Конгрегация. Гексалогия (СИ) - Попова Надежда Александровна "QwRtSgFz" (книги полные версии бесплатно без регистрации .TXT) 📗
– И кто же в университете сказал тебе, что Филипп Шлаг был отравлен? – тщательно следя за голосом, спросил Курт, и переписчик, наконец, поднял к нему взгляд.
– Я не помню, клянусь, честное слово, не помню.
– Уверен? Отто, ведь слухи не носятся в воздухе, подобно пыли, они не безличны – слухи приносят люди; стало быть, хоть одного из них ты должен помнить. Итак, подумай и скажи мне: кто тебе рассказывал, что Инквизиция ищет именно отравителя?
– Я не помню, – с чувством повторил Рицлер шепотом, и теперь по тому, как это было сказано, по непритворно прямому взгляду было ясно, что на этот раз он сказал правду. – Просто слышал разговоры, вот и все, я вам клянусь, жизнью клянусь!
– В твоем положении клятва не слишком убедительная, – тем не менее, заметил Курт, и тот съежился, уже откровенно отирая слезы, марая лицо окровавленными пальцами. – Ну, пусть так, хотя для тебя это не слишком хорошо: поскольку я разыскиваю не отравителя, и Филипп Шлаг умер не от яда, твои объяснения остаются ничем не подтвержденными. Понимаешь это?
– Понимаю, – выдавил переписчик, – но что я могу сделать – я не могу вспомнить, от кого я услышал это.
– Хорошо, Отто, сейчас давай эту тему оставим, – заместив опорную ногу, Курт переменил положение, оставшись, однако, сидеть на корточках в шаге от него. – Давай лучше возвратимся к тому, о чем мы с тобою уже говорили сегодня; я ведь так и не услышал на свои вопросы вразумительного ответа, а посему мы начнем сначала; и теперь, сделай одолжение, правдиво. Итак, снова: сколь близко ты знал покойного?
Рицлер закусил губу, тщась смотреть ему в глаза и вновь в этом не преуспевая, распрямившись еще больше и втиснувшись в стену так, будто хотел раствориться в холодном пыльном камне.
– Я говорил правду – я его знал не ближе кого?либо из прочих студентов, – начал он, и Курт снова понял руку, оборвав:
– Уже ложь, Отто, а ведь мы с тобой договорились, что лгать мне ты не будешь. Измышляя обман, надо первым делом подумать, насколько он выходит правдоподобным, а ты не даешь себе труда даже на это; знать секретаря ректора не более любого другого слушателя университета – это попросту невозможно . Значит, Отто, ты лжешь. В такой мелочи – и уже неправда; в знакомстве помощника библиотекаря и секретаря нет ничего крамольного или подозрительного, это, я даже скажу, в порядке вещей, а ты почему?то решил этот факт утаивать. Почему?
Рицлер смотрел в пол у его ноги, кусая губу и не произнося не слова, лишь продолжая лихорадочно царапать дрожащие пальцы; Курт подался вперед, упершись коленом в пол, и опустил ладонь на его руки, сжав их так, что кожа перчатки, скрипнув, натянулась барабаном.
– Отто, – понизив голос, произнес он, глядя в исказившееся лицо переписчика, – ты снова нарушаешь правило номер два: не молчать. Мы ведь условились, верно? – он сжал пальцы сильнее, и переписчик зашипел, перекосившись, но не осмеливаясь высвободить руки. – Я повторю вопрос, и ты ответишь на него – немедленно и правдиво. Скажи мне, пожалуйста, отчего ты решил скрывать свое близкое знакомство с Филиппом Шлагом?
– Я… – выговорил тот, кривясь от боли, – все потому же, чтобы меня не заподозрили в убийстве, чтобы не подумали, что это я его убил…
– А это ты? – тоже почти шепотом спросил Курт, и Рицлер вскинул к нему дрожащий взгляд, замотав головой.
– Нет! Я его не убивал, клянусь вам, чем хотите, это не я!
Курт убрал ладонь, но остался сидеть, как сидел, на расстоянии вытянутой руки, упершись в пол коленом и опираясь о другое колено локтем.
– Если это так, – сказал он, сохраняя голос на пределе шепота, – тогда в твоих интересах ответить на каждый мой вопрос, который я тебе задам. Верно, Отто? Если ты безвинен, ты будешь честным, и мы быстро разрешим ситуацию. Теперь ты будешь говорить мне правду?
– Да, – откликнулся Рицлер тотчас, косясь на его руку, и Курт кивнул:
– Умница. Стало быть, теперь ты не станешь отрицать, что Шлага ты знал близко, ближе, чем прочих студентов, общался с ним часто и подолгу. Так?
– Да.
– Видишь, как все просто; и я не трачу время, и ты не тратишь нервы. Если так будет и дальше, мы быстро во всем разберемся. Второй вопрос: как часто он просил тебя переписать ему что?либо из библиотечных трудов, и что это было.
– Многое, – снова начав прятать взгляд, забормотал Рицлер. – Я, честное слово, не вспомню сейчас.
– На самом деле у тебя нет списка переписанных тобою книг, верно? Или все же есть?.. Прежде, чем ты ответишь мне, Отто, – доверительно произнес Курт, – я дам тебе добрый совет. Подумай о том, что, выйдя отсюда, я отправлюсь в твою комнату в общежитии, которую выворочу вверх дном, распотрошив, если потребуется, каждую подушку. Ни одна из принадлежащих тебе вещей не останется не осмотренной или не найденной. После я обыщу скрипторий и подсобную комнату, простукав каждый камешек в стене, в полу и, если надо, в потолке. Подумав об этом, ответь мне: есть ли у тебя тот список, о каковом ты упоминал, или это был лишь предлог, чтобы уйти в комнату с черным ходом?
Переписчик смотрел в угол, молча и недвижимо; выждав несколько мгновений, Курт вздохнул, тихо напомнив:
– Правило номер два, Отто. Ты снова молчишь, и это понемногу начинает меня раздражать.
– У меня есть такой список, – ответил тот едва слышно, закрыв глаза. – Он… он хранится в моем шкафу, на нижней полке, в томе «Rhetorice». Это список за последний год – дольше я не храню.
– Молодец, – одобрил Курт, и переписчик едва заметно покривился, будто от удара под ребра, снова вперившись бесцветным взглядом в угол камеры. – И, чтобы мне не бегать туда и обратно, а тебе не пребывать в неведении относительно своей судьбы дольше нужного, ответь мне теперь, насколько часто в твоем списке упоминается Филипп Шлаг и что его интересовало.
– «Botanica universalis», «Botanica systematica», «De videndi ratione deque cernendi natura»…[130] – перечислил Рицлер тут же и, на миг приумолкнув, тихо продолжил: – «Theologia. Chrestomathia»[131] Вильгельма Штейгера…
Переписчик замолчал снова, и Курт мягко поторопил, все так же не повышая голоса и не меняя тона:
– Дальше, Отто. Ведь, кроме этого, существует особая книга, в которую ты должен был вносить именование всякого труда, каковой просит к прочтению кто?либо из студентов, посещающих библиотеку. Ведь есть же такая, верно? И ты ведь отмечал, что просил Шлаг?
– Да… Книга в скриптории, на видном месте.
– Найду, – успокоил его Курт. – Однако же, будь любезен, припомни что?нибудь сейчас.
– Все я не вспомню…
– Отто. Я жду.
– Да, простите, – торопливо откликнулся Рицлер. – Того же Штейгера «Аd ritus sacros spectans»[132]… «Carnificium. Pro et contra»…[133] это было без оклада или обложки, и автор не указан…
– Это Бергман, – пояснил Курт и добавил с чуть заметной улыбкой: – Запрещен к прочтению.
– Я не знал! – спохватился переписчик. – Клянусь, я не знал!
– Верю. В любом случае, кроме изъятия запретного труда, тебе бы ничто не грозило, а поскольку книга принадлежит университету, я могу лишь рекомендовать ректорату впредь внимательнее относиться к своему имуществу… Продолжай, Отто, не бойся. Что еще?
– Еще… еще Vetus Testamentum.[134]
– С толкованиями? – уточнил Курт; тот кивнул. – Какого года?
– Тысяча двести третьего от рождества Христова, – снова уронив голос почти до едва слышимого дыхания, отозвался переписчик.
Курт лишь молча вздохнул.
На то, чтобы открыто запретить чтение Завета Ветхого, Конгрегация еще не дерзала, однако всем и каждому было ведомо, что в толкованиях прежних богословов имеются и разногласия, и собственные, не всегда верные, фантазии, и множество такого, что отдавало не просто ересью, а откровенным расхождением не только лишь с учением Церкви, но и напрямую с Заветом Новым, что уже было вовсе неприемлемо и опасно. Толкования к первой, весьма внушительной части Священного Писания, составлялись не один год, привлечены были светлейшие умы Конгрегации, изучены тысячи рукописей мыслителей и отцов Церкви, неимоверного объема труды были составлены и переписаны не раз и не десять; кроме того, даже и в новом толковании, изданном в 1384?ом году, Ветхий Завет был рекомендован к изучению лишь под руководительством опытного духовника. Для студента же медицинского факультета набор книг и вовсе был противоестественным…
