Прежде чем я усну - Уотсон Си Джей (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗

Первая фотография была черно-белой. Девочка лет пяти на руках у матери. Малышка показывает на что-то, обе смеются, а на заднем плане немного не в фокусе видна сетчатая ограда, за которой спит тигр. «Мать, — подумала я. — И дочка. В зоопарке». И тут же, вглядевшись в личико девчушки, я с изумлением узнаю в ней саму себя, а в женщине — свою мать. Дыхание перехватило. Я вообще не помнила, что бывала в зоопарке, однако — вот снимок, доказательство, что мы там были. «Это я, — внятно произнесла я про себя. — И моя мама». Я жадно вглядывалась в экран, стараясь запечатлеть ее облик в памяти. Но изображение вскоре сменило следующее, на нем тоже была моя мама, постарше, но все-таки не настолько старая, чтобы нуждаться в трости, на которую она опиралась. Она улыбалась, но вид у нее был изможденный, на исхудавшем лице особенно выделялись глаза. «Моя мама», — снова подумала я, и затем пришло непрошеное слово: в страданиях. Я невольно закрыла глаза, и мне стоило труда открыть их вновь. Я стала нервно сжимать грушу.

Снимки пошли быстрее, я узнавала лишь некоторые. На одном появилась та самая моя подруга с вечеринки, и я с волнением поняла, что узнала ее сразу же. Она выглядела точно так, как я ее представляла: в поношенных джинсах и майке, с распущенной, непокорной рыжей гривой. На другом снимке она была с короткой стрижкой, уже брюнетка, темные очки прижимают сверху короткую стрижку. Затем появилась фотография моего отца — так он выглядел, когда я была совсем маленькой, улыбающийся, счастливый, снятый за чтением газеты в гостиной. А вот мы с Беном вместе с другой какой-то парой; их я не узнала.

Пошли фотографии незнакомых людей. Вот медсестра-негритянка и другая женщина, в деловом костюме, сидящая за столом на фоне книжных полок и пристально глядящая в камеру поверх очков-половинок. Круглолицый мужчина с красивой сединой; другой, бородач. Мальчик лет шести-семи, другой мальчик ест мороженое, он же, постарше, рисует, сидя за столом. Группа людей в свободных позах, все улыбаются в камеру. Красавец-мужчина с темными, чуть отросшими волосами, в очках в темной оправе, с прищуром; на щеке — длинный шрам. Фотографии шли нескончаемым потоком, я всматривалась в каждую, стараясь припомнить, восстановить в памяти, каким боком они касаются расползающейся картины моей жизни, если вообще касаются. Я точно выполняла инструкции. Все было хорошо, но у меня почему-то началась паника. Казалось, звук, издаваемый аппаратом, поднимался все выше, становился все громче, пока не превратился в вой ужасной сирены, так что у меня свело желудок и я не могла пошевелиться. Я задыхалась, я зажмурилась, чувствуя, что одеяло превращается в неподъемный груз, словно мраморная плита; мне казалось, что я тону.

Я сделала движение правой рукой, но лишь схватила воздух в кулак, да так, что ногти врезались в плоть: я уронила грушу. Тогда я отчаянно закричала.

— Кристин! — раздался голос у меня в ухе. — Кристин!

Мне было наплевать, кто это и что он от меня хочет, я просто орала, орала и лягалась, скидывая одеяло прочь.

— Кристин! — теперь голос был громче, сирена внезапно утихла, дверь в комнату распахнулась, раздались возгласы, я ощутила прикосновение чьих-то рук — на плечах, на ногах, груди — и открыла глаза.

— Все хорошо, — сказал доктор Нэш мне на ухо. — Все в порядке. Я здесь.

Когда им удалось меня успокоить, уверить, что «все в полном порядке», когда мне вернули мою сумочку, серьги и обручальное кольцо, мы с доктором Нэшем отправились в кафетерий. Он находился дальше по коридору, в небольшом помещении, вся мебель — желтоватые пластиковые столики да оранжевые стулья. На подносах лежали подсыхающие булочки и сэндвичи, словно съежившиеся от яркого света. Денег у меня с собой не было, поэтому я не возражала, чтобы доктор Нэш купил мне кофе и морковный пирог. Пока он расплачивался, я села за столик у окна. На улице было солнечно, по газону тянулись длинные тени. Трава пестрела фиолетовыми цветочками.

Доктор Нэш пододвинул себе стул. Теперь, когда мы остались вдвоем, он выглядел гораздо естественнее.

— Ну вот, — произнес он, поставив поднос на стол. — Надеюсь, это съедобно.

Себе он взял чай, пакетик мок в чашке, пока он насыпал сахар. Я глотнула кофе и поморщилась: он был горький и обжигающий.

— Ничего. Спасибо, — сказала я.

— Простите меня.

Я решила, что он говорит о кофе.

— Я подумать не мог, что вы испытаете такой стресс.

— Ощущение дикой клаустрофобии. И этот звук!

— Я понимаю.

— И я потеряла резиновую грушу.

Он не ответил, лишь помешивал чай. Потом вытащил из чашки пакетик и положил его на поднос. Отпил.

— Что-то не так? — спросила я.

— Пока неясно. Вы запаниковали. Впрочем, это случается. Как вы сами признали, там было не очень-то уютно.

Я бросила взгляд на пирог. Нетронутый, подсохший.

— А кто эти люди на фотографиях? Откуда вы их взяли?

— Случайный набор. Какие-то из вашей истории болезни. Бен когда-то отдал их в больницу. Некоторые вы принесли по моей просьбе для наших сеансов — вы сказали, они были прикреплены вокруг зеркала в ванной. Другие принес я сам — на них незнакомые вам люди. Так называемые «контрольные». Мы их все перемешали. На нескольких изображены люди, которых вы знали в юности и которых должны — то есть можете — вспомнить. Родные. Школьные друзья. На других люди из позднего периода вашей жизни, их вы точно не можете помнить. Мы с доктором Пакстоном хотели выяснить, есть ли разница в вашей реакции на воспоминания разных периодов. Разумеется, сильнее всего вы среагировали на мужа, но на других людей тоже. Пусть вы их не помните, но нервная реакция налицо.

— А кто та девушка с рыжими волосами?

Доктор улыбнулся:

— Может, подружка юности?

— Вы знаете, как ее зовут?

— К сожалению, нет. Это снимок из истории болезни. Они не были подписаны.

Я кивнула. Значит, подружка юности. Это-то я как раз знала — и теперь мне позарез нужно было узнать ее имя.

— Так вы говорите, я реагировала на фотографии?

— Да, по крайней мере, на некоторые.

— Это хорошо?

— Нам необходимо изучить результаты более подробно, прежде чем делать какие-либо заключения, — ответил доктор Нэш. — Это новая методика. Экспериментальная.

— Я понимаю.

Я отломила ложкой кусочек пирога. Тесто было горьковато, а глазурь — слишком приторной. Мы посидели молча. Я предложила доктору пирога, но он отказался, похлопав себя по животу, и воскликнул:

— Надо знать меру!

Впрочем, на мой взгляд, ему было рано волноваться. Живота у него почти не было, хотя мужчины его типа с возрастом наращивают жирок. Но он выглядел совсем молодо, почти юношей.

Я подумала про собственное тело. Я не толстая, даже без лишнего веса, однако мое тело мне словно чужое. Когда я сажусь, оно принимает незнакомую форму — не ту, что я ожидаю. Моя задница слишком мягкая, и ляжки трутся друг о друга, когда я кладу ногу на ногу. Вот я потянулась вперед, чтобы взять чашку — и в чашечках бюстгальтера зашевелились мои груди, словно напоминая о своем существовании. Когда я моюсь, то чувствую легкое провисание кожи под мышками, пока чуть заметное. Выходит, мое тело крупнее, чем я думала, я занимаю больше места в пространстве, чем привыкла. Я больше не ладная девочка-тростинка, даже не подросток; мой организм уже начал откладывать кое-что про запас.

Я взглянула на кусок пирога и попыталась представить, что принесет будущее. Возможно, я продолжу набирать вес. Постепенно располнею, а потом стану толстухой, упорно раздаваясь вширь, словно воздушный шарик. А может быть, я останусь в своем нынешнем весе, так никогда к нему и не привыкнув, только отмечая, как морщины на моем лице становятся все заметнее, а кожа на руках все тоньше, напоминая луковую шелуху, пока наконец не превращусь в старуху, наблюдая в зеркале все стадии угасания.