Дай мне руку, тьма - Лихэйн Деннис (электронную книгу бесплатно без регистрации .txt) 📗

Однако все это ничего не значило для Лайла Диммика и его другана Уэйлона Дженнингса. Ровно в девять Уэйлон начал вопить о женщине, которая его обломала, и вскоре каскад визгов деревенской скрипки перевалил через мой подоконник и устроил в моем мозгу грохот, сравнимый с битьем фарфоровой посуды.

Лайл Диммик был дочерна загорелый маляр, приехавший сюда из Одессы, штат Техас, "из-за женщины". Он то находил ее, то терял, то возвращал обратно, но снова потерял, так как она убежала обратно в Одессу с парнем, которого встретила в здешнем баре, – это был слесарь-водопроводчик, ирландец, который вдруг понял, что в глубине души всегда был ковбоем.

Эд Доннеган владел почти всеми трехэтажными домами в моем квартале, за исключением моего, и каждые десять лет красил их наново, при этом нанимая одного-единственного маляра, чтобы тот работал, пока не покрасит все – в дождь, снег или солнцепек.

Лайл носил широкополую шляпу и красный платок вокруг шеи, а также большие темные очки в диковинной оправе, заслонявшие почти половину его маленького веснушчатого лица. По его словам, эти очки придавали человеку городской лоск, и это была его единственная уступка позорному миру янки, который был не способен оценить три главных божьих дара человечеству – виски "Джек Дэниэлз", лошадь и, конечно же, Уэйлона.

Я высунулся из окна и увидел, что Лайл стоит ко мне спиной, размалевывая соседний дом. Музыка гремела с такой силой, что он никогда в жизни не услышал бы меня, поэтому я просто закрыл окно, затем подумал и закрыл все остальные. Тем самым я свел рев музыки до одного тоненького голоска, звенящего в моей голове. После этого я вновь забрался в постель и закрыл глаза, молясь только об одном – о тишине.

Однако все это ничего не значило для Энджи.

Она разбудила меня вскоре после десяти, шныряя по квартире, варя кофе, открывая окна навстречу хорошему осеннему деньку и шаря в моем холодильнике. При этом Уэйлон или Мерл или, может, Хэнка вновь ворвались ко мне.

Когда это не возымело желаемого эффекта, она просто открыла дверь в спальню и сказала:

– Вставай.

– Убирайся. – Я натянул одеяло себе на голову.

– Вставай, малыш. Надоело. Давай.

Я швырнул в нее подушку, но она увернулась, и та пролетела дальше, разбив что-то на кухне.

– Надеюсь, тебе не очень нравились эти тарелки, – сказала она.

Я встал и, чтобы скрыть свои флюоресцентные "боксеры" в стиле Марвина-марсианина [6],обернулся простыней до пояса. В таком виде я проковылял на кухню.

Энджи стояла посреди комнаты, держа обеими руками чашку с кофе. Несколько разбитых тарелок валялось на полу и в раковине.

– Кофе? – спросила она.

Я нашел метлу и стал сметать осколки. Энджи поставила свою чашку на стол и наклонилась ко мне, подавая совок.

– Ты, вижу, все еще недооцениваешь пользу сна? – спросил я.

– Чепуха. – Она собрала осколки и бросила их в мусорную корзину.

– Откуда ты знаешь? Ты никогда не пробовала.

– Патрик, – сказала она, сваливая в корзину очередную порцию стекла, – я не виновата, что ты до утра пил со своими дружками.

Надо же, моими дружками.

– Откуда ты знаешь, что я с кем-то пил?

Она выбросила последнюю кучку стекла и выпрямилась.

– Потому что твоя кожа имеет характерный зеленый оттенок, и еще потому, что на моем автоответчике утром раздавался невнятный пьяный лепет.

– А-а... – Я едва вспомнил телефон-автомат и короткие гудки. – И что было в том послании?

Она взяла свою чашку кофе со стола и прислонилась к стиральной машине.

– Что-то вроде: "Где ты, сейчас три часа ночи, случилось что-то страшное, надо поговорить". Остальное не поняла, потому что, мне кажется, ты перешел на суахили.

Я спрятал совок, метлу и корзину для мусора в кладовку и налил себе чашку кофе.

– Итак, – сказал я, – где же ты была в три часа ночи?

– Ты мне что, отец? – Она нахмурила брови и ущипнула меня за талию выше простыни. – А сам вон жирок нарастил.

Я достал сливки.

– Ничего подобного.

– А знаешь, почему? Потому что ты до сих пор пьешь пиво, как студент.

Я пристально посмотрел на нее и добавил в кофе сливок.

– Ты собираешься отвечать на мой первый вопрос?

– Насчет того, где я была прошлой ночью?

– Да.

Она отхлебнула кофе и взглянула на меня поверх чашки.

– И не подумаю. Я проснулась сегодня с теплым, однако смутным ощущением и широкой улыбкой на лице. Очень широкой.

– Такой же, что я вижу в данный момент?

– Шире.

– Гм-м-м... – сказал я.

Энджи уселась на стиральную машину.

– Итак, ты звонишь мне на бровях в три часа ночи, чтобы проконтролировать мою сексуальную жизнь. В чем дело? – Она зажгла сигарету.

– Помнишь Кару Райдер? – спросил я.

– Да.

– Ее убили прошлой ночью.

– Нет. – Глаза ее расширились.

– Да. – Из-за дополнительной порции сливок мой кофе напоминал детское питание. – Распята на Митинг Хаус Хилл. – На мгновение она закрыла глаза, затем открыла. Она посмотрела на свою сигарету так, словно та могла ей что-то объяснить.

– Есть догадки, кто мог это сделать? – спросила она.

– Да нет, никто вроде не маршировал по Митинг Хаус Хилл с окровавленным молотком, выкрикивая: "Кто со мной распять бабенку?", если ты это имела в виду. – Я вылил свой кофе в раковину.

– Ну что, немного отпустило? – тихо спросила она.

Я налил в свою чашку свежий кофе.

– Не знаю. Еще слишком рано. – Я повернулся, а она соскользнула со стиральной машины и стала передо мной.

Я видел худенькое тело Кары, лежащее в холодной ночи, распухшее, выставленное на всеобщее обозрение, ее пустые, невидящие глаза.

– Позавчера я встретил ее возле "Изумруда", – сказал я. – Мне показалось, она в беде, но я не стал ничего выяснять. Одним словом, проморгал.

– И что? – спросила Энджи. – Чувствуешь себя виноватым?

Я пожал плечами.

– Ты не прав, – сказала она, проведя теплой ладонью по моему затылку и заставляя меня взглянуть ей прямо в глаза. – Понятно?

Никто не должен умирать, как Кара.

– Понятно? – переспросила Энджи.

– Да, – сказал я. – Думаю, да.

– Нечего думать, – сказала она и, отняв руку, вытащила из кошелька белый конверт и протянула его мне. – Он был приклеен скотчем к входной двери внизу. – Потом она указала на маленькую коробку на кухонном столе. – А это стояло у двери.

Моя квартира находилась на третьем этаже, и обе ее двери, как парадная, так и задняя, запирались на засов. К тому же дома всегда имелась пара пистолетов. Но все это не могло сравниться с мощью двойных дверей, что охраняли сам дом. Обе были сделаны из тяжелого черного немецкого дуба и отделаны, для усиления боеготовности, пластинами из стали. Стекло внешней было снабжено сигнализацией, плюс на дверях красовалось в общей сложности шесть замков, которые открывались с помощью трех различных ключей. Один набор был у меня. Другой – у Энджи. Еще один у жены хозяина, которая занимала квартиру на первом этаже, так как была не в состоянии выносить общество своего мужа. И наконец, двумя комплектами обладал сам Станис, мой сумасшедший хозяин, который боялся, что к нему вломится ударный отряд большевиков.

Короче говоря, мой дом был суперохраняемый, и меня удивило, как это кто-то смог приклеить конверт к парадной двери и оставить под ней коробку, не тронув сигнализацию, которая бы разбудила каких-то там пять кварталов.

Конверт был простым, белым, иными словами, обычным конвертом для писем, в центре было напечатано два слова: "патрику кензи". Ни адреса, ни марки, ни обратного адреса. Я распечатал его и вытащил лист обычной офисной бумаги. Развернул. Ни заголовка, ни обращения, ни даты, ни приветствия, ни подписи. В центре, в самой середине листка, всего одно напечатанное слово:

ПРИВЕТ!

Остальная поверхность сияла белизной.