Золотой берег - Демилль Нельсон (книги бесплатно читать без TXT) 📗
— Это из Неаполя, — пояснил Фрэнк. — Здесь таких не достанешь.
Он закурил одну из них, и я сразу понял, почему их здесь не достанешь. Пришлось открыть окно.
— Хочешь? — спросил он.
— Нет, — отказался я.
Тогда он передал сумку Ленни и Винни, и они тоже взяли по штуке. Все трое были прямо-таки счастливы, попыхивая своими контрабандными сигарами. Что ж, сегодня это сигары, а завтра из недр яхт-клуба выплывет что-нибудь еще. Любопытно.
В три часа, вместо того чтобы поехать на ленч в какой-нибудь итальянский ресторан, мы остановились у тележки итальянца-продавца жареной колбасы. Это было возле Таймс-сквер. Беллароза вышел из машины и поприветствовал продавца — старик, чуть не плача от радости, обнял и поцеловал дона. Не спрашивая нас, что мы хотим, Беллароза купил нам по порции жареной колбасы с луком и перцем. Я попросил у продавца майонез. Мы съели колбасу, стоя у машины и разговаривая со стариком-продавцом. Беллароза подарил ему головку овечьего сыра из Маленькой Италии и три сигары из своей сумки. Думаю, мы совершили удачную сделку.
Если судить человека по тому, какую компанию он предпочитает, то Фрэнка Белларозу можно было бы отнести к популистам, которые общаются с массами, как это делали первые цезари, позволяя обнимать себя, целовать себя и обожать себя. Про знатных граждан он тоже не забывал, но, если судить по приему в «Плазе», он держался с ними с холодным достоинством.
Продавец с тележки на время нашего ленча прекратил обслуживать других клиентов, чтобы уделить побольше внимания нам. Обед, таким образом, состоялся на улице; мы, в своих дорогих костюмах, обливались потом на жаре Таймс-сквер, в то время, как наш «кадиллак» загораживал проезд другим машинам. Забавная сценка, подумалось мне.
Мы вытерли руки бумажными салфетками, сказали «буон джорно» и сели в машину.
Фрэнк, все еще дожевывая кусок колбасы, обратился к Винни:
— Скажи Фредди, чтобы он передал своим — на эту колбасу надо набавить цену, на пятьдесят центов за фунт. — После этого, повернувшись ко мне, он сказал: — Это хороший продукт, его все едят: те же латиноамериканцы, те же «баклажаны»; они любят это дерьмо. А где же им еще перекусить? В ресторане «Сарди»? А в кафе подают всякую муру. И там тоже недешево. Поэтому они едят на улице и заодно глазеют на телок. Верно? За это тоже надо платить. Нравится тебе колбаса? Так будь добр заплатить за нее ее цену. Заплатят? Заплатят, как миленькие. Поэтому поднимаем цену на колбасу. Решено.
— Итак, вопрос мы обсудили, — сказал я. — Не пора ли проголосовать?
— Проголосовать? — Он расхохотался. — Ну что ж, давай проголосуем. Фрэнк голосует «за». Все, голосование окончено.
— Неплохо ты устроился, — заметил я.
— Неплохо, — согласился он.
Сказать по правде, на меня произвела большое впечатление забота Белларозы о самых дальних уголках его империи. Вероятно, он полагал, что если решить вопрос с ценой на колбасу, то все важные проблемы решатся сами собой. Он, должно быть, предпочитал вникать во все сам, как в своей личной, так и в профессиональной жизни. Надеюсь, вы понимаете, что я имею в виду.
Мы переехали Ист-Ривер и попали в ту часть Бруклина, которая называется Вильямсберг. Видимо, мы направлялись к мосту Вильямсберг, но в этот момент я потерял ориентацию. Бруклин — это для меня тайна за семью печатями, и я надеюсь, мне никогда не придется изучать этот район в подробностях. К сожалению, со мной рядом сидел гид, который то и дело объяснял мне что-нибудь, словно меня это интересовало больше всего на свете.
— А вот на крыше этого дома я первый раз в жизни трахнул девчонку, — поделился со мной Беллароза детскими воспоминаниями.
— Как интересно! — восхитился я.
Потом мы остановились у красивой старой церкви, выстроенной в стиле барокко.
— Это моя церковь, — пояснил Беллароза. — Собор Святой Лючии.
Мы вышли из машины, взошли на паперть и постучали в двери. Нам открыл старый священник. Состоялась обычная процедура с объятиями и поцелуями.
Меня вместе с Белларозой проводили в комнатку на втором этаже, где к нам присоединились еще два священника и где нам подали кофе. Эти люди поглощают дикое количество кофе, но дело вовсе не в кофеине, а, видимо, в том, что за этим напитком они как бы причащаются, так же как христиане, разламывающие хлеб. Всюду, куда приходил Фрэнк Беллароза, к столу подавали кофе, а также какие-нибудь сладости.
Итак, мы пили кофе, болтали о том о сем, но только не о наших вчерашних проблемах с законом. Священники принадлежали к старой итальянской школе, по именам к ним не обращались, поэтому здесь не было глупостей с «отцом Чаком» или с «отцом Баззи». Но, с другой стороны, у них были такие сложные имена, отчества и фамилии, что все они мне казались кем-то вроде «отцов Парторе Каччиаторе». Поэтому я называл их просто отцами.
Старший из священников рассказывал о кознях епископа, на этот раз настоящего, который хотел закрыть собор, так как паства за последние годы значительно поредела и мало кто жертвовал на нужды храма. Святой отец деликатно объяснял нам, что латиноамериканцы, живущие в их квартале, считают, что монетка в десять центов, положенная в кружку для сборов, покрывает все расходы храма.
— Но поймите, старики из нашей округи не могут посещать другие храмы, — обратился ко мне этот священник. — Они хотят, чтобы именно здесь по ним отслужили погребальную мессу. И, конечно же, у нас есть бывшие прихожане, такие, как мистер Беллароза. Они будут очень огорчены, когда приедут сюда однажды и обнаружат, что двери храма заперты.
Старик, может хватит? Говори сразу, сколько нужно.
— Содержание собора обходится примерно в пятьдесят тысяч долларов в год, — прокашлявшись, сообщил наконец святой отец. — Эти деньги идут на отопление храма и на еду для пасторов.
После этих намеков я не полез в карман за бумажником, но сам дон, видимо не желавший порывать со своим приходом, выписал чек для пожертвований и положил его на стол лицевой стороной вниз.
Посидев еще несколько минут, мы распрощались и, получив благословение от святых отцов, покинули их.
— Никто не в состоянии так легко вытряхнуть из меня деньги, как католические священники, — завел разговор Фрэнк, очутившись на улице. — Мадонна, они сейчас облегчили меня на пятьдесят тысяч долларов! Что с ними делать? Ты знаешь?
— Просто говори им «нет».
— Да ты что? Как это я скажу им «нет»?
— Ты качаешь головой и говоришь: «Нет».
— Это невозможно. Они знают, у кого есть деньги, и заставляют его чувствовать себя виновным во всех смертных грехах. — Он хихикнул и добавил: — Знаешь, меня ведь крестили в этой церкви, так же как и моих родителей, и моих детей, здесь мы с Анной обвенчались, и Фрэнки тоже венчался здесь, здесь похоронены мой отец, моя мать…
— Понятно, — прервал его я. — У меня тоже есть своя церковь. Я жертвую на нее пять долларов в неделю и по десять на Пасху и на Рождество.
— У нас тут совсем другие обычаи.
Вместо того чтобы сесть в машину, Фрэнк обернулся и стал смотреть на жалкую церковь, на убогие улочки родного квартала.
— В детстве на ступеньках этой церкви мы играли в расшибалочку. Знаешь эту игру? — спросил он.
— Слышал.
— Ну вот. В эту игру играли дети бедняков. А вы во что играли? В гольф? — Он улыбнулся.
— Я играл на фондовой бирже.
— Да, — рассмеялся он. — Так вот, здесь мы играли в расшибалочку. Я и мои друзья… — Он замолчал, затем добавил: — Отец Кьяро, это самый старый из тех пасторов, с которыми мы только что разговаривали, обычно выходил из церкви и разгонял нас. А если ему удавалось поймать кого-то из мальчишек, он волок его за ухо в церковь и заставлял делать какую-нибудь грязную работу. Видишь эти ручки на дверях? Они бронзовые, но сейчас не поймешь, из чего они сделаны. Бывало, я их так отдраивал, что они блестели как золотые.
— Он все так же хватает тебя за шиворот, Фрэнк. Этот старый пастор не оставил своих привычек.
