Черный клинок - ван Ластбадер Эрик (чтение книг TXT) 📗
– Да вы что, считаете меня неврастеником, Юджи-сан?
– Я говорю о несколько более объемном понятии, чем область психологии, – ответил Юджи, подсоединяя последний электрод.
– Психологи небезопасны, Юджи-сан.
– Ты прав. Они частенько бывают такими, – согласился Юджи, нажимая на первый выключатель, соединяющий Вулфа с Оракулом.
– А я опасен?
Юджи сел за пульт, управляя процессом подключения человека к Оракулу, и был слишком занят, чтобы ответить на вопрос. Он многое узнал об этом процессе, когда экспериментировал с Ханой, поэтому внимательно следил за показателями электроэнцефалограммы, предупреждал перегрузку и мог в случае необходимости отключить любой канал. Но ничего чрезвычайного не происходило – все параметры и показатели находились в норме, как и должно быть.
И вдруг все пошло наперекосяк: раздался свистящий звук электроперегрузки, стрелка показателя электроэнцефалограммы резко сместилась вправо на приборе. Палец Юджи уже было нацелился выключить соответствующую кнопку на панели управления, но оказалось, что он в любом случае никак не мог управлять дальше сложнейшим аппаратом своего же собственного изобретения.
– Юджи, да что же это случилось? – воскликнула Чика.
Повеяло резким запахом озона. Рот у Вулфа широко непроизвольно открылся, и раздался продолжительный стон, заставивший Юджи стиснуть зубы.
И тут же все лампочки и свет внутри Оракула вдруг погасли.
Хэм Конрад ступил на борт отцовской шхуны «Инфлюэнц II». Был великолепный день начала весны, по небу высоко плыли клочковатые облака, а с берега дул приятный теплый ветер. Отличный денек для того, чтобы походить под парусом.
«Забавно, однако, все складывается», – подумал он, отдавая швартовы. Днем раньше он уже было собрался поднять трубку, чтобы позвонить отцу, как вдруг Торнберг позвонил сам и предложил встретиться в яхт-клубе на полуденной регате. «Ну вот и отлично», – подумал Хэм, перепроверяя, не забыл ли фотографии, изобличающие предательство и вероломство отца.
Он понимал, что противостоять Торнбергу будет нелегко, но находка в сейфе в клинике «Грин бранчес» выбора не оставляла. Яш прав во всем, что касается отца. Правда, конечно, горька, но ведь выбора-то нет. Хэм все еще продолжал надеяться, что сможет припугнуть отца, разоблачив его преступные деяния и заставив покаяться в причастности к гибели ни в чем не повинных людей, ставших жертвой страшных экспериментов. Может, даже удастся вернуть на родину уцелевших и прикрыть клинику «Грин бранчес». Ну что же, он всегда отличался оптимизмом.
Хэм вернулся в капитанскую рубку, где находился его отец, выводя шхуну в открытое море. Весь экипаж, как сказал Торнберг, был на берегу в увольнительной.
– Иногда они как с цепи срываются, – заметил он. – Да и по твоей роже тоже видно, когда тебе хочется побыть одному.
В воздухе стоял резкий запах моторного топлива, заглушая временами даже запах соленой морской воды. Выбравшись из бухты, Хэм развернул грот-парус, а затем поднял и гик-парус, потому что под парусами яхта со стороны смотрелась лучше. Работу он выполнял методично и охотно, ему всегда нравилось ходить в море. Торнберг учил его ловить ветер. И если бы научил до конца, то, может, Хэм и понял бы, что он с отцом одно целое.
Торнберг направил яхту «Инфлюэнц II» в Чесапикский залив, сверяя курс по буям и маякам, и вскоре растянутый силуэт Вашингтона остался далеко за кормой. Примерно в полдень Хэм убрал паруса, и они встали на якорь с подветренной стороны маленького островка. Торнберг выставил на стол всевозможную снедь и закуску: толстенные бутерброды с мясом и сыром, политые оливковым маслом, красный перец с сыром, разные салаты, пирог с сырной начинкой и вдобавок ко всему этому шесть упаковок банок охлажденного пива «Саппоро», к которому они оба приохотились еще в Японии.
Сидя в камбузе за откидным столиком, Торнберг смотрел, как его сын с хрустом расправляется с огромными бутербродами, а сам в это время, положив себе в тарелку немного овощей, медленно пил пиво. Вот уже много лет, как он потерял вкус к пище, а в последние дни вообще лишился аппетита.
За столом они говорили о всяких незначительных вещах, не спеша и лениво перебрасываясь словами, будто ослепительный солнечный свет, отразившись от воды, действовал на них расслабляюще. Торнберг, казалось, не просто отдыхал, а наслаждался покоем, и Хэм подумал, что так и должно быть после смерти Тиффани. Сам же он, со своей стороны, чувствовал себя довольно напряженно в ожидании предстоящего серьезного разговора. Мысль о трауре послужила для него началом этого разговора, которое он так отчаянно искал и не находил.
– Я вот все думаю, – начал он, вытирая губы салфеткой, – что видел вас в Вашингтоне в подавленном состоянии и понял, что вам не хочется идти домой, ну мне и пришло в голову, что вам, может, лучше куда-нибудь отправиться.
– Отправиться? – б недоумением переспросил Торнберг, будто сын предложил ему уйти в отставку.
– Ну да, отправиться. Например, в Эспен, а может, даже и в Европу, – выпалил Хэм с излишним энтузиазмом. – Выкиньте все из головы, проветритесь, восстановите силы.
Торнберг напряженно и внимательно слушал сына, а потом спросил:
– В Эспене делать нечего, разве что проматывать деньги да любоваться красотками, изнывающими от безделья. Ну а Европа – так там я увижу только немчуру да япошек, а они и так мне осточертели, напоминая своим видом о державах довоенной «оси», отчего у меня подскакивает кровяное давление. – Он с холодком посмотрел на Хэма. – Может, есть какие другие блестящие идеи?
Хэм кинул на отца быстрый пристальный взгляд и воткнул вилку в огромный кусок пирога с сыром.
– Ну а к тому же еще, – сказал Торнберг, выдержав приличную паузу, – я не хочу уезжать отсюда, слишком много глупостей наделают без меня. – Он продолжал изучать Хэма с особым вниманием, споря сам с собой, в какой именно момент сын поднимет голову и взглянет на него. – Ну вот возьми, к примеру, мои биологические исследования. – Хэм сразу насторожился, перестав жевать. – Минувшей ночью кто-то вломился в «Грин бранчес». Только подумай! Что там им понадобилось в клинике?
– Может, это промышленный шпионаж? – предположил Хэм и отложил вилку.
«Неплохо придумано», – мысленно отметил Торнберг. Иногда Хэм и в самом деле удивлял его своей смекалкой.
– Конечно, мы все об этом сразу же подумали. Но тогда почему же злоумышленники даже не дотронулись до папок и досье? – заметил Торнберг, прожигая сына глазами. – Ну а потом оказалось, что воров засекли видеокамерой. – Голова Хэма резко вздернулась, и Торнберг мог поздравить себя, что он все же выиграл сам у себя пари. – Не хочешь ли прокрутить видеопленку? Я прихватил сюда копию.
– О господи, нет.
– Господи, нет, – передразнил Торнберг. – И это все, что ты можешь сказать?
– А почему, собственно, я должен что-то говорить? – взорвался Хэм. – Это вам есть что порассказать!
Торнберг смотрел с холодным любопытством, как его сын пытается выпутаться.
– Мне нет необходимости рассказывать кому-либо о своих делах, – сказал он, тщательно обдумывая слова. – О них красноречиво свидетельствуют мой возраст, деньги и привилегии. Но вот что мне необходимо знать в настоящий момент, так это что замыслил мой сын, вламываясь в мои сейфы и проверяя аппаратуру.
– Я хочу знать...
– Брось эту ерунду, дорогой сынуленька! – произнес Торнберг резко и с такой злостью, что Хэм даже вздрогнул. – Если бы мне надо было оповестить тебя о том, что делается в «Грин бранчес», то я, черт бы тебя побрал, не стал с этим медлить. И если не сделал этого, то только потому, что это не твое дело.
– Ну так я сделал это своим делом.
«Так, так, – подумал Торнберг, – чтобы все это значило? Может, он еще более твердолобый, чем я полагал?»
– Мы должны обсудить вопрос о том, что происходит в клинике, – твердо заявил Хэм.
– Мы должны?
– Да. Ради бога, признавайтесь, что вы повинны в похищении людей, пытках и убийствах. Да вы же просто обыкновенный чертов преступник! Никогда в жизни мне не допереть, как это вы умудрились обвести вокруг пальца целый коллектив блестящих ученых в области бионаук и на каких условиях.
