Все, что остается - Корнуэлл Патрисия (серия книг TXT) 📗

— Ты когда-нибудь говорил мне, как ее зовут?

— Господи, ну какое это имеет значение? — пробормотал он.

— Имеет, имеет. Не слишком ли много у тебя тайн?

— А я всегда был таким. Полицейская служба сделала меня еще более скрытным. Мне так часто приходилось слышать этих полицейских сукиных сынов, жалующихся на своих жен, подружек, детей. Они рыдают на твоем плече, а ты искренне веришь им, как своим братьям. А потом, когда у тебя вдруг возникли какие-то трудности и ты тоже, не подумав, поделился с ними своими проблемами, на следующий же день весь твой разговор становится достоянием всего полицейского департамента. Поэтому я давно научился держать язык за зубами.

Немного помолчав, он достал кошелек, вытащив оттуда фотографию.

— Ее зовут Дорис, — сказал он, протягивая мне снимок, который показывал Хильде Озимек сегодня утром.

У Дорис было очень милое лицо и приятная, слегка округленная фигура. Одетая в строгий наряд, она застенчиво и напряженно улыбалась, неподвижно застыв перед камерой. Мне показалось, что я видела это лицо тысячи раз, поскольку в мире много таких женщин. Молодые и милые, они, сидя на крылечке под волшебным звездным небом, вдыхали аромат летнего воздуха, погрузившись в любовные мечтания. Они, как зеркала, отражали образы тех значительных людей, которых встретили на своем пути. Они совершенно забывали о том, как много было сделано их стараниями, не — унывая при мысли, что многим желаниям так и не суждено сбыться. Но однажды наступало прозрение, и они просыпались взбешенные, как после дурного сна.

— В этом июне должно было исполниться тридцать лет нашей совместной жизни, — пояснил Марине, забирая у меня фотографию. — Вдруг она почувствовала себя совершенно несчастной. Стала недовольна тем, что я много работаю, никогда не бываю дома. Она же совершенно не знает, какие авралы случаются на работе. Это дело с парочками. Но ведь я же не маленький, понимаю, что причина вовсе не в этом.

— А в чем же тогда причина?

— Мне известно, что она познакомилась в Джерси с одним парнем, у которого пару лет назад умерла жена.

Он, будучи агентом по продаже земельных участков, помог ей однажды продать принадлежавший ее матери дом. Дорис как-то упоминала о нем пару раз, казалось не придавая значения их знакомству. Но что-то там все-таки завязалось. Поздно вечером в нашем доме стали раздаваться телефонные звонки. Но, когда я брал трубку, на другом конце ее тут же клали. Дорис как сумасшедшая неслась к почтовому ящику, чтобы опередить меня. А в ноябре ни с того ни с сего она собрала вещи и уехала, якобы ухаживать за больной матерью.

— С тех пор она ни разу не приезжала? — спросила я.

— Время от времени она позванивает мне, настаивая на разводе.

— Извини меня, Марино.

— Понимаешь, там живет ее мать, за которой присматривает Дорис. Там же она встречается с агентом по продаже недвижимости. Она пребывает в таком настроении, что в одну минуту печаль сменяется радостью. То хочет вернуться, то опять раздумывает. Чувствует себя виноватой. Все так, как сказала Хильда, рассматривая ее фотографию. Кругом виновата.

— Тебе очень больно это осознавать.

— Да ладно. — Бросив салфетку на стол, он сказал: — Пусть поступает так, как ей хочется. Черт с ней!

Я понимала, что на самом деле он страдал. Он сидел совершенно опустошенный, и сердце мое, когда я смотрела на него, ныло от боли. И в то же время симпатии мои были на стороне его жены, ведь Марино очень нелегко любить.

— Ты хочешь, чтобы она вернулась?

— Мне кажется, я встретил ее еще задолго до того, как родился. Но теперь мне надо посмотреть правде в глаза, доктор. — Он вскинул на меня страдающие глаза. — Моя жизнь пошла прахом. Вечно считаешь копейки, вечно тебя выдергивают посреди ночи на какое-нибудь очередное задание. Планируешь отдохнуть, а тут опять что-то происходит, и Дорис снова распаковывает чемоданы и сидит дома, как, например, случилось на уик-энд перед праздником День труда, когда пропали Харви и ее дружок. Это было последней каплей, переполнившей ее терпение.

— Ты любишь Дорис?

— Она этому совершенно не верит.

— Может быть, ее просто необходимо уверить в этом, — объяснила я. — Надо показать ей, насколько сильно ты любишь ее и нуждаешься прежде всего как в женщине.

— Что-то я тебя не пойму, — озадаченно спросил он. «Вряд ли он когда-нибудь это поймет», — с тоской подумала я.

— Просто заботься о себе сам, — объяснила я ему. — Не думай, что она должна постоянно печься о тебе. Может быть, тогда все пойдет по-другому.

— Я не зарабатываю достаточно денег, в этом-то вся причина.

— Уверяю тебя, для твоей жены деньги не главное. Ей просто нужно, чтобы ее замечали и любили.

— А у него большой дом и совершенно новенький, привезенный из Нью-Йорка «крайслер» с кожаными сиденьями и другими причиндалами.

Я ничего не ответила.

— В прошлом году он провел свой отпуск на Гавайях, — озлобленным тоном сказал Марино.

— Дорис прожила с тобой жизнь. И это ее личное дело — выбирать Гавайи или что-то другое…

— Гавайи — всего лишь приманка для туристов, — отрезал он, закуривая. — А по мне — нет ничего лучше местечка чем Багз-Айленд, где можно хорошо порыбачить.

— А тебе не приходило в голову, что Дорис очень устала постоянно проявлять о тебе материнскую заботу?

— Уж материнскую! — огрызнулся он.

— Тогда почему же сразу после ее отъезда ты выглядишь так, словно отчаянно нуждаешься в материнском уходе, Марино?

— Потому что у меня не хватает времени на пришивание пуговиц, готовку, стирку и всякую другую ерунду.

— Я тоже сильно занята, но тем не менее нахожу для этого время.

— Да, но у тебя есть прислуга, и, кроме того, ты зарабатываешь не меньше сотни тысяч долларов в год.

— Я бы заботилась о своей внешности, даже если бы получала всего лишь десять тысяч в год. Я поступала бы так хотя бы из чувства самоуважения и не хочу, чтобы за мною кто-то ухаживал. Мне просто хочется, чтобы ко мне внимательно и заботливо относились, а это вовсе не одно и то же.

— Если ты с такой легкостью отвечаешь на любые вопросы, то почему же ты разведена? И почему ты здесь, а твой друг Марк там, в Колорадо? Только не убеждай меня, что вы были просто хорошими друзьями.

Вдруг я почувствовала, как краска залила мое лицо.

— Тони никогда по-настоящему не любил меня, и, поняв это, я решила от него уйти. Ну а что касается Марка, то у него были затруднения со взятыми на себя обязательствами.

— И ты обязалась быть с ним? — свирепо взглянул на меня Марино.

Я промолчала в ответ.

— А что же ты не поехала с ним на Запад? Может быть, твое главное назначение в жизни быть начальником?

— У нас были проблемы, и, конечно же, частично я была в них виновата. Марк рассердился, уехал на Запад… может быть, для того, чтобы добиться какой-то цели, а может быть, просто чтобы сбежать от меня подальше, — ответила я с таким пылом неожиданно нахлынувших на меня эмоций, что сама испугалась своей несдержанности. — Не говоря уже о том, что моя профессиональная деятельность была несовместима с его новым местом работы. Мы никогда не обсуждали этого.

Марино вдруг стало очень стыдно, и он сказал:

— Извини, я не знал.

Я обошла его ответ молчанием.

— Похоже, что оба мы в одинаковом положении, — Сказал он.

— В определенном смысле да, — согласилась я, не желая признаваться самой себе, чем же все-таки моя жизнь отличалась от жизни, которую теперь вел Марино, — Я все-таки слежу за собой. Если Марк снова появится, он никогда не увидит меня опустившейся, будто жизнь с его уходом потянула меня ко дну. Я просто хочу, чтобы он был рядом, а не нуждаюсь в нем. Может быть, тебе тоже следует посмотреть на Дорис с такой же точки зрения?

— Да, — ответил он, немного воодушевившись. — Возможно, я попробую. Мне кажется, нам пора выпить кофе.

— А ты знаешь, как нужно готовить кофе?

— Ты что, шутишь? — ответил он, удивившись.