Эксгумация - Литт Тоби (читаем книги онлайн .txt) 📗
— Я уверен, вы и так уже перевернули квартиру вверх дном и вынесли все, что можно было бы считать ее действительно личными вещами. Например, я не надеюсь найти здесь ее дневники.
Джозефин посмотрела на меня с вызовом.
— Не забудь, мы ведь ее родители, — сказала она.
— Я не переставал любить ее, — возразил я. — Да, мы расстались, но не по моей инициативе — так хотела Лили.
— Что ж… — сказала Джозефин.
— Если я вас попрошу, вы позволите мне прочесть ее дневники?
Джозефин, казалось, пришла в крайнее замешательство.
— Их забрала полиция, — ответила она.
Мы оба призадумались: что могло быть в этих дневниках и что полиция теперь знает о Лили и о нас?
Джозефин показала на чашу из нержавейки, стоявшую на столике в холле.
— Ключи там, — обронила она.
— Послушайте, — проговорил я. — Я вовсе не пытаюсь мстить вам. Я пока не решил, как поступить. Может, я просто верну вам все, и дело с концом.
На это Джозефин нечего было сказать — она не могла позволить себе выражать желания, исполнению которых я был в силах помешать.
Но затем она придумала, как выкрутиться:
— Поступай как считаешь нужным.
Она мгновенно представила все так, будто, если я оставлю квартиру себе, это лишь подтвердит, что я законченный эгоист.
Я прошел в холл и взял ключи из чаши. Эффектный жест — проверить на замке, те ли это ключи. Но я знал, что те, и потом, Джозефин вряд ли лишила бы меня возможности накрепко запереть ее драгоценную квартиру.
20
— Похороны были ужасным испытанием, — сказала Джозефин, когда я вернулся в гостиную. — Ты бы пожалел, что был там, если бы смог прийти. Викарий не знал о Лили ничего, кроме, конечно, того, что она снималась в этой рекламе. В результате из его слов можно было заключить, что она посвятила свою жизнь улучшению стула нации. Правда! Я просто не смогла этого вынести. Да и никто не смог. Однако как у тебя-то дела? Тебе, наверное, тоже пришлось несладко.
Еще по тем временам, когда мы с Лили приходили к Джозефин в гости, я помнил, что она обожала эти резкие переходы от агрессии к состраданию.
— Я надеюсь, самое худшее уже позади, — ответил я, усаживаясь рядом с ней на диван.
— Рада это слышать, — сказала она и дотронулась до моего колена. — О чем ты хотел поговорить со мной, дорогой Конрад?
— Ко мне вчера приходил Роберт.
— Правда?
Я понял, что Джозефин была противна сама мысль о том, что Роберт первым нанес мне визит.
— Да, и что его действительно интересовало, так это о чем мы с Лили говорили в ресторане.
— Понятно.
Джозефин никогда еще не была настолько сдержанна.
— Сами знаете, каким занудой он иногда бывает…
— Бог мой, еще бы мне не знать, я ведь была за ним замужем, ты не забыл?
— Он рассказал мне о том, что произошло между вами — о том, что вы опять на какое-то время съезжались.
По-моему, я впервые стал свидетелем смущения Джозефин.
— Мы все иногда ошибаемся.
— Лили любила повторять, что за всю жизнь вы допустили только один ляпсус.
— Нетрудно догадаться, что она имела в виду.
— Вы правы, — согласился я. — Так или иначе, Роберт, похоже, уже многое знал о том, что мы с Лили обсуждали.
— Это естественно. Я все рассказала ему после ее гибели. Когда мы… оказались вместе. Глупо было бы ему не сказать.
— Да, только он почему-то не хотел говорить об этом напрямик.
— Роберт всегда отличался чувствительностью. Ты бы видел, что он вытворял во время родов. Хотя я сама его толком не видела. Большую часть времени он пролежал на полу в отключке.
— Да, было заметно, что ему не по себе.
— Но ведь Лили успела сказать тебе, что все равно собиралась сделать аборт?
Мне удалось выдавить из себя «да».
Джозефин посмотрела на меня.
— Прости, — сказала она, — мне надо было пощадить твои чувства. Но разве тебе не показалось, что Лили отнеслась ко всему этому довольно легко?
Я вспомнил, как спокойно Лили вела себя в ресторане. Спокойнее, чем когда бы то ни было. Невозмутимость — вот подходящее слово. Невозмутимость в отношении моей предстоящей реакции. Лили готовила меня к этой новости, хотела убедиться, что я не стану нервничать. Она готовила меня к шоку.
— Когда она вам сказала? — спросил я.
— Примерно за неделю или около того.
— За неделю до чего?
— До ее убийства, конечно. — Джозефин заговорила с надрывом, прежде чем я успел ее остановить.
— Простите.
— Нам удалось добиться того, чтобы слухи о ее беременности не просочились в газеты. По крайней мере, пока это так. Что ни говори, отличный материал для таблоидов. Мне кажется, полицейские неплохо себя проявили. Но, наверное, они просто придерживают эту информацию, чтобы произвести впечатление на суде. Сам понимаешь, жестокое убийство беременной актрисы.
Мне не удалось выдержать свою роль до конца.
Джозефин в ужасе взглянула на меня:
— Так ты не знал?
— О чем? — спросил я, больше не задумываясь над тем, как я буду выглядеть. — Что в момент гибели она носила ребенка?
— Ты поступил очень коварно, выманив у меня признание… Упомянул Роберта…
— Джозефин, пожалуйста, скажите мне. Это был мой ребенок? Что вам говорила Лили?
Джозефин нужен был эффектный жест, и она выбрала долгую, полную неожиданного покоя паузу.
Наше нелепое молчание слишком затянулось.
— Почему ты просто не спросил меня об этом с самого начала? — задала она мне вопрос наконец. — Почему ты посчитал допустимым обманывать меня?
— Роберт отказался мне говорить, и я решил, что вы тоже откажетесь.
Более неудачный ответ трудно было придумать.
— Если бы ты спросил, я бы тебе сказала. Как я могла тебе не сказать? Но поскольку ты не спросил, теперь тебе придется самому обо всем узнавать. Ты сказал мне, что хотел поговорить со мной о чем-то. Я предположила, что ты будешь говорить о своей любви к Лили, о том, что ты не переставал любить ее. Что ты…
— Но я любил.
— Можешь теперь не оправдываться. Мне тебя больше не жалко. Ты меня обидел. Ах, Конрад, почему ты не мог довериться мне?
Она встала, чтобы уйти.
— Джозефин, — сказал я, — я хочу еще поговорить о ней, — не об этом, о других вещах. Сядьте, пожалуйста.
— Нет, извини, не могу. До свидания.
Она, как и ее муж накануне, не стала ждать, пока я провожу ее до двери.
21
Как только мать Лили ушла, в моей голове будто что-то щелкнуло. Я снова получил доступ ко всем своим прошлым переживаниям, в очередной раз осознав, что на самом деле сделали с Лили, — а это осознание пришло через понимание того, что сделали с не рожденным ею ребенком. К тому же ребенок мог быть моим, и это предположение лишь усилило переживания, хотя в любом случае я бы их не избежал. Было совершено отвратительное, чудовищное преступление, половина которого — неудавшаяся, испорченная половина — пришлась на меня. Я оказался воплощением провала, ведь было задумано полное прекращение моей жизни — нечто совершенное в своем роде, нечто такое, что я уже много раз представлял себе. Смерть. Точка. Мои переживания вернулись ко мне, однако не сделались упорядоченнее. Они обрушились на меня грязным водопадом, в котором все перемешалось: твердые предметы, руки и головы падали, ударяя меня по голове и рукам. На меня как будто разом вывалилось содержимое братской могилы. Распотрошенное и расчлененное в морге тело Лили также было частью этого омерзительного потока. Грязь человеческая. Самый тяжелый удар я получил, когда о мою голову стукнулась голова младенца. Даже если это был не мой ребенок, я взял на себя ответственность за него. Я очень хорошо помнил свои чувства в течение тех шести недель, когда у Лили однажды случилась задержка. Мы уезжали в отпуск (в Нью-Йорк), и Лили испытывала сильный стресс. Когда у меня появилось время спокойно поразмышлять об этом, я понял, что стресс как раз и мог быть первой причиной задержки. Но в то время мои чувства можно было выразить только такими словами: Если она беременна, то, даже если я сам не верю, что у эмбриона есть душа, он, если станет взрослым человеком, может поверить, что у него она есть. А значит, даже если я не верю в существование души, я сотворю (или навсегда уничтожу, если Лили предпочтет аборт) вероятность вероятности рождения души. Никогда прежде я не ощущал такой огромной ответственности. И дело было не в моем страхе, что ребенок родится с отклонениями или что нам не хватит денег на его воспитание; для меня это была метафизическая игра вселенского масштаба. Однако тут у Лили начались-таки месячные, хотя она сказала мне об этом только через два дня, забыв, как только они наступили, как сильно она сама переживала (хотя по причинам, имевшим отношение скорее к карьере). Помню, как она сообщила мне, сидя на унитазе, что все в порядке. А я заплакал.
