Кольцо «Принцессы» - Алексеев Сергей Трофимович (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные TXT) 📗
Мыла в НАЗе не оказалось – для выживания пилота в экстремальных условиях оно не требовалось, зато, обшаривая лодку, Шабанов отыскал в носовом отсеке банку с остатками моторного масла. Полив на палец, он растер, размылил его пополам с кровью и без всяких нашептываний, без особого напряжения высвободил руку.
– Все, подруга! Развод с тобой! – заправил кольцо в разъем и засунул «принцессу» в мешок. – Чтоб я еще раз!.. С тобой, заразой!.. Связал судьбу!..
Герман встал, помахал, потряс вольными руками, после чего отмыл кровь и масло, протер йодом и завязал рану на пальце. Долина расширилась еще больше, горы отступили вглубь, и река, вырвавшись из-за очередного поворота, вдруг покатилась прямо и, замедляя бег, превратилась в озеро. Сверкающая, золотистая от солнца вода простиралась на много километров вокруг, и гористые берега настолько отдалились, что заметить лодку на зарябленной, бликующей поверхности нельзя было, пожалуй, и в бинокль. Сама природа делала его призраком, пловцом-невидимкой без всяких электронных принцесс.
Озеро оказалось проточным, и хоть медленно, едва заметно, однако же его несло вперед; появилось наконец время спокойно поискать на карте эту реку и сориентироваться хотя бы приблизительно. Шабанов развернул планшет, пробежал глазами путь от Пикулино и ощутил, что клонит в сон. Прошлая кошмарная ночь вымотала его и принесла не отдых – назадавала кучу вопросов, над которыми даже думать было опасно. Тут же, освобожденный от брачных уз с хваткой барышней, согретый солнцем и почти умиротворенный, Герман почувствовал, как тает в голове все время саднящая боль и вроде бы возвращается слух: кажется, до ушей долетает плеск мелких волн о борта лодки...
Он лег на дно, положив под голову НАЗ, выставил больное ухо к солнцу, чтоб погреть, примостил пистолет под руку и закрыл глаза. И на сей раз уснул, как младенец, не помешала и назойливая зудящая боль. Одновременно сон этот был легким и чутким, потому что он почувствовал, как солнце поднялось в зенит и озеро вроде бы стало еще шире и потому спокойнее несло лодку по фарватеру между далеких гористых берегов; и еще он отмечал полное отсутствие какой-либо опасности. Лишь однажды, когда на чистом, без единого облачка, небе солнце склонилось к закату, некая тень будто бы оторвалась от воды, на секунду затмила его и ледяной ветерок ознобил разогретое, разгоряченное в комбинезоне тело. Шабанов запоздало открыл глаза и привстал – над головой кружились чайки...
Однако вновь укладывая гудящую голову, вдруг обнаружил груз на правой руке и, приподнявшись, сперва решил, что чудится или снится: кольцо вновь было на безымянном пальце, а сама «принцесса» привязана жгутом к руке. Аккуратно, с петлей, как утром...
Герман подтянул ее к себе, ощупал, заметил, что бинта на отекшем пальце нет, и выматерился вслух. Он отчетливо помнил, как прокалывал подушечку, затем снимал кольцо с помощью моторного масла, и это все происходило без допинга, в трезвом уме и ощущении реальности. Раны теперь на пальце не было, а зловредный прибор снова висел на руке, а это значит, освобождение от уз брака с «принцессой» ему пригрезилось. Вывод был простой, как карандаш: разум пустился в свободный полет и творил все, что заблагорассудится, и удержать его, проконтролировать невозможно, ибо слишком тонка грань между фантазиями и реальностью.
И тут впервые у него промелькнула мысль, вернее, смутная и пока ничем не подтвержденная догадка – а не в самой ли «принцессе» причина? Что, если эта тварь, даже оторванная от самолета и питания, продолжает излучать некую таинственную энергию, которая сводит с ума не только локаторы, компьютеры и головки ракет, но и людей? Не было никогда прежде подобных безумных заморочек сознания! Что, если это изделие напичкано какой-нибудь постоянно излучаемой гадостью, способной рождать в сознании человека призраки, виртуальную реальность или хрен знает какие фантазии? Обманывает же она каким-то образом локаторы, создает у них иллюзии! Точно так же может и на мозги давить: в конце концов, там тоже все на электронах, как утверждают медики...
Он почти убедился в своем открытии и готов был рвануть кольцо, чтобы навсегда избавиться от проклятия, но внезапно увидел на развернутом планшете кусок мыла в простенькой бумажной обертке. То, что оно земляничное, можно было и не читать: с детства знакомое и любимое, это мыло тянуло за собой ностальгические воспоминания и в быту называлось просто духовым, поскольку имело тончайший, обволакивающий запах счастья: когда отец водил маленького Герку в баню, то мыл ему голову сначала щелоком, потом хозяйственным мылом, нещадно выедающим глаза, и, наконец, на десерт и радость – земляничным. И голова, и тело еще долго источали ни с чем не сравнимый дух...
Кусок такого мыла лежал сейчас на планшете и был не призраком. А коль скоро он появился здесь, значит все происходящее – плод воображения... Шабанов взял упаковку в руку, понюхал, сорвав зубами бумагу, выдавил розовый, душистый брусок – ну хоть ты лопни, все реально! Все, кроме загадки, как и кто его сюда подбросил. Он огляделся: блики на воде покраснели от низкого солнца, но озеро еще широко и по-прежнему пустынно...
– Да и наплевать, кто подбросил! – чтоб не впадать в томящие, липкие раздумья, сказал он. – Главное, ясно зачем!
Герман побулькал мыло за бортом, хорошенько растер его в ладони и принялся намыливать закольцованный палец, с удовольствием вдыхая щемящий запах. Разбарабанило палец не так сильно, как утром, и вообще он лишь покраснел и даже не утратил чувствительности, так что на сей раз обошлось без крови. Важно было не думать, отчего все это так и в каком он состоянии находится – спит и видит сон, или на самом деле снова повенчался с «принцессой». Выкрутив палец из кольца, Шабанов сполоснул с рук остатки мыла и все-таки не удержался от искушения, осмотрел подушечку: свежайший рубец от заросшей ранки перечеркивал ее наискось.
«Ну и что? – спросил сам себя. – Заросло да и все! Ну, заросло! Вообще, мир прекрасен, садится солнце, теплый вечер. Лодка по морю плывет, прорва чистой воды... Голову бы помыть с духовым мылом, но ухо болит. А вот поесть будет совсем хорошо!»
При этом он поймал себя на мысли что говорит сам с собой, да еще и голоса не слышит, если не считать внутреннего, который, словно головная боль, зудит где-то под теменем, противится, подвергает сомнению все, что происходит, но у него такая участь – брюзжать. Чукчи, например, плывут вот так, на лодке, или на собаках едут и поют обо всем, что видят – их же не считают за умалишенных. Наоборот, вольные, счастливые люди...
Шабанов вскрыл НАЗ, вынул банку с мясом, хлебец (за счет чудес и местных жителей, между прочим, получилась неплохая экономия продуктов!) и стал неторопливо есть, жалея, что утром поддался голосу разума и не прихватил кружку – сейчас бы сгодилась, а то нечем воды зачерпнуть. И вообще, человек, взрослея, начинает задавать себе больше вопросов, чем в детстве задает их родителям. Самое интересное, в редких случаях может на них ответить, а больше ломает голову, мучается и в результате умирает с полным ощущением, что ничего не знает о мире. Зато ребенок знает о нем все, и в принципе ответы взрослых лишь запутывают его, сбивают с толку. Например, Шабанов лет до семи отлично знал, что такое подъемная сила, аэродинамика и теория полета. Иное дело, объяснить не мог, но знал! Стоит посмотреть, как летают птицы, как они отрываются от земли, набирают скорость, выстраиваются в клин или косяк и как затем приземляются или приводняются, и все становится предельно ясно. На практике он познал все эти законы, когда засунул ноги в рукава материнского тулупчика, много лет бывшего подстилкой на полатях, зажал полы в руках и сначала сиганул с печи. Полетать по избе не удалось, не хватило высоты, да и взмахнуть успел один раз. Тогда он забрался на крышу, на самый конек, сгреб с него снег, разогнался и прыгнул. И еще не успел долететь до земли, а уже все понял и готов был закричать – эврика! – если бы тогда знал это слово. Дело было не столько в крыльях, сколько в свойствах воздуха и земном тяготении, вернее, в возможностях преодолевать его, используя качества воздушной среды. Однако спустя несколько лет, изобретая первый летательный аппарат, он влез в специальную литературу и не просто оказался в глубочайшем заблуждении, но и напрочь забыл то, о чем имел представление.
