Стая - Шетцинг Франк (книги без регистрации полные версии .TXT) 📗
Морская вода!
Может, Роше и разгадал бы секрет чужеродной субстанции, если бы в одной капле морской воды не умещались целые миры живых форм. Столетия подряд за рыбами, млекопитающими и ракообразными от внимания человека ускользало 99 процентов морской жизни. На самом деле в океане господствуют вовсе не акулы, не киты и не гигантские спруты, а несметные полчища микроскопических крохотулек. В одном-единственном литре воды, взятой с поверхности моря, мельтешат десятки миллиардов вирусов, миллиарды бактерий, пять миллионов одноклеточных и миллион водорослей. Даже пробы воды из безжизненных, тёмных глубин всё ещё содержат миллионы вирусов и бактерий. Разобраться в этом столпотворении было невозможно. Чем глубже наука продвигалась в космос мельчайших, тем необозримее становилось их число. Морская вода? Что это такое? Взгляд через современный флюоресцентный микроскоп говорил о том, что речь идёт скорее о жидком геле. Каждую каплю пронизывали висячие мостики переплетённых и связанных друг с другом макромолекул. В снопах прозрачных нитей, оболочек и плёнок находили свою экологическую нишу бесчисленные бактерии. Чтобы набрать два километра молекул DNS, 310 километров протеина и 5600 километров полисахарида, нужно всего-то один миллилитр морской воды. И где-то между ними прячутся, возможно, представители разумной формы жизни. Они скрываются за банальной личиной обычных микробов. Как ни причудливо выглядело желе, оно состояло вовсе не из экзотических организмов, а из самых заурядных глубоководных амёб.
Оливейра застонала.
Теперь ясно было, почему до этого не дошли ни Роше, ни она сама, ни люди, анализировавшие воду из сухого дока. Никому в голову не пришло, что глубоководные амёбы могут сплачиваться в коллективы, которые управляют китами и крабами.
— Этого не может быть, — бессильно прошептала Оливейра.
Слова её остались без отзыва под колпаком защитного костюма. Судя по всему, желе составлено из представителей одного вида амёб. Научно описанного. Вида, который встречается главным образом на глубине ниже 3000 метров, иногда чуть выше — и в невообразимых количествах.
— Идиотизм! — шипела Оливейра. — Ты провела меня, малышка. Ты перерядилась. Прикинулась амёбой. Я тебе не верю! Кто же ты, чёрт возьми, на самом деле?
ДНК
После возвращения Йохансона они вместе занялись выделением единичных клеток желе. Они непрерывно замораживали и растапливали амёб, пока не полопались их стенки. После добавления протеиназа белковые молекулы распались в цепи аминокислот. Они подмешали фенол и центрифугировали пробы — медленный и нудный процесс, — освободили раствор от белковых обломков и частичек оболочки, провели осаждение и наконец получили немного прозрачной водянистой жидкости — ключ к пониманию чужого организма.
Чистый раствор ДНК.
Следующий шаг требовал ещё больше терпения. Чтобы расшифровать ДНК, нужно было изолировать его части и размножить их. В целом виде геном не читался, поскольку был слишком сложен, и они окунулись в анализ последовательности определённых участков.
Это была громадная работа, и Рубин, конечно же, сказался больным.
— Эта сволочь, — ругалась Оливейра. — Как раз тогда, когда он действительно мог бы пригодиться. Что с ним вообще?
— Мигрень, — сказал Йохансон.
— Это утешает: мигрень штука болезненная.
Оливейра капнула пробу пипеткой в машину. Понадобятся часы, чтобы просчитать последовательность. Им пока нечего было делать, они помылись под обязательным кислотным душем и вышли наружу. Оливейра предложила сделать перекур в ангаре, пока машина считает, но у Йохансона нашлась идея получше. Он исчез в своей каюте и через пять минут вернулся с двумя стаканчиками и бутылкой бордо.
— Идёмте, — сказал он.
— Где вы её раздобыли? — удивилась Оливейра, поднимаясь за ним по пандусу.
— Такое не раздобывают, — сладко сожмурился Йохансон. — Такое привозят с собой. Я мастер провозить запрещённые вещи.
Она с интересом оглядела бутылку.
— Это хорошее вино? Я не очень разбираюсь.
— «Шато Клинэ» 90-го года. Помероль. Притягивает денежные мешки и мысли. — Йохансон высмотрел в ангаре металлический ящик у шпангоута и двинулся туда. Они сели. Вокруг не было ни души. На противоположной стороне зиял проход на платформу левого борта, открывая вид на море. Оно простиралось в сумерках полярной белой ночи, подёрнутое дымкой тумана и мороза. В ангаре было холодно, но после нескольких часов в лаборатории свежий воздух был им очень кстати. Йохансон откупорил бутылку, налил вина и легонько чокнулся с ней. Звон стаканчиков потерялся в сумрачном пространстве.
— Вкус отличный! — сказала Оливейра. Йохансон почмокал губами.
— Я прихватил пару бутылок для особых случаев, — сказал он. — А это особый случай.
— То, что мы вышли на след этой штуки?
— Вышли.
— На след Ирр?
— Ну, это вопрос. Что у нас в танке? Можно представить себе разум, состоящий из одноклеточных? Из амёб?
— Когда я смотрю на человечество, мне иногда приходит в голову мысль, а чем мы так уж отличаемся от амёб?
— Сложностью.
— Это преимущество?
— А вы думаете, нет?
Оливейра пожала плечами.
— Что я могу думать, годами не занимаясь ничем, кроме микробиологии? У меня нет, как у вас, кафедры. Я не общаюсь с молодыми студентами, редко бываю на людях и страдаю от недостатка уединения в обществе самой себя. Лабораторная крыса в человеческом облике. Может быть, я зашорена, но я всюду вижу только микроорганизмы. Мы живём в век бактерий. Свыше трёх миллиардов лет они сохраняют свою форму неизменной. Человек — явление моды, но если Солнце взорвётся, пара микробов всё равно где-нибудь останется. Истинная модель успеха — они, а не мы. Я не знаю, есть ли у человека преимущества перед бактериями, но если мы сейчас получим доказательство, что микробы обладают разумом, то мы тогда вообще окажемся в глубочайшей заднице.
Йохансон пригубил своё вино.
— Да, это было бы фатально. И что тогда скажет своим верующим христианская церковь? Окажется, что вершина Божьего творения пришлась не на седьмой день, а на пятый.
