После меня - Грин Линда (книги онлайн полные версии TXT) 📗

Четверг, 14 января 2016 года

Когда люди говорят «надеть на себя маску», я понимаю, что это всего лишь фраза, которую они используют. Однако это вообще-то самое лучшее описание того, что я делаю каждое утро, причем уже много-много лет. Я смотрю в зеркало и вижу настоящую себя: морщины, испещрившие мое лицо, грусть в глазах, сухая, желтоватая кожа. Я не могу выйти из дому в таком виде: не хочу, чтобы люди знали такую версию меня. Это для меня все равно что выйти на улицу голой. Увидев меня такой, люди поймут слишком много и зададут слишком много вопросов. Ох уж мне эти вопросы!.. Вопросы от людей, которые думают, что они уже знают ответы.

Поэтому я «надеваю на себя маску». Это долгий, трудоемкий процесс, и сейчас в большей степени, чем раньше. Но он абсолютно необходим. Убирая густую челку назад, прочь от лица, я надеваю на лоб повязку. Это обнажает тот факт, что корни моих волос уже нуждаются в особом уходе, но пока я пытаюсь это игнорировать. Увлажняющий крем затекает в мои поры, но моей коже всегда хочется его побольше. Однажды женщина за прилавком косметики в магазине фармацевтической компании «Бутс» сказала мне, что цвет моей кожи — блеклый, поэтому я выбрала более темный тон, чтобы не выглядеть так, как, наверное, выглядел бы оживший мертвец. С тех пор я его не меняла. Я жду, пока крем впитается, а затем пудрю себе лицо, пользуясь маленькой пудреницей с зеркальцем. Такие пудреницы с компактной пудрой, я думаю, уже считаются старомодными. Мне доводится видеть, как молодые женщины наносят большими кисточками на свое лицо рассыпчатую пудру так, будто сегодняшний день — последний. Но для меня это не подходит. Мне в этом деле необходима высокая точность. Мне нравится осознавать, что я без какой-либо суеты и дрожи в руках сумела охватить все, ничего не пропустив, но и не перестаравшись. Затем я наношу кисточкой румяна. Я наношу их маленькой кисточкой, совсем немножко. Больше всего времени у меня уходит на глаза. Я медленно и аккуратно работаю над ними черным контурным карандашом. Без подведенных глаз я чувствую себя голой. Я не открыла бы дверь даже почтальону. Сначала я наношу на веки светлые тени (совсем немного), а затем — слой черной туши на ресницы. У меня тонкие брови, их тоже можно было бы слегка подкрасить, но они почти полностью скрыты челкой. Наконец, я подкрашиваю губы перламутровой помадой. Я использую один и тот же цвет вот уже тридцать лет. Даже не знаю, что буду делать, если такую помаду вдруг перестанут выпускать.

Я снимаю со лба повязку и расчесываю волосы так, чтобы кончики прядей нежно касались лица, подчеркивая линию подбородка. Ну вот, теперь у меня на лице «маска». Мне приходится надевать ее каждый день, но я не хочу, чтобы люди знали об этом. Я надеюсь, что мне удастся их обмануть, что они будут думать, что это и есть настоящая я, и не станут допытываться, что скрывается под всем этим. Не станут пытаться содрать с меня эту маску. А я буду продолжать ее носить. Буду улыбаться и, когда меня будут спрашивать, как у меня дела, буду отвечать, что все замечательно. Потому что это единственный известный мне способ справиться со своими проблемами — проблемами стареющей женщины.

Я смотрю на свои наручные часы. Еще только половина восьмого. Я всегда вставала рано — даже тогда, когда в этом не было никакой необходимости.

Я не работаю по четвергам. Это одна из тех особенностей, которая мне нравится в работе в супермаркете: там очень гибкий подход к тем, кто работает неполный рабочий день. Ли приезжает навестить меня в четверг после работы. Он стал бы смеяться, если бы я сказала ему, почему не работаю по четвергам. Сказал бы мне не быть такой глупой. Но мне хочется, чтобы к его приходу все было так, как следует: чистота, порядок и уют в доме, ужин в духовке, и я вся ухоженная и разнаряженная. Я могла бы всего этого не делать, но я это делаю. Всегда.

Я спускаюсь на первый этаж. На кухне звучат программы радиостанции «Радио-2». Они развлекают меня с утра до вечера, хотя иногда, во время программы, которую ведет Джереми Вайн [15], я ставлю компакт-диск с музыкой, потому что предпочитаю музыку болтовне о том о сем. Особенно болтовне про политику. Ею я вообще не интересуюсь.

Я надеваю резиновые перчатки и начинаю наведение порядка с мойки. Моя мама научила меня, как наводить порядок на кухне надлежащим образом. На ее водопроводных кранах вы смогли бы увидеть свое отражение. «Я это просто быстренько протру» — такой подход был не для нее. Я вдыхаю запах чистящего средства. Вроде бы оно должно пахнуть сосной, хотя в таких средствах мне нравятся другие, более острые запахи. Думаю, запахи химических веществ. А впрочем, пусть пахнет чем угодно, лишь бы это был запах чистоты. Мне нравится чувствовать уверенность, что при уборке ничего не было упущено.

Когда я заканчиваю уборку, кухня безупречна. Ее можно даже использовать в какой-нибудь телевизионной рекламе. Это хороший способ начать день — превратить нечто обычное в нечто особенное.

Я смотрю на свои наручные часы. Ли придет через десять минут. Ему все еще нравится быть пунктуальным — точь-в-точь как и мне. От старых привычек избавиться трудно. Приехать вовремя — это, конечно, не так-то просто при загруженности улиц, но Ли всегда как-то умудряется уходить с работы без задержек. Когда он устроился на свою нынешнюю работу, я переживала, что он станет одним из тех трудоголиков, которые ставят карьеру превыше всего, и лишь лет в пятьдесят, проснувшись в один прекрасный день, вдруг осознают, что забыли обзавестись семьей. Однако тот факт, что у него все еще находится время для мамы, позволяет мне надеяться, что он находит время и на кое-что другое. Он не из той категории парней, которые интересуются только своей работой и поэтому становятся очень нудными. Впрочем, пока нет никаких признаков, что он встречается с какой-то девушкой. С тех самых пор, как он расстался с Эммой. Но о ней мы с ним, разумеется, не говорим.

Я проверяю лазанью, готовящуюся в духовке, и поворачиваю ее, чтобы она пропеклась равномерно. Я знаю, что Ли ест много изысканных блюд, когда ходит по ресторанам и кафе, но ему все еще очень нравятся лазанья и воскресное жаркое его мамы. Я готовлю для него большие порции. Они побольше порций в тех шикарных ресторанах, в которых он бывает. И я изо всех сил стараюсь идти в ногу со временем. На прошлой неделе я приготовила макароны с тунцом и красным стручковым перцем. Это одно из тех слегка необычных блюд, рекламируемых в супермаркете «Сейнсбери».

Строго в назначенное время я слышу, как Ли вставляет ключ в дверной замок. Он стал жить отдельно почти десять лет назад, но когда он открывает входную дверь своим ключом, мне приятно думать, что этот дом все еще и его дом тоже. Есть что-то особенное в том, когда ты, уже став взрослым, приходишь в дом, в котором вырос. По крайней мере, так кажется лично мне.

— Привет, милый, — говорю я, встречая его в коридоре.

Он улыбается и наклоняется, чтобы меня поцеловать. Щеки у него холодные, но его глаза сегодня вечером блестят как-то по-особенному. У него такие же глаза, как у его отца. Хотя мы и не упоминаем об этом.

— Привет, мама. Тут что-то очень приятно пахнет.

— Лазанья, — говорю я. — Она будет готова через минутку-другую. Зайди на кухню и согрейся. — Я беру его куртку и вешаю на вешалку, а затем иду вслед за ним на кухню. — Как у тебя дела на работе?

— Хорошо. Как обычно, дел по горло, а тут еще Карл заболел — что было совсем некстати. Но мы справимся.

Он снова улыбается. Я никогда не расспрашиваю его слишком много про его работу. Я понимаю в целом, чем он занимается, но подробности меня не очень-то интересуют, и он это знает. Что для меня важно — так это то, что у него хорошая работа. Я всегда мечтала, чтобы у него была именно такая работа. Каждый родитель хочет для своего ребенка лучшей жизни, чем у его родителей, и чтобы у него было больше перспектив. И я знаю, что платят ему на его работе хорошо, потому что немногие мужчины его возраста могут позволить себе хорошую квартиру в центре города.