Гири - Олден Марк (лучшие книги онлайн .TXT) 📗
Он вздохнул.
– Почти смог стать хорошим семьянином. Почти. Моя старушка – хорошая баба. Леди, одним словом. Не знаю, чего мне не хватило, но чего-то не хватило – это точно. Я очень жалею об этом. Конечно, она заслуживает лучшей доли. Ты даже не представляешь, какая это милая и нежная птичка. Но теперь, мне кажется, у нее кто-то появился. Я не уверен, но чувствую это. Другой парень. Я чувствую его!
С этими словами он заснул.
Мичи вытащила из его пальцев окурок и яростно ткнула его огоньком в пепельницу. Ничего! Он умрет, когда придет его очередь.
Она оделась и подумала о том, какое глубокое удовлетворение испытает, когда убьет его.
Рассвет.
Будильник Деккера, очевидно, барахлил сегодня утром, но он все равно проснулся и открыл глаза. Сначала один, потом другой. Давно он не спал так хорошо. Какое расслабление, какая легкость...
Он понял во вторую секунду после своего пробуждения, что не дома. В третью он понял, где находится. Все вспомнил. С опаской глянул от себя в сторону и облегченно вздохнул.
Значит, это не сон! Значит, это был не сон!
Мичи лежала рядом с ним на импровизированной постели, разложенной прямо на полу по-японски. Она была такой нежной и беззащитной во сне. Он перевернулся к ней, наклонился, вдохнул в себя ее аромат, закрыл глаза от удовольствия.
Прошла минута. Она во сне зашевелилась и коснулась его рукой. Она нашарила пальцами его ладонь и ухватилась за большой палец. Прямо как ребенок. Он улыбнулся, глядя на ее маленький кулачок.
Поцеловал ее нежно в волосы и снова откинулся на свою половину постели.
Когда она наконец проснулась и открыла глаза, они по молчаливому согласию поцеловались, обнялись и стали заниматься любовью.
Она не ушла, как и обещала. Она сдержала свое обещание, и он знал, что должен чем-то ответить на это.
Чем?
Своей любовью, конечно.
Теряя терпение и темнея лицом, Тревор Спарроухоук подошел к окну и с яростью распахнул его. Свежий, вечерний воздух влетел в тесную, сырую комнату. Седовласый англичанин глубоко вдохнул в себя эту свежесть. Он уже готов был плюнуть на все и уйти с этой наспех собранной встречи. Пусть этот чертов Поль Молиз сам улаживает свои проблемы! И тогда посмотрим, кто из них двоих лучше разбирается в вопросах обеспечения безопасности и охраны: профессиональный спецназовец или макаронник.
Они находились на Лонг-Айленде. Посетили открытие нового зала. Это было грандиозное, футуристическое сооружение круглой формы, отделанное белым мрамором. В солнечные дни здание так и светилось бликами, исходящими от цветного стекла и стальных конструкций. Это была самая последняя законная предпринимательская акция семейки Молизов, обложенной со всех сторон черт знает каким количеством всяких подставных лиц и дутых, фиктивных корпораций.
Через открытое окно до Спарроухоука долетел шум двенадцатитысячной толпы, запрудившей зал. Лишь почетные гости были пропущены бесплатно, а все остальные вынуждены были выложить совершенно дикие суммы, чтобы приобрести входной билет и вволю повеселиться, «оторваться» на концерте суперпопзвезды, выступавшей сегодня в зале. Это был худющий – туберкулезом, что ли, болеет? – английский парень, использовавший для создания своего неповторимого имиджа зеленые тени для глаз и такую же губную помаду, скатанные вниз чулки и обтягивающие Ляжки штаны.
Вернувшись на свой стул, Спарроухоук закурил турецкую сигарету, скрестил ноги и стал смотреть на четырех мужчин, которые собрались в кучку вокруг одного из столов офиса.
Центральной фигурой в этой кампании был, безусловно, Поль Молиз. Он выделялся высоким ростом, смуглостью кожи и своим знаменитым носом. В своем безупречном костюме-тройке он, скорее, походил на высокооплачиваемого хирурга, чем на безжалостного убийцу-головореза, каким на самом деле является. Рядом с ним стоял человек, который открыто радовался мрачному расположению духа Спарроухоука. Волосатый и ухмыляющийся Константин Пангалос. Какая отвратная рожа, когда он так улыбается!.. Здесь же был Ллойд Шейпер, бородатый и пузатый гений-финансист. Наконец, Ливингстон Кворрелс. Белокурый и голубоглазый. Еврей, выдававший себя постоянно за Белого Англо-Саксонского Протестанта из Коннектикута. Кворрелс был юристом. Возглавлял одну из дутых корпораций клана Молизов. Официально – не более того – являлся одним из трех совладельцев открывшегося сегодня вечером зала.
Открытие этого сооружения было большим событием для Лонг-Айленда, поэтому это мероприятие привлекло внимание вице-губернатора Нью-Йорка, сенатора Терри Дента, местных муниципальных начальников, а также сошек поменьше, но тоже имевших свою долю влияния в политических и общественных кругах. В списке приглашенных знаменитостей было немало спортсменов из нью-йоркских профессиональных команд, а также бродвейские теле– и кинозвезды. Пресса представлена была весьма широко.
Исходя из всего этого, Спарроухоук настаивал на том, чтобы охрана и безопасность были обеспечены на самом высоком уровне. Для него это было делом чести и самоуважения. Именно на этой почве к возник конфликт с Полем Молизом, а точнее, с его адским характером.
Поводом для раздора стали так называемые «сливки», попросту говоря, официально не учтенные деньги от входных билетов и различных концессий, сокрытые и поэтому избежавшие налогового обложения.
Не кому иному, как Константину Пангалосу пришла на ум злополучная идея оценить официальную пропускную способность нового сооружения в двенадцать тысяч триста тридцать два места, что было более чем на пятьсот мест меньше реальной вместимости зала. Предполагалось, что доход от неучтенных сотен мест пойдет непосредственно семейке Молизов, а поскольку они еще контролировали концессии на еду и спиртное для буфетов, значки, буклеты, программки, они загребали в свой карман неучтенные средства и от этого.
Только за сегодняшний первый вечер «сливок» было собрано порядка семидесяти тысяч долларов. Молиз хотел, чтобы деньги были срочно доставлены в Манхэттен и положены в сейф в офисе «Менеджмент Системс Консалтантс». Через несколько часов их должны были оттуда забрать и переправить в Атлантик-Сити, а конкретно, в «Золотой Горизонт». И все. Никаких возражений он не хотел и слушать.
«Интеллигентные люди все время совершают одну и ту же ошибку, – думал Спарроухоук в связи с этим. – Мы все отказываемся верить в то, что глупость мира именно такова, какова она есть на самом деле».
Сегодня Молиз появился здесь в сопровождении только своего шофера-телохранителя. У других был выходной. Главным своим головорезам, – которые были хорошо известны полиции, – он строго-настрого приказал в этот вечер держаться подальше от нового зала. Слишком много фараонов, слишком много прессы. Сам Молиз вошел в офис нового сооружения незамеченным и собирался оставаться там до самой ночи, когда можно будет так же безопасно покинуть зал.
Итак, поскольку своих ребят под рукой у него не случилось, Молиз распорядился, чтобы со «сливками» управились люди Спарроухоука. Англичанин заартачился. Вспыхнул конфликт.
– Хватит валять дурака, Тревор, – говорил Молиз. – Я сказал: «Тащи сюда четверых своих ребят». И я сказал это совершенно серьезно. Я хочу, чтобы деньги были вывезены отсюда как можно быстрее, пока на них не наткнулся чей-нибудь любопытный нос! Я говорю о людях из налоговых инспекций! Федеральных, штата, местных – вон их сколько тут бродит!
– А я повторяю тебе еще раз: у меня нет четырех свободных людей! Мне нужен каждый сотрудник сегодня. Каждый! У всех ребят есть своя работа, на которую они не могут наплевать. Мы контролируем обстановку в зале, уж не говорю о том пьяном сброде, который пытается пройти без билетов. Подойди к окну, глянь, сколько там собралось этих кретинов! Мы еле успеваем охватывать вниманием все опасные места. У меня у самого не хватает ребят. Если я тебе отдам четверых, кто будет брать за шиворот спекулянтов, отсеивать фальшивые билеты, успокаивать тех психов на трибунах и, самое главное, кто будет обеспечивать охрану за кулисами? Этот придурок, который сейчас дергается на сцене, все уши мне прожужжал о судьбе Джона Леннона. У меня не было выбора – пришлось окружить его десятком охранников. Десятком! А ты говоришь: давай четверых!
