Вкус ужаса: Коллекция страха. Книга III - Ховисон Дэл (первая книга .TXT) 📗
Я сунул обрубок в раскаленный гриль и отключился.
Знаю, это избитый авторский штамп — заставлять главного героя терять сознание, чтобы оправдать внезапный поворот сюжета по прошествии некоторого времени. Дешевый, но действенный трюк, я много раз им пользовался до недавнего времени. И продолжил теперь, пусть и не по своей воле. Я не знал, что произошло в промежутке между обмороком и моим возвращением в сознание. Знаю только, что пробуждение сопровождалось потрясающим ароматом. Густым, вкусным запахом жареного мяса.
Мое тело застыло в неудобном и странном положении на покрывале, которым застелили что-то металлическое. Я открыл глаза и ждал, пока зрение сфокусируется, забыв, где я могу очутиться. Было ясно, что я точно не в своей квартире на Шерман Окс. Я был в доме Салли, конечно же, но в странной клетке из ржавого металла. Клетке с толстыми прутьями, едва ли в метр шириной. Голова болела и плохо соображала, зрение плыло, а телу было крайне неудобно. Потом я ощутил, что во рту все пересохло и онемело, на месте языка шевелился только обрубок.
Я поднял голову, чтобы посмотреть в направлении кухни, где на плите пыхтела кастрюля, источавшая дивные ароматы. Услышал голоса. У Салли появилась компания. Шестеро посетителей сидели за обеденным столом, и перед каждым стоял изысканный прибор. Люди были разного телосложения: крепко сбитые, худощавые, высокие, низкие, разной степени упитанности, объединяло их лишь одно: у каждого не хватало какой-то части тела. У каждого хоть чего-то недоставало для полного комплекта.
Когда Салли вошла, удерживая одной рукой поднос с дымящимся мясом на блюде, она явно удивилась и обрадовалась, увидев меня в сознании.
— Доброе утро, — сказала она, и все обернулись ко мне, заставив забиться в дальний угол клетки.
В этот момент я их узнал: Дэниела Пауэра, вице-президента драм на NBC, Кэролин Пфенстер из Тернера, какого-то менеджера среднего звена с Universal, я давно забыл его имя после провальной попытки договориться в прошлом году. Другие были мне незнакомы.
А потом я заметил, что не просто сижу перед ними голый. У меня недоставало не только руки. Пока я спал, мне ампутировали ногу, отчего мои болтающиеся гениталии казались странной недоразвитой конечностью.
В животе заурчало.
— Кто хочет есть? — спросила у меня Салли.
Все за столом согласно зашумели, не понимая, что ее вопрос адресован не им.
Я покачал головой, отрицая охвативший меня голод. Я не мог даже позвать на помощь.
Сервировка стола перед сидящими была закончена. Возможно, там были и овощи, но я их не видел. Я видел только свое филе, выставленное в аппетитном виде, и группу людей, которые в нем копались, выбирая кусок повкуснее. Это шоу принадлежало уже не мне, сообразил я: сериал, который я создал, отрезая от себя части тела, перехватили. А меня заменили новыми ведущими. Третий Акт Тайлера теперь транслировала другая сеть, с новыми владельцами, которые запустили его на другой веб-сайт.
Салли поднялась из-за стола с тарелкой и опустилась передо мной на колени, в нескольких дюймах от решетки. Сквозь окошко в нижней части клетки она просунула маленькую тарелку. На ней, как розовый тарантул, лежала моя отрезанная кисть, нежное мясо едва держалось на костях.
— Давай же, — подбодрила меня Салли. — Это действительно вкусно.
Пожалуй, даже слишком вкусно. Я не мог это есть.
Это было две недели назад. Не стоит и говорить, что у меня появился вкус к человечине, иначе я бы не дожил до этого дня. Точнее, то, что от меня осталось. У меня не было рук и ног, не было многого другого. От меня больше нельзя было ничего отрезать, не убив меня. Я выглядел, как диванная подушка.
Часто говорят, что не важно, как ты умер, важно, как ты жил. Я могу поспорить. Как тот, кто прожил жизнь в заурядной анонимности, могу смело заявить, что уникальна в моей жизни только смерть. Сегодня у Салли последний званый ужин. Боль живет лишь в моем сердце, не в теле. Значение существования порой сильно преувеличивают. Я не буду по нему скучать. Если вы один из подписчиков и заплатили за зрелище, присоединяйтесь к моему последнему шоу. Салли тщательно вымыла и причесала меня для финала моего третьего акта, веб-камеру вот-вот включат. Надеюсь, вы присоединитесь ко мне в этом последнем эпизоде, за минуту до того, как я поблекну, уступая место рекламе.
МАРИЯ АЛЕКСАНДЕР
«И пусть бледны уста…»
Юность твоя свежа, время ее хранит,
И пусть бледны уста и слезы на глазах,
Прощай, ты должна позабыть.
«Прощай», неизвестный автор,
Франция, XV век
Яркий свет, холодный воздух обжигает мои сухие губы. Голова устало клонится вперед, колокола обедни тонко поют со стороны аббатства. Мужчины с поясами из пластин слоновой кости и в дорожных плащах шурх-шурх-шурх с лошадей в замок, сквайры прыскают от них во все стороны, как пауки, при виде грязных золотых шпор. Сжимая молитвенник в муфте, я размышляю, к седлу которой из лошадей приторочено мое приданое. Мои тысячи, наше спасение. Жизнь моя не там, где я, она привязана к седлу зверя в драгоценном сундуке, которого я никогда не видела…
Три дня назад моя невинность была лишь тенью, застилавшей одну из монастырских стен. И как же быстро это изменилось, удача улыбнулась мне. Я буду помолвлена, но считала, что на всю жизнь останусь старой девой. Сестры мои вышли замуж, мне же сказали, что для меня ничего не осталось. Возможно, я неверно поняла. Я вспоминала все оговорки последних месяцев, однако память отражала лишь бесконечные процессии монахинь, священников, землевладельцев, которые приезжали к отцу жаловаться на плохие всходы и восстания, поскольку отец оставался верен Парижу. Я не помню, чтобы хоть раз слышала о брачном контракте или о гостях, которые могли бы дать за меня выкуп. Три ночи назад Матушка заявила о моей помолвке, придя ко мне в спальни, как Ангел, возгласивший Деве о рождении Христа. Я должна была обвенчаться с сыном герцога из Нормандии.
На мое тринадцатое Рождество.
Мы с Матушкой гуляли в слабом свете утра, мои компаньонки жалобно плакали у ворот замка. Одна прятала в шелковом платке маленький флакон с розой, кардамоном и тмином, подарок мне на прощание. Мы восторженно шептались о свадьбе. Буду ли я управлять большим домом? Будет ли у меня много детей? И красив ли мой жених? Подруги уверяли меня, что мои льняные волосы и голубые глаза делают меня очаровательной, меня могут и полюбить. И я поверила им. Пусть всего лишь на миг.
Матушка видела, что я печальна, оставляя компаньонок, и погладила меня по щеке, с бледным намеком на ласку.
— Не волнуйся, — сказала она. — В твоем приданом много полос итальянского Дамаска, синего, как яйца малиновки; полотна, белого, как свежие сливки; бархата, темного, как крылья убийц; и теплой шерсти, которая согреет тебя в холоде Нормандии.
Я не помнила, чтобы такие ткани грузили в повозки, и не знала, что в них есть оружие. Лишь аккуратно завернутые тяжелые мешки с соленой рыбой и свининой, ржаным хлебом, бочками сидра, сушеными сырными головами и другой провизией. Груза было куда больше, чем требовалось на четыре дня пути. Наверное, я просто недооценивала аппетит мужчин.
Морщинистые красные лица выглядывали из кухни. Ветер шелестел над головой в буковых листьях, когда меня поднимали в разрисованную карету и усаживали меж пушистых мехов, в которые я тут же укуталась. В мехах я спрятала туалетные принадлежности и несколько узелков с лакомствами. Было до странности тихо. Ни акробатов, ни певцов, ни глашатаев не пригласили отпраздновать мою удачу и пожелать мне счастья.
— А где же люди моего нареченного? — спросила я у матушки. — Почему они не приехали за мной, как за моими сестрами?
— Нам нужно спешить, — ответила она и отняла руку.
Я смолкла.
Листья хрустели под их ногами, когда мужчины в поясах из пластин слоновой кости вскинули мечи, принося клятвы ангелам и восхваляя неувядающую красоту моей матери. От этих слов сердце мое затрепетало, как паутинка на ветру. Я сидела не двигаясь и восторженно слушала, как они превозносят душевное и физическое совершенство моей матери. А затем они криком подогнали лошадей, и всадники умчались вперед. Цок-цок-цок копыта, и моя повозка тоже двинулась от замка.
