Наследник волхвов - Зайцев Михаил Георгиевич (полная версия книги .txt) 📗
– Ого! – Сергач присвистнул. – «Берданка», да? В смысле – винтовка Бердана? Антикварная, между прочим, вещь. Насколько я помню, «берданка» поступила на вооружение чуть ли не в девятнадцатом веке, да? Могли бы, Кузьма Варфоломеич, выручить у любителей за раритет солидные деньги.
– Какой дурак купит старый кулацкий обрез? Насмехаешься, писатель.
– Что вы! Ежели винтовка у вас, так сказать, подвергнутая обрезанию, цена ей, конечно же, дешевле, однако можно при желании и обрез выгодно толкнуть. – Подражая деду, Игнат втоптал окурок в землю, раздавил тщательно и вдумчиво.
– Во, и покупай, писатель, коли говоришь, стало быть, что вещь ценная. За сколько б, к примеру говоря, взял бы обрез?
– Мне-то он вроде как без надобности, я про любителей говорил.
– Дык, где я сыщу тех любителей? Пустое брешешь, писатель. Ходи, стало быть, спать, и я пойду, лягу до свету.
– Не обижайтесь, Кузьма Варфоломеич, я о цене «берданки» сказал просто, чтобы знали: обладаете ценной вещью, чтоб какие проезжие хмыри вас не надули, ежели надумаете сторговать винтарь.
– Стар я обижаться, паря. Ходи, стало быть, спать...
Воротившись в баню, Сергач оглядел все углы и в одном нашел полное до краев ведро, а рядом свежайший березовый веник. Шутки шутками, но сделалось малость не по себе. Лежать в темноте на тулупе, накрывшись ватником, и слушать шорохи – желания ни малейшего. Чем бы заняться? Хронология вчерашнего дня вроде как дописана, но... «Назвался груздем – полезай в кузов! Писатель обязан писательствовать. И правда, запишу-ка я хотя бы одну из «рассказок» Капитолины Никаноровны. Вернусь в Москву, подарю рукопись Архивариусу, он будет в восторге», – решил Игнат, устраиваясь за полком, как за столом, перевернул страничку в блокноте и взялся, образно выражаясь, «за перо»:
«Старинная легенда, рассказанная крестьянкой Капитолиной Никаноровной в вольной литературной интерпретации ИКС».
На мгновение интерпретатор задумался, стоит ли расшифровывать инициалы ИКС – Игнат Кириллович Сергач, – и решил, что не стоит.
«В эпоху благоденствия Российской Империи жил на том месте, где сейчас поселок Крайний, в своем не великом, но и не малом имении вдовствующий помещик Поликарп Петрович. Обожал сей степенный землевладелец встречать утреннюю зарю, сидючи у раскрытого окошка в ночном колпаке и теплом халате, балуясь трубочкой и любуясь пробуждением природы. И вот однажды мечтательное уединение помещика нарушил ранним визитом отставной лейб-гвардии поручик Княжанский, чьи земли граничили с вотчиной Поликарпа Петровича.
Надобно сказать, что соседи тесно приятельствовали и питали взаимные симпатии друг к другу. За год до описываемых событий Княжанский приглашал Поликарпа Петровича посаженым отцом на свою свадьбу, а спустя девять месяцев после свадьбы Поликарп Петрович стал крестным прелестного карапуза, единственного пока отпрыска отставного поручика. И не забыть бы сказать, что невесту отставной лейб-гвардии поручик привез в здешние пенаты издалека. Откуда – предпринимались попытки выяснить позже, но безрезультатно. Сударыня барыня являла собой образец ангельской красоты, но часто страдала от ипохондрии, и редкую службу во храме Божием ей удавалось выстоять до конца, надламливалась лебедушка в жидких коленях, просилась на воздух. А наследник, плод любви супругов Княжанских, вышел здоровеньким всем на радость. Правда, он едва не захлебнулся при крестинах, но откачали, напрасно досадуя на неумелость попа обращаться с купелью.
Княжанский был известным в округе охотником и славился меткой стрельбой. Любил поохотиться и Поликарп Петрович. Зная о пристрастиях симпатичного ему приятеля, и заглянул Княжанский тем утром попросить Поликарпа Петровича составить ему компанию и пострелять бекасов по болотам.
Поликарп Петрович с сожалением отказался: к полудню ждал он в гости дочку с зятем. Поликарп Петрович взял с приятеля слово, что тот навестит его вечером вместе с супружницей, и остался дома, а Княжанский отправился развлекаться стрельбой в одиночестве.
В полдень Поликарпу Петровичу сообщили, что зятя задерживают в городе дела, ждать гостей следует не ранее следующего четверга. Поликарп Петрович впал в меланхолию, решительно расхотелось помещику учинять вечером особенный ужин без повода и надумал он разыскать Княжанского и с должными в таких случаях извинениями отменить приглашение. Как раз время охотнику возвращаться, а проторенная к болотам тропка – всего одна, и, ежели поспешить, непременно встретишься с поручиком.
Велел Поликарп Петрович подать картуз, трость и сюртук для пеших прогулок, торопясь, направился к холму, с коего вилась известная тропка, уводя в лесные чащобы. Взобравшись на холм, увидел Поликарп Петрович выходящую из лесу престраннейшую фигуру. Пригляделся – ба! Да это же поручик Княжанский в изорванном в клочья платье, весь в бурых кровавых пятнах. Ахнул помещик, подумал: уж не бонапартисты ли напали на его соседа.
Забыв о почтенном возрасте, лихо припустил он под горку. Ветром сдуло картуз с его убеленной сединами головы, потерялась на бегу трость с львиной мордой-набалдашником, полы сюртука развевались, как плащ. «Какая беда с вами приключилась, сударь мой?» – воззвал к окровавленному, истерзанному приятелю Поликарп Петрович, скатившись с холма и пав на колени от охватившего его приступа слабости. «Ах, не спрашивайте меня, сударь! – ответил Княжанский, взявши Поликарпа Петровича за руку и прижав ее к своей бурно вздымающейся груди. – Ах, не спрашивайте! Дайте и мне отдышаться, и сами отдышитесь, любезнейший друг мой». Сказавши такое, отставной поручик рухнул возле коленопреклоненного Поликарпа Петровича.
К счастью для обоих, страдающий грудной жабой Поликарп Петрович не покидал покоев, не взявши нюхательной английской соли. Оное медицинское средство оказало должное вспоможение помещикам, спасло Поликарпа Петровича, выказавшего недопустимую для своих лет резвость в беге, от апоплексического удара и вернуло в чувство Княжанского. Успокоившись, отставной поручик поведал приятелю о драме на охоте.
«Ах, любезный друг мой, как славно, что вы остались дома, – с этого достойного дворянина вступления начал свой рассказ благородный муж. – Кремний в замке моей фузии стесался, и недостаточность искры сказалась на воспламенительных свойствах пороха. Право же, мушкеты надежнее фузий. Охота не задалась, и я повернул стопы свои вспять, как внезапно из гущи лесной выскочила волчица. Пес мой, верный Откатай, был растерзан волчицею в одно мгновение. Расправившись с псом, животное алчило добраться клыками и до моей обнаженной шеи, но я, изловчившись, настиг ее, прыгнувшую, прикладом фузии еще в полете. Животное отшвырнуло прочь, но, увы, мой друг, и моя фузия – ружье мое выскользнуло из рук. Волчица, рыча, источая мерзкий запах из разинутой пасти, прыгнула вновь. Я пал навзничь, сбитый ее весом, и мы покатились по земле, борясь. Похожая схватка описана выпускником школы гвардии подпрапорщиком Лермонтовым в поэме «Мцыри». Мы переплелись клубком со зверем, и, единственно, навык, приобретенный вашим покорным слугой на службе в Семеновском полку, помог выхватить охотничий нож из ножен. Я метил зверю в пасть, а так случилось, что отсек лапу. Позорная волчица, оросив меня своею мерзопакостной кровью, жалобно воя, отступилась и скрылась с глаз в густоте цветущего папоротника. Отсеченную волчью лапу вы найдете в моей охотничьей сумке как подтверждение правдивости слов моих».
Поликарп Петрович заглянул в переметную суму приятеля, привезенную тем из Баден-Бадена в память об охотничьих подвигах на дивных альпийских склонах, и – о ужас! – извлек из разукрашенной бахромой сумы отсеченную кисть человеческой руки!!!
Окровавленная человеческая кисть упала на траву, оба приятеля замерли в оцепенении. Седые волосы Поликарпа Петровича зашевелились, а черные как смоль кудри отставного поручика на глазах побелели. Оба узнали венчальное колечко супружницы Княжанского на безымянном пальце мертвой руки.
