Черное сердце - ван Ластбадер Эрик (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗
Золотой Дракон подслеповато прищурил глаза и облизнул губы:
– Мы предвидели этот вопрос, – прошептал он. Зрачки его расширились, голос окреп. – Он в Лоонгшан.
– Гора дракона? Где это?
– Так называется жилище его любовницы.
– Нефритовая Принцесса мертва. Золотой Дракон даже не моргнул глазом.
– Да, нам известно это. Но Нефритовая Принцесса не была его любовницей. Она жила в доме Мицо.
– У него их по меньшей мере два.
– Может, и больше. Это имеет значение?
– Видимо, нет. Просто любопытный факт.
– Лоонгшан – это особняк на пике Виктории, – Золотой Дракон быстро написал что-то на листе бумаги и толкнул его по полированной поверхности стола к Трейси. – Вот адрес.
– Думаю, вы догадаетесь, чем все может кончиться, – заметил Трейси.
Фен шуй закрыл глаза.
– Наркотики пробуждают силы зла. Мы предупреждали об этом Мицо, но он лишь рассмеялся нам в лицо, – старик открыл глаза, и внезапно в них сверкнуло что-то, что показалось Трейси намеком на личную неприязнь, может даже ненависть. – Он не верит в фен шуй, он даже не китаец. Он приходил к нам только для того, чтобы ублажить Нефритовую Принцессу, ему хотелось сделать ей приятное.
Трейси не думал, что По-Свежий Ветер дал ему ложную информацию, но, как и все в Гонконге, любая, даже самая правдоподобная информация нуждалась в дополнительном подтверждении.
– Она умерла плохой смертью, – Трейси понимал, что должен сказать об этом, – если вы знали ее, приношу свои соболезнования.
– Сегодня ночью мы вознесем молитву ее духу.
Пора было уходить. Трейси встал, но оставался еще один вопрос.
– Золотой Дракон, – тихо сказал он, – пожалуйста, скажите, что такое вы увидели в моем гороскопе, что заставило вас изменить свое решение?
Фен шуй поднял глаза на Трейси, взгляд его был полон печали:
– Смерть, мистер Ричтер. Мы увидели там смерть.
В конце августа солнце иногда бывает ослепительным, как в самом начале лета. Тогда его лучи ударяются в отмытые добела стены собора Святого Патрика, отражаются от его широких каменных ступеней и через открытые настежь двери прорываются к алтарю, непристойно веселясь там, где подобает скорбеть или предаваться благочестивым размышлениям.
Телевизионные камеры установлены перед алтарем, репортеры поднесли микрофоны на уровень груди и начали произносить фразы, стараясь поворачиваться таким образом, чтобы операторы ни на миг не выпустили их лица из фокуса.
Год президентских выборов, сезон политических анализов, время правдивых телерепортажей и сенсационных интервью с основными кандидатами. Одного этого достаточно, чтобы телевизионщики могли гордиться своей профессией.
Пятая авеню постепенно заполнялась толпами, они тянулись сюда с юга, из Сэкса, и из северного Ди Камерино. Группы людей прорезали четкие ряды полицейских в голубой форме, солнце играло на отполированных до зеркального блеска рукоятках их дубинок, и не добившись своего, тонуло в черных корпусах притороченных к поясу раций – время от времени кто-нибудь из стражей порядка поднимал микрофон и почти беззвучно шевелил губами.
Несколько полицейских гарцевали на фыркающих лошадях. Лошади презирали седла и наездников, полицейские снисходительно рассматривали толпу сверху, о своем отношении к людям внизу они не думали.
Вот и пришло время: на авеню появилась кавалькада из трех черных лимузинов, они медленно плыли на юг, пока не уперлись в белый фронтон собора. И только сейчас обнаружили себя полицейские в штатском, все это время безучастно бороздившие толпу: глаза их сделались жесткими, взгляд – настороженным. Они развернули свои широкие плечи и бесцеремонно раздвигали людей, уверенные в себе и в своем превосходстве над толпой.
Агенты в штатском были связаны друг с другом сложной системой электронной связи, которая позволяла им перемещаться в заданном направлении, образуя единый управляемый поток, течение которого было понятно лишь тому, кто организовал его и управлял его скоростью и течением. Все они были единым организмом – они одинаково мыслили, одинаково реагировали на изменение ситуации, говорили в свои рации одни и те же слова. И потому их было очень легко нейтрализовать.
Так думал худощавый молодой человек, стоявший в позе кающегося грешника у открытого окна на десятом этаже здания с западной стороны Пятой авеню, выходившего прямо на собор. Его острый взгляд не пропустил ни одного из них: один, два, три... шестнадцать – все расположились в радиусе примерно полутора кварталов. Он понимал, что есть и другие, не попадающие в поле зрения: на западной стороне улицы, то есть прямо под ним, внутри собора, вдоль Медисон-авеню. Но они его не интересовали, приближаться к ним он не планировал. В данный момент он через двенадцатикратный полевой цейсовский бинокль наблюдал за «своими» шестнадцатью.
Он видел как они перемещаются, совершают круги по улице, он изучал траекторию их движения, привыкал к ней, сживался со схемой, разработанной в полицейском управлении. Он вспомнил шестистраничную инструкцию по обеспечению безопасности высших должностных лиц Америки, которую ему подбросили прямо в почтовый ящик вместе с детально разработанным заданием. Оба документа были на арабском, весьма удачно. Молодой человек с трудом мог изъясняться на английском, правда, кое-как читал, неплохо владел французским и, конечно же, в совершенстве знал русский. Но инструкции на арабском были воистину посланием с небес, это исключало непонимание или разночтения. Комнату, в которой он сейчас находился, для него сняли те же люди, что и прислали документы. В конверте были ключи от квартиры, но сейчас он уже от них избавился.
Русские редко приходят на помощь. Но сейчас, когда он понимал, что именно они руководят операцией, ему была приятна сама мысль, что наконец-то они прониклись сочувствием к их исламскому революционному движению. Русские помогают оружием, умело манипулируют общественным мнением – все это очень хорошо, думал он, но куда важнее равенство: русские наконец-то признали своих исламских братьев, а это самое главное! Равенство рождается только в совместной борьбе, в ее победах и горьких поражениях.
Под окнами стало шумно. Из лимузинов вышло шестеро мужчин, все в элегантных черных костюмах. Они улыбались. Молодой человек мгновенно узнал одного из них, – фотография, которую он также получил в том конверте, была очень качественной.
Положив бинокль на подоконник, молодой человек нагнулся и взял поцарапанную кожаную сумку. Приподняв ее за ручки, он бросил взгляд на часы. Три минуты первого. Смерть по графику. Он усмехнулся мелькнувшей у него в сознании английской фразе, которая как нельзя более точно соответствовала моменту.
Он достал из сумки кусок замши, за которой последовали покрытые смазкой металлические детали; он тщательно соединял их друг с другом. Время от времени он протирал руки замшей. Он не торопился – по инструкции, времени у него было предостаточно. Речь Готтшалка на ступенях займет не меньше двадцати минут, после чего он должен войти в собор, где состоится специальная месса в память покойного губернатора штата.
Молодой человек совершенно не волновался. Сколько же раз его поднимали на рассвете, когда первые лучи солнца только окрашивали темный горизонт южного Ливана, надевали на глаза повязку и требовали за три минуты разобрать и собрать советский автомат АК-47? Невозможно сосчитать. Но он вспоминал эти тренировки как нечто само собой разумеющееся и ни разу не жаловался, это не могло даже придти ему в голову. Он выбрал свой путь в жизни, справедливость была у него в крови и руководила всеми поступками.
Молодой человек приладил последнюю деталь, и АК-47 был готов к бою. Он снова полез в сумку и достал обойму. В этот момент снаружи послышались звуки настраиваемого микрофона, и спустя несколько секунд Атертон Готтшалк, кандидат в президенты Соединенных Штатов Америки, начал свою речь.
Молодой человек был горд, что среди множества для этой операции выбрали именно его. Сердце его было преисполнено какой-то злой радости: сейчас он держал в руках будущее исламского фундаментализма.
