Метод 15/33 - Керк Шеннон (чтение книг .txt) 📗
Но я отвлекаюсь.
Пол ванной комнаты был из таких же сосновых досок, как и пол моей комнаты. Я много раз осматривала ванную на предмет поиска новых преимуществ. Но все, что я видела, было либо прикручено к полу, либо приклеено, либо его никак нельзя было применить. Я могла унести мусорное ведро, но что бы я стала с ним делать? Грязная тряпка на умывальнике представляла собой крошечный и неимоверно засаленный лоскут ткани шесть на шесть дюймов. Не считая этих предметов, ванная комната была лишена обычных для таких помещений предметов, которые вполне могли бы превратиться в преимущества. Никаких очевидных моющих средств, никаких кусачек для ногтей, никаких пинцетов. Черт возьми, даже зубная нить могла бы стать грозным оружием.
Несмотря на то, что я уже смирилась с тем, что ничего полезного в ванной нет, защелкнув за собой дверь, я снова тщательно осмотрела небольшое пространство и снова ничего не обнаружила. Я бочком пробралась к унитазу и да, если вас это так интересует, опорожнила мочевой пузырь. Мое пузо с ребенком касалось закругленного края ванны, а левый локоть лежал на умывальнике. Облегчившись, я встала и наклонилась, чтобы подставить лицо под струю из крана и проглотить столько воды, сколько только сможет выпить мой пересохший рот. Грязной тряпочкой, которой я уже пользовалась много недель, я быстро протерла подмышки и некоторые другие места.
Я развернулась, пожирая ванну взглядом, исполненным животного желания. О, как же мне хотелось повернуть ручку горячего крана и опуститься в воду, выжечь вонь со своего тела. Я поставила левую ногу на унитаз. Балансируя на правой ноге, я в обход огромного живота, не позволяющего мне даже повернуться в тесном промежутке между ванной и стеной, потянулась к щиколотке, чтобы почесать свою волосатую ногу.
В таком положении моя голова была наклонена вперед и чуть в сторону. И тут я заметила предмет, ожидавший меня здесь все это время. Он очень хорошо спрятался и замаскировался. И тем не менее он находился у меня буквально под носом.
Бутылка отбеливателя.
Прямо передо мной. Бутылка объемом в один галлон. Без этикетки. Она была так хорошо втиснута в канавку на задней поверхности унитаза, что ее совершенно не было видно. И знаете еще что? Аллилуйя, Аллилуйя! Когда я присела на корточки, чтобы вытащить из-за унитаза свою новую находку, конечно же, я обнаружила, что бутылка на три четверти полна. Гипохлорит натрия, добро пожаловать на вечеринку! Преимущество № 36.
Мой план не нуждался в этом дополнительном преимуществе. Тем не менее даже в эти последние часы мне пришло в голову просто идеальное применение для хлорки: дополнительные страдания. Я даже не подозревала, насколько мне необходим этот штрих, пока мой взгляд не упал на этот изумительный белый сосуд. Я позволила себе расслабиться и погрузиться в ощущение неконтролируемого психоза, в котором я вообразила, что способна влюбиться в бутылку с хлоркой. Возможно даже, на пару секунд меня охватило самое настоящее безумие, когда я прижала пластмассовую емкость к своим налившимся грудям и поцеловала голубой колпачок.
На дне мусорного ведра лежал дополнительный полиэтиленовый пакет. Я схватила его и сунула себе в брюки. Полиэтиленовый пакет, преимущество № 37.
Я поставила бутылку на место, понимая, что во время этого посещения туалета мне не удастся набрать хлорки, но не сомневаясь, что к концу этого жаркого дня я что-нибудь придумаю.
— Выходи, твою мать, — заорал он, вполне предсказуемо колотя по двери кулаком.
Дверь затряслась. Всякий раз, когда он так делал, я опасалась, что древние доски не выдержат и треснут. А я увижу его кулак.
— Да, сэр. Уже выхожу. Простите, я плохо себя чувствую.
Это, конечно, было неправдой, зато поспешно возвращая бутылку на место и косясь на трясущуюся под его ударами дверь, я успела придумать, как мне безопасно вынести из туалета хлорку. Так что мне вовсе не нужен был целый день для того, чтобы выстроить план.
— Простите, пожалуйста. Я сейчас. Меня тошнит.
— Да мне насрать. Выметайся сию секунду.
Я открыла дверь, ссутулила плечи, приняв позу низшего и покорного существа, и быстро засеменила обратно в камеру.
Он запер меня своей идиотской связкой ключей.
Для чего ему нужны остальные ключи? Да какая, в сущности, разница.
Весь следующий час я провела, погрузившись в тошнотворные и отвратительные видения. Я кружилась, пока меня не начинало тошнить, а затем быстро становилась на четвереньки и опускала голову к полу. Я повторяла этот маневр снова и снова. Самой отвратительной и чудовищной мыслью было, разумеется, воспоминание о теле девушки в карьере. Так что я думала об этом. Снова и снова. Затем я изобрела для себя короткометражный фильм, в котором я лизала спину близнеца моего похитителя. Ну да, Брэда. Его спина наверняка была волосатой и прыщавой, так что я представляла себе, как провожу языком по жестким волосам, одновременно выдавливая прыщи. Одновременно он должен был вылизывать тарелку, полную истекающей кровью телятины. Полностью сосредоточившись на этом жутком видеоряде, я снова начала кружиться. Я продолжала лизать и выдавливать, и телятина с каждой секундой становилась все кровавее, гной все гуще. Он засыхал на волосах, которые я вылизывала. Я кружилась и кружилась, и когда передо мной все поплыло от вращений и подступающего безумия, я сунула палец себе в горло и наконец-то, наконец-то вырвала. Вызвать у себя рвоту труднее, чем вы думаете. С тех пор я больше ни разу этого не делала. Я вообще никому не рекомендую подобный метод самоочищения и нормальным его не считаю. Впрочем, иногда грязные поступки приходится совершать в качестве одноразовой и вынужденной меры ради достижения необходимого результата.
Зловонная лужа выплеснулась на пол на некотором удалении от двери, именно туда, куда я и целилась. Ни в коем случае не возле того места, куда он обычно ступал. Мне не нужно было, чтобы он вдруг начал колебаться, прежде чем войти в мою комнату. Он должен был всегда делать шаг в одну и ту же точку.
Что делать теперь? Сидеть в этом кислом зловонии, нюхая жаркие испарения собственной блевоты до самого ужина? Или позвать его, как я иногда делала, когда мое физическое тело нуждалось в срочном походе в туалет? Я понятия не имела, куда он уходит и что делает между визитами в камеру. Возможно, он сидит в одной из комнат этажом ниже, возможно, уходит чем-то заниматься туда, где я его не слышу. Восемь из двенадцати раз, когда я колотила по двери и просила позволить мне сходить в туалет в промежутке между приемами пищи, он с грохотом взбегал по лестнице, изображая из себя раздосадованного тюремного охранника. Таким образом, статистика была в пользу того, что он откликнется на мой зов — восемь из двенадцати раз. Я решила, это объясняется тем, что ему не хочется потом за мной убирать. Так что с достаточной долей уверенности в том, что он откликнется на зов, а также потому, что восемь раз из двенадцати гарантированно представляли собой часть тюремной рутины, я решила его позвать.
Кроме того, жуткое зловоние разложения, которое, казалось, стремительно нарастало в раскаленной и душной комнате, проникло мне в нос, вонзилось в мозг и укрепило меня в принятом решении.
О черт, нет, я не собираюсь дышать этим до вечера.
Потирая ладони, я подошла к двери. Я представила себя опытным целителем, разогревающим ладони перед тем, как восстановить массажем порванные мышцы. Горячими ладонями я принялась колотить по двери.
— Прошу прощения, сэр! Прошу прощения, сэр! Мне плохо! — голосила я.
И в самом деле, где-то на нижних этажах здания послышалось какое-то движение. Затем все стихло. Видимо, он остановился, чтобы убедиться в том, что ему не послышалось.
— Прошу прощения! — Я снова принялась колотить по двери и вопить. — Сэр, мне плохо! Простите меня!
— Твою мать за ногу! Чертова сука! — заорал он, взбегая по лестнице.
Он ворвался в комнату, и я попятилась от двери.
— О черт, это еще что такое! — воскликнул он, зажимая нос и озираясь в поисках источника вони.