Французский поцелуй - ван Ластбадер Эрик (читать книги регистрация .txt) 📗
И, поскольку мать ничего в этот раз не сказала, Диана поняла, что она расстроена так же, как и ее отец. То, что сделала непослушная дочь, разбило ее сердце. Но и это не остановило Диану. Она поступила в академию и закончила ее с высшими баллами на весь выпуск.
Она отчаянно кричала, когда он вытащил ее голову из воды за волосы, и висела, чувствуя, как корни волос словно огнем горят, с всхлипами втягивая в себя воздух, слишком поглощенная примитивным инстинктом выживания, чтобы бороться за свою свободу.
Откуда-то издалека донесся голос Паркеса:
— Кто ты такая и что ты делала в моем доме?
— Я... я из нью-йоркской полиции.
— Это сказано и в твоем удостоверении личности. — Паркес встряхнул ее так, что она опять вскрикнула. — Ты меня за дурака принимаешь? Что нью-йорская полиция забыла в округе Суффолк? Нет, и удостоверение твое фальшивое, и вся твоя легенда.
И снова она плюхнулась в воду, и снова рвотно-соленая вода ударила ей в ноздри, и снова она, как прежде, начала бороться за свое выживание. Но холод подкосил ее силы. Она начала уставать, и уже не только физически, но и морально. Паника в соединении с некоторым облегчением от того, что ее на сей раз держали — пусть болезненно — над водой, а не под водой, ослабила ее решимость.
Она сейчас с ужасом поняла, что он теперь держит ее за волосы не для того, чтобы окунать ее, а чтобы не дать ей утонуть.
— Чтоб ты сдох! — пожелала она ему тогда, и пожелала от души. Но теперь ей пришло в голову, что если бы он вдруг в самом деле сейчас внезапно издох, она, совершенно обессиленная, просто камнем пошла бы на дно, в темную пучину. Как это не звучит абсурдно, но эта мысль напугала ее, что само по себе было свидетельством того, насколько отчаянным было ее положение.
Паркес как опытный рыбак почувствовал, что она начинает ломаться. Он вытянул ее из воды, дал немного подышать, а потом снова макнул поглубже.
После этого он с легким сердцем втащил ее в лодку, содрал пластырь с глаз и заглянул в лицо.
Диана заморгала глазами. Она увидела мужчину лет сорока пяти. Его продолговатое лицо с выступающими скулами было обветренным и морщинистым, как у всякого человека, проводящего большую часть жизни на воде. У него были преждевременно поседевшие волосы до плеч, как у рок-звезды, и короткая бородка. Диана была абсолютно уверена, что никогда не видала его прежде.
— Добро пожаловать в реальный мир, — приветствовал он ее.
Она начала дрожать, и не только от холода, но и от шока.
Паркес кивнул.
— Ну, — сказал он, — теперь мы, кажется, куда-то приехали.
— Я замерзла, — Она с трудом говорила: так стучали у нее зубы.
— Кто ты?
Она назвала свое имя.
Он пробурчал что-то, сильно потянул за веревку, так, что она, спотыкаясь, отлетела к борту и ухватилась за него, чтобы не упасть. Паркес двинулся на нее, и она почувствовала, что он сейчас опять сбросит ее в воду.
Глядя в темную глубину, она поняла, что больше этого не выдержит. Повернувшись к нему, она выложила ему все: кто она такая, что здесь делала по поручению Сива и через посредство Брэда Вульфа из Агентства по Борьбе с Наркобизнесом. Она даже сказала ему о том, что знает о том, что Арнольд Тотс и Маркус Гейбл — одно лицо. Все это оказалось довольно просто выложить. Вроде как ядовитый комок выплевываешь.
И когда она закончила, волна такого отвращения к самой себе накатила на нее, что она вся обмякла и сползла на дно лодки, сжавшись в комок. Слезы гнева и унижения хлынули из ее глаз, потому что до нее с невероятной ясностью дошло, что она предала все, что считала в этой жизни важным.
А что касается Паркеса, то он уже не смотрел на нее. Внутри кабины его моторки был телефон, и сейчас он набирал какой-то номер.
Диана смотрела на его спину. В этот момент был один человек, которого она ненавидела больше, чем саму себя: Рид Паркес. И именно этот гнев влил свежие силы в ее измученное тело и разум.
Легким движением она поднялась и бросилась на него сверху. Он, должно быть, почувствовал ее приближение, потому что начал поворачиваться к ней, и ударился он о доски не головой, а плечом.
Но прежде чем он успел полностью повернуться к ней, Диана ударила его ребром ладони по горлу. Он взбрыкнул ногой, норовя задеть ее по почкам, но силы не было в его ударе. Со всего размаху она врезала ему коленом в грудную клетку. Ребра под кожей и мышцами треснули и разошлись.
— Сука! — завопил на нее Паркес.
И тогда она всадила ему в горло ребро ладони с такой силой, что сразу перебила трахею. Дрожа и задыхаясь, чувствуя, как адреналин бушует в ее жилах, Диана смотрела, как он умирает. И только после того, как огонь потух в ее глазах, до нее дошел весь ужас ею содеянного.
Рид Паркес — ее единственная зацепочка — теперь был в полном смысле мертвым грузом на ее совести. Он никогда не сможет рассказать, кем он был на самом деле, и какова была его роль в переправке в страну героина. Она забыла о главной заповеди оперативнику в опасной ситуации: держи свои эмоции на привязи.
Паркес, конечно, сломал ее — и даже более основательно, чем сам думал. Из-за него она перестала быть слугой закона. Теперь она, наконец, осознала, что смерть Доминика сделала с Сивом. Паркес превратил ее в человека, уже не связанного законом. В такого, каким стал Сив. Но ведь закон священен... Что теперь с ней будет? Она этого не знала, только смутно отдавая себе отчет, что теперь ей суждено быть пленницей того, что она сделала. То крайнее отчаяние, которое порой охватывает человеческий дух, находящийся в состоянии полного затмения, охватило ее, и ее всю затрясло, как в лихорадке.
Но тут она заметила светящийся дисплей перевернутого портативного телефона. Десять красных искорок в полутьме кабины моторной лодки. Таинственные руны, рдеющие во мгле.
Она на четвереньках перебралась туда и уставилась на цифры номера, который Рид Паркес набрал, но позвонить так и не успел.
М. Мабюс сидел в прокуренном зале клуба «Дезирэполис». Он пил виски, тупо уставившись на стену звуков, возведенную вокруг него музыкой.
Атмосфера «Дезирэполиса» была точь-в-точь из черно-белого фильма сороковых годов. Такой же зернистый и бесцветный воздух, как на старой пленке.
Женщины в коротких юбках и в шляпах, как у Робин Гуда, с трудом удерживающихся на их замысловатых прическах, выставляли на показ ноги в чулках со швом. Молодые люди в мешковатых брюках боролись за их внимание с другими молодыми людьми, одетыми в американские бейсбольные куртки. Рок-музыка своими бешенными ритмами заставляла сердца биться сильнее.
Но эта непроницаемая стена звуков была для М. Мабюса чем-то вроде экрана, на котором разворачивались зловонные сцены прошлой жизни. Вернувшись с того места, где когда-то была его деревня, он не мог думать ни о чем кроме того, что дочь Ван Нгока, Луонг, сотворила с ним. Он вырвал ее мертвые глаза, приговорившие его к такой муке, вырезал язык, произнесший этот приговор, но он был не в силах разорвать путы, которыми она его связала. Ее проклятие, произнесенное от имени десятков тысяч людей, погибших из-за него, преследовало его. Проклятие коллективной души его народа. Ее проклятие говорило ему, что его народ знает о двурушничестве и проклинает во веки веков.
Теперь он, как Махагири, отлучен за свои грехи от самсара, колеса жизни, и перевоплощение ему не суждено во веки.
Он обречен на тысячу адов «Муи Пуан». Он не смеет назвать себя сыном женщины, и он не оставит после себя потомства. Он уже как бы не существует. Осталось только умереть физически.
И все же. Все же он горел пламенем, не видимым другими людьми. Это пламя жажды возмездия. Его глаза, а не глаза Луонг, были бездной, в которой обитали беспокойные духи людей, умерших в мучениях из-за него. Его язык, а не язык Луонг, корчился от неизреченных проклятий невинных, сгоревших в горниле войны.
Только находясь в заключении, он удостаивался посещения ангелов, которые в этой черной яме могли выдерживать его присутствие. Только в те моменты высокого полета духа, когда настоящее, прошлое и будущее сливалось в его сознании в один континуум, — только тогда он видел смысл в продолжении жизни.
