Страж - Маклин Чарльз (бесплатные онлайн книги читаем полные .TXT) 📗
Прошлым вечером в Кумберлендских горах произошло одно из самых страшных наводнений, которые помнят в здешних местах. Оно унесло более ста жизней обитателей шахтерских поселков в Белл-Канти. Тысячи голов скота погибли во время наводнения и колоссальные разрушения были причинены жилым домам, имуществу и шахтам, многие из которых теперь, по мнению их владельцев, подлежат закрытию. Полные размеры потерь и разрушений могут быть определены только через несколько дней. Да и число погибших, когда схлынет вода, наверняка окажется большим.
Теплая весенняя погода, стоявшая вчера в Белл-Канти, не давала никакого повода для беспокойства. На заре начали собираться на горизонте пока еще небольшие тучи. Время от времени вспыхивали молнии и с гор доносились отдаленные раскаты грома. Все это предвещало грозу, но отнюдь не подлинное стихийное бедствие.
В 8.30 вечера гроза разразилась над Пасфорком и Индиан-Ридж, и уровень выпавших осадков сразу же превзошел всякие ожидания. Когда тучи пошли на северо-восток, вдоль по течению реки Кумберленд, где произошли затем наибольшие разрушения, ливень достиг небывалой силы.
В этом месте заметки, напечатанной на желтой газетной бумаге, было вписано от руки мелким и четким почерком примечание, воссоздающее детали появления на свет Принта Бегли. Время его рождения — 8.30 вечера — было жирно подчеркнуто красными чернилами, и отсюда шла стрелка к тем словам в заметке, где речь шла о начале бури.
Вода сбегала с холмов широкими потоками. Ущелья и овраги превратились в грохочущие водовороты, в которых плавали развалившиеся на части бревенчатые хижины и сорванные с фундаментов дома более прочной кладки. Люди пытались спастись на крышах, но сверху на них рушились гигантские камни, горы щебня и потоки грязи. Человеческие вопли терялись в реве стихий. К одиннадцати ночи люди, находившиеся на крышах, уже совершенно обезумели...
Я попытался продолжить чтение, но слова передо мной внезапно расплылись. Газетного листа словно бы не стало, стены поползли на меня со всех сторон, и вот уже мне показалось, будто я вглядываюсь в жалкую поверхность кофейного столика сквозь длинный сужающийся туннель. Скальф что-то говорил мне, но это не имело никакого значения. Уши мне наполнил свистящий и скребущий звук. Затем все вдруг пропало. Несколько секунд мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание. Закрыв глаза, я вцепился, что было мочи в подлокотники кресла.
— Его обвинили в этом. Обвинили в том, что можно было назвать Господней волей. Понимаешь, что я хочу сказать? Эй, что с тобой?
Нечто белое и расплывчатое надвинулось на меня из тьмы. Образ медленно сфокусировался, и мне стало ясно, что я смотрю на Скальфа. Перегнувшись через стол, он протягивал мне очередную банку пива.
Я покачал головой в знак отказа. Говорить я не мог.
— Он ведь ничего не сделал, просто взял и родился в тот вечер, — он сделал паузу и открыл банку уже не мне, а себе. — Чертовы предрассудки, вот что я тебе скажу. Суеверие. А когда паренек подрос и оказался немного не в себе, все решили, что это доказательство: они, мол, про него знали. Мамаша сказала мне, когда Принт уже пропал, что кое-кто в поселке считает, что он был к ним послан вроде как ангел разрушения. Может, дьяволом, а может, и Богом.
— А как ты считаешь, он еще может быть жив? Я услышал, как сам произнес эти слова.
— Он мертв. То есть в точности я не знаю, но я так чувствую. Он уже из Германии вернулся совсем другим. Что-то там, наверное, с ним произошло. Он стал просто сволочью, даже со мной, а ведь мы были друзьями. Ну и дурил: разговаривал сам с собой и все такое. И ни черта не делал. Просто сидел на склоне холма и смотрел на облака.
Ну и работы вообще-то не было, кроме как в шахте. А он поклялся, что ни в жизнь туда не спустится. Помню, в день как уйти он сказал мне: «Зи, я не получил образования, я едва умею читать и писать, но я не крот, чтобы зарабатывать себе на хлеб, роясь в земле».
— А ты не помнишь, когда он ушел?
— Летом, это я помню. Кажись, в сорок пятом.
— В августе? Шестого августа? Не можешь вспомнить? Скальф покачал головой:
— Об этом надо спросить старушку Иду. Она знает. Только она тебе не скажет.
— Ты имеешь в виду его мать? Она жива?
— Жива. Очень старая. Престон уже умер прилично тому назад и ничего не оставил, кроме угольной пыли, а она нет. Как жила себе в поселке, так и живет. Компания отобрала у нее дом и 20 акров земли на склоне холма, обжулила. Стали там рыть и погубили землю. Ничего у нее не осталось, кроме хибарки в лесу, где они раньше кур держали. Там она и живет.
Так что и хибарка на месте. Я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание.
— А она живет одна?
Он с любопытством посмотрел на меня и кивнул.
— Но не советую к ней ходить. Понапрасну время потеряешь. Она нынче не больно-то разговорчива.
— А может, если ты пойдешь со мной, она захочет поговорить с нами о Принте?
— Может, и так. Она им всегда гордилась.
Сцепив руки на затылке, Скальф растянулся на диване. Долгое время он пролежал так, уставившись в потолок и как будто не в силах на что-то решиться. Наконец, зевнув, он объявил:
— Ида гостей не любит.
— А если я пойду один?
— Не стоит и пробовать, — ухмыльнулся хозяин. — Но попытка не пытка. Можешь сказать, что я тебя послал. — Затем выдал мне еще одну охранную грамоту: — И вообще, спросят тебя, какого черта ты тут ошиваешься, говори всем, что ты друг Зака Скальфа.
— Спасибо, так и отвечу, — я встал, собираясь уйти, и сразу же помещение оказалось напоено какой-то тревогой. — Интересно потолковать с тобой, старина. И спасибо за пиво.
Уже дойдя до двери (а теперь мне не терпелось поскорей очутиться у себя в шале), я услышал, как он произнес мне вдогонку:
— Когда он пропал, люди тут же ждали другого наводнения. Но ничего не произошло.
9
У въезда в долину асфальтированная дорога заканчивалась. Грязный и пропыленный проселок тянулся дальше по дну ущелья, следуя за изгибами почти пересохшей реки. На дороге и вокруг нее валялось невероятное количество металлолома. По обоим берегам реки под деревьями стояли блочные домики; у большинства из них был такой вид, будто в них давно никто не живет, но все же, присмотревшись, можно было увидеть занавески на окнах, запасы угля во дворе, даже развешанное на веревке белье. Чувствуя себя в кабине автомашины в полной безопасности, я пристально вглядывался и каждый из них, надеясь, что мне удастся что-то вспомнить. Но я не испытывал ничего, кроме легкой, но вполне определенной подавленности. Долина или, если угодно, ущелье было мрачным, не ведающим солнечного света, отрезанным от мира уголком; камни теснились со всех сторон и угнетали меня. Дорога петляла по густому и темному лесу, уходила вверх, на холмы, и терялась на горизонте.
Я свернул на обочину и припарковался возле какой-то замызганной колымаги. Это был «додж»-пикап, сквозь заднее стекло которого была видна пустая полка для ружья. По бамперу шла надпись; «ЭТА РАБОТА ПО ТЕБЕ, ПАРЕНЬ!» Внезапно сама мысль о том, что я некогда жил в этой Богом забытой дыре, будучи к тому же метисом и идиотиком, показалась мне совершенно невероятной, я разразился хохотом. И тут же поспешно огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что меня никто не слышит. Но никого не было.
Я закурил и какое-то время просидел в машине, пытаясь сообразить, каким образом лучше всего охмурить Иду Бегли. Хотя, собственно говоря, мне не так интересно было с ней поговорить, как попасть к ней в хижину. Может быть, имеет смысл представиться инспектором комиссии по борьбе с грызунами — кем-нибудь в таком роде. А то как иначе удастся убедить старуху, живущую в полном одиночестве и на отшибе, пустить совершенно незнакомого человека к себе в дом и позволить ему производить раскопки в земляном полу около очага?
