снега и поставил у огня. Снова выловил несколько горошин и запил соком. Потом занялся мясом. Отрезав несколько тонких, жестких полосок, он положил их у костра. Снег в банках растаял. Положив на язык кусочек соли, он предложил сделать то же самое Саре; выпив теплой воды, он подогрел над огнем спальник, после чего они улеглись на попоны рядом с костром. Сару он пристроил перед собой, головой к своим ногам, так что оба могли наслаждаться теплом. Потом накрыл спальником себя и дочь и спустя какое-то время заснул.
Проснулся Борн в темноте. Костер погас. Достав на ощупь мелких веточек, он разжег его снова, подогрел остатки гороха, разбудил Сару и заставил проглотить немного соли, ложку гороха и запить все это соком из банки. Почти мгновенно она заснула. При свете слабо мерцающего костерка он начал задремывать, но заставил себя поддерживать огонь; чтобы чем-то заняться, он продолжил аккуратно нарезать полоски конины, потом все-таки заснул, но несколько раз просыпался, чтобы подложить дров.
День опять выдался ясным. Солнце заметно пригревало, и снег начал таять. Борн беспокоился, что от тепла крыша его пещеры может просесть, но противостоять этому никак не мог, поэтому воспользовался хорошей погодой, чтобы проделать тропинку к другим деревьям и заготовить побольше дров.
Потом он устроил завтрак. Насадив полоски конины на палочки, он обжарил их над огнем, наблюдая, как мясо съеживается, пускает жир и подрумянивается. Его сладковатый и непривычный запах отдаленно напоминал молодого барашка или кролика. Они медленно, растягивая удовольствие, откусывали по маленькому кусочку и тщательно пережевывали жестковатое мясо. К полудню у обоих начался понос.
Не потому, что мясо было плохим, — он был уверен, что с мясом все в порядке, и не потому, что они психологически не могли есть конину, — к этому времени оба Готовы были проглотить все, что угодно. Просто они очень долго не ели нормальной пищи, и организм теперь отказывался ее принимать.
Их несло непереваренным горохом, потом — просто слизью… Борн едва успевал добегать до дерева, под которым они устроили отхожее место. В кишечнике все горело. Наконец он догадался, что переусердствовал с солью, которая стала действовать как слабительное.
Испытывая жуткую слабость, они полулежа отдыхали у входа в пещеру. Мысль о еде вызывала отвращение, но Борн понимал, что есть необходимо — просто для восстановления сил. Отлежавшись, он заполз внутрь, подкинул дровишек и принялся жарить новую порцию. Потом позвал Сару и вручил ей один импровизированный шампур, чтобы она сама следила за своим куском; Когда мясо хорошо прожарилось, он прилег и медленно, нехотя начал жевать.
Постепенно боли в желудке прошли. Вечером они пили только воду. К ночи подморозило. До рассвета он поддерживал огонь, пристроившись с Сарой как можно ближе к теплу. Наутро подтаявший прошлым днем снег покрылся жесткой ледяной коркой — скользкой, но настолько прочной, что Борн без труда мог передвигаться по ней, занимаясь заготовкой дров.
Глава 8
Гул вертолета послышался в тот момент, когда они в очередной раз катились вниз по склону на большой сосновой ветке.
Идея покатать ребенка на санках пришла ему в голову, когда он поскользнулся на ледяном насте, возвращаясь с охапкой дров. Позавтракав очередной порцией мяса, они забрались на вершину оврага, опираясь на крепкие палки. Уцепившись вдвоем за разлапистую сосновую ветку, они отломили ее, подтащили к склону и уселись верхом. Сара примостилась сзади, обняв его за пояс, он ухватился за толстый сук, оттолкнулся, задрал ноги, и они стремительно покатили вниз. Ветер бил в лицо, сосны мелькали; они промчались до дна оврага и даже взлетели по инерции на противоположный склон, где наконец остановились и упали, хохоча во все горло. Он боялся, что Сара ослабела после вчерашнего расстройства желудка, но дочка упросила его прокатиться еще раз, и он не смог отказать ей. За шуршанием хвои по насту, шумом ветра в ушах и радостным визгом дочки он вдруг отчетливо услышал стрекотание вертолета и резко рванул ветку в сторону, покатившись к ближайшей сосне. Сара бросилась вслед за ним.
Они сидели, тесно прижавшись спиной к стволу дерева, и сквозь свисающие ветки вглядывались в ту сторону, откуда слышался рокот мотора. Самого вертолета Борн не видел. Он мог появиться где угодно — справа, слева, прямо над ними или вдали… А может, их даже два, и в любой момент они могут зависнуть над оврагом и обнаружить их следы.
Нет, вертолет был, конечно, один. Теперь Борн заметил его. Он барражировал поперек долины, то исчезая из виду, то появляясь. Стрекотание мотора то усиливалось, то ослабевало. Вертолет явно кого-то искал.
Преследователи не успокоились.
Они, вероятно, предположили, что Борн выберет линию наименьшего сопротивления, двинувшись вдоль долины, по течению реки, а не полезет в горы и тем более через хребет. Но просчитались. Они специально дали ему небольшую передышку. Он мог подумать, что преследователи отказались от продолжения охоты, решив, что такую пургу ему не пережить. Он мог ошибиться, поверив этому, и покинуть свое укрытие, неизбежно оставив следы на снегу. Эти следы они теперь и искали.
Он, конечно, наследил вокруг пещеры, не по ошибке, а по необходимости, но в данной ситуации это равнялось ошибке.
Если вертолет поднимется сюда и обследует этот склон, сидящие в нем непременно обратят внимание на глубокие борозды в снегу, которые проделал своими вылазками за дровами. Даже если им придет в голову, что это могут быть следы лося или оленя, зачем-то забравшегося в горы, они не поленятся послать сюда людей — и что он сможет сделать со своим пистолетом против их винтовок? Вертолет, курсирующий вдоль склона, приближался, поднимаясь все выше. Рев двигателя перемещался слева направо и обратно, то ослабевая, то нарастая. В те короткие промежутки времени, когда вертолет появлялся в поле зрения, Борн уже мог различить и блестящий под солнцем диск маленького хвостового винта, и сверкающие лопасти несущего винта, и даже двух человек в застекленной пилотской кабине: Он сидел и мучился мыслью о том, что абсолютно ничего не может сделать.
