Ниндзя - ван Ластбадер Эрик (бесплатные полные книги .txt) 📗
Однако эти прочувствованные слова не произвели особого впечатления на Цзон.
— Это очень серьезная просьба. Мы должны уехать из Сингапура, — решительно проговорила она и, видя, что муж ее не останавливает, торопливо добавила: — Я знаю, как много значит для тебя твоя работа, но это... — Цзон помолчала в поисках подходящего слова, — это совершенно необходимо для всех нас. Для тебя, для меня и для ребенка. — Она опустила руку на живот, — Мы должны ехать в Японию. В Токио.
Полковник рассмеялся, пораженный комизмом ситуации и одновременно заинтригованный необычным поведением жены.
— Что в этом смешного? — вспылила Цзон, неправильно истолковав его реакцию. — Нам нельзя оставаться здесь. Нельзя. В Японии — наша карма, там наша — как это называют по-английски? — наша судьба, правильно. Наша судьба.
— Я засмеялся из-за случайного совпадения, — успокоил ее полковник. — Не обижайся. — Он погладил тонкую руку. — А теперь скажи, почему мы должны ехать в Токио?
— Потому что там Итами. Сестра Цуко.
Цзон довольно подробно рассказывала ему о своем первом браке, но, кроме этого, полковник почти ничего не знал о ее прошлом.
— И какое отношение она имеет к нашей карме?
— Не знаю, — ответила Цзон. — Но сегодня ночью я видела сон.
Полковнику было хорошо известно, какое значение здесь придается снам. Да и сам он отчасти им верил, помня, что подсознательное играет в жизни гораздо большую роль, чем полагают многие. В любом случае, сны были тесно связаны с идеей кармы, а в карму полковник уверовал основательно — слишком много лет он провел на Востоке.
— Мне снилась Итами, — сказала Цзон. — Это было в большом городе. В Токио. Я пошла за покупками и свернула на маленькую улочку. Меня окружали лавчонки из дерева и бумаги — такими они были, когда Токио назывался Эдо, а Японией правили сёгуны Токугава.
Я прошла мимо лавки с весело украшенной витриной и остановилась. В центре витрины стояла кукла — таких красивых кукол я никогда еще не видела.
Она была из фарфора, эта кукла, белолицая, в элегантной аристократической одежде. Ее глаза смотрели на меня, и я не могла отвести взгляда. “Купи меня”, — говорили они.
Хозяин лавки завернул куклу в шелковую ткань, и я отнесла ее домой. Когда я стала ее разворачивать, кукла заговорила. Ее голос был очень твердый и властный. В ней сразу угадывалась дама из знатного дома.
Это была Итами. Она сказала, что мы должны оставить Сингапур и приехать к ней, в Токио.
— Ты когда-нибудь встречалась с Итами? — спросил полковник.
— Нет.
— Цуко показывал тебе ее фотографии?
— Нет.
— И все-таки ты уверена, что эта кукла была Итами.
— Это была Итами, Денис.
Полковник, наконец, сделал то, что давно уже хотел сделать — наклонился к жене и взял ее руки в свои. Он увидел, что сегодня ее ногти покрыты темно-лиловым лаком. Минуту он любовался их атласным матовым блеском.
— Мы поедем в Японию, Цзон, в Токио. И мы встретимся с Итами.
Ее лицо озарилось улыбкой.
— Правда, Денис? Это правда?
— Это правда.
— Но скажи мне, почему ты согласился? Моя душа счастлива, но мой разум не дает мне покоя — почему ты согласился?
За день до отъезда Цзон отвела его к Со Пэну.
Он жил в деревушке к северо-западу от города, где прежде не ступала нога европейца. Полковник никогда не видел этой деревни на картах. Когда Цзон объяснила ему, куда они направляются, он рассмеялся и сказал, что они не найдут там ничего кроме мангровых зарослей. Тем не менее она стояла на своем, ему пришлось уступить.
Было воскресенье, и Цзон уговорила полковника не надевать военной формы.
— Это очень важно, — настаивала она, и он надел кремовый полотняный костюм с широкими отворотами, белую шелковую сорочку и темно-синий форменный галстук; при этом полковник увидел себя со стороны — яркое светлое пятно среди изумрудного тропического леса, беззащитная и легко доступная мишень.
Цзон была в белом шелковом платье до пят с орнаментом г форме небесно-синих цапель. Она походила на небесное видение. Когда они выехали из города, ослепительно сияло солнце; его жар накатывал обжигающими волнами. Вялый ветерок доносил тошнотворный запах мангровых болот. Дважды они были вынуждены остановиться и пропустить длинных серебристо-черных гадюк, которые извиваясь переползали тропу. Когда это случилось в первый раз, полковник хотел убить змею, но Цзон схватила его за руку и помешала.
Далекий и одновременно близкий, как броский театральный задник, восточный горизонт постепенно затягивался громоздящимися друг на друга серыми облаками. Выше облаков небо было каким-то необычно желтым, без всякого следа синевы; время от времени белые молнии беззвучно вспыхивали в облаках, делая их похожими на серый с прожилками мрамор. С трудом верилось, что еще недавно, когда они ступили на эту тропу, вьющуюся вдоль гребня холма, небо было таким чистым и безмятежным.
Сингапур давно уже скрылся из вида, словно брошенный за борт якорь; казалось, будто он остался далеко позади, в другом мире, из которого они вышли, миновав какой-то невидимый барьер. По крайней мере, так казалось полковнику в тот волшебный день, и потом — в снах, прилетавших из прошлого в смутные предрассветные часы.
Постепенно тропа, по которой они шли, затерялась в густом лесу, но Цзон взяла его за руку и уверенно вывела к деревне, где жил Со Пэн.
Деревня лежала в неглубокой низине у подножья базальтовой скалы, за которой, должно быть, скрывалось штормовое море.
Они подошли к дому, который ничем не отличался от остальных, и поднялись по пологим деревянным ступенькам на широкое крыльцо, защищенное навесом от проливных дождей и палящего солнца. Здесь Цзон сняла туфли и велела Денису сделать то же самое.
Открылась дверь, и их встретила пожилая женщина с серебристо-седыми волосами, уложенными в изящную прическу, одетая в длинный шелковый халат пепельного цвета. Она сложила руки перед грудью и поклонилась. Гости ответили ей таким же поклоном, и теперь, когда она улыбаясь смотрела на них, полковник заметил, что у нее совсем нет зубов. Но лицо женщины, несмотря на многочисленные морщины, еще хранило следы былой жизнерадостной красоты; черные миндалевидные глаза сияли невинным любопытством маленькой девочки, каким-то чудом попавшей сюда из прошлого.
Цзон представила полковника.
— А это Цзя Шэн, — сказала она без дальнейших объяснений.
Цзя Шэн рассмеялась, глядя на полковника, и покачала головой, как бы говоря: “Ну что поделаешь с нынешней молодежью?”. Она пожала плечами и поцокала языком.
Полковник обратил внимание, что Цзон говорила на пекинском диалекте, и решил последовать ее примеру.
Они находились в необыкновенно просторной комнате; ни в одном доме из тех, что он видел в Сингапуре, включая его собственный прежний особняк, не было такого большого зала. Полковник отметил, что это не очень вяжется со скромным фасадом.
Еще более удивительно выглядел пол этой комнаты, устланный тата ми — японскими соломенными матами строго определенного размера, по числу которых измеряется площадь комнаты в традиционных японских жилищах. Но главные сюрпризы ждали полковника впереди.
Вслед за Цзя Шэн они молча миновали эту комнату, в которой почти не было мебели, не считая нескольких низких лакированных столиков и подушек, и оказались в коротком темном коридоре. В его дальнем конце стояла огромная глыба нефрита, покрытая такой густой резьбой, что она напоминала решетку. В ней был проделан круглый проем; полковник где-то слышал, что это “лунные ворота”, которые устраивались в богатых домах континентального Китая второй половины прошлого века.
Над “лунными воротами” был укреплен бамбуковый шест, с которого свисал серый шелковый свиток, украшенный темно-синим узором в виде колес со спицами. Полковнику показалось, что он уже видел этот рисунок; он напряг память и вспомнил, что такой же свиток был изображен на гравюре Андо Хиросигэ из серии “Пятьдесят три станции Токайдо”. “Еще одна загадка”, — подумал полковник, когда Цзя Шэн провела их через “лунные ворота”.
