Тарантул (худ. А. В. Яркин) - Матвеев Герман Иванович (читать полную версию книги .txt) 📗

— Так. Понимаю. Хорошо, — говорил изредка Иван Васильевич, делая пометки в записной книжке. — А он при вас пальто снимал?.. Не снимал. Так. А из карманов ничего не доставал? Пакетиков или коробочек?.. Так. Ну, молодцы! Теперь так, Колюша. Если меня не застанешь, звони к дежурному. Передайте, мол, дяде Ване то-то и то-то… Но звони, только когда уверен, что тебя никто не услышит. Ну, да ты человек опытный, учить не надо…

— Что ты ему льстишь?.. Зазнается! — проворчал Каратыгин, прислушиваясь к разговору.

— Скажи сестренке телефон дежурного, но пускай она заучит его наизусть. Константин Потапыч вам шлет привет и просит, чтобы про шкаф не забывали… Будь здоров, племянничек.

— Ну что… отлегло? — спросил Каратыгин, когда Иван Васильевич положил трубку и пристально посмотрел на друга.

— Отлегло, Костя.

— Ненадолго… Вот помяни мое слово.

— А зачем ты мне это говоришь? — с некоторым раздражением спросил Иван Васильевич. — Зачем? Ну, конечно, я буду беспокоиться, и червяк будет точить… Ну, а что же, по-твоему, делать? Отказаться от операции? Поздно.

— Нет… Я хотел сказать, что дети…

— Что дети? — снова сердито перебил его Иван Васильевич. — Дети, дети… Ты как классная наставница. Неужели все педагоги такие?

— Я не педагог, — буркнул Каратыгин.

— Наши дети рвутся в бой. Они хотят работать, бороться с врагом, хотят помогать своим отцам, а вы испугались. Дети! Вы хотите их в вату упаковать и подальше от жизни, от борьбы запрятать…

— Кто это «мы»? — мрачно спросил майор.

— Педагоги.

— Да не педагог я, Иван! Что ты меня дразнишь!

— Удивительное дело! — говорил Иван Васильевич, не обращая внимания на слова друга. Он вышел из-за стола и зашагал по кабинету. — Вы готовите детей к будущей борьбе, а в то же время уничтожаете элементы всякой борьбы в их жизни. Вы хотите их теоретически подготовить к борьбе. А они уже живут! На их глазах такие примеры… Я хотя и не педагог, но всем своим нутром понимаю, на своей собственной шкуре испытал и убедился, что характер создается и закаляется в борьбе. Ты мне как-то жаловался на свою дочь. Капризная, мол, избалованная… А кто виноват? Ты сам. Ты же ее при мне с ложечки кормил… Помнишь? «Скушай, детка, за папу, за маму…» Ребенок есть не хочет, я ту насильно в рот пихаешь…

Константин Потапыч не помнил, когда Иван Васильевич видел такую сцену, но если он так говорит, то, значит, видел. Бывал он у него неоднократно.

— Ну, а по-твоему как?

— По-моему? А по-моему, если она захочет есть, то сама попросит. Дай ложку в руки… Да нет! Пускай сама возьмет эту ложку. Я бы на твоем месте даже какие-нибудь препятствия ставил… Не знаю… Ну, спрятал бы, например, эту самую ложку. Пускай поищет. Ты детей до зрелости несмышленышами считаешь… А как они тебя за нос водят!..

— Когда?

— Да вот эта история со шкафом. Ты ведь им поверил?

— А то как же?.. — широко открыв глаза, спросил Константин Потапыч.

— Вот, вот… Поверил потому, что «дети»… В прятки играли. Да ничего подобного, Костя! Это они все выдумали, Мишка придумал, чтобы из этого положения выкрутиться. Для них ты был шпионом, Тарантулом… А спряталась она в шкаф действительно потому, что хотела твои разговоры по телефону подслушать.

— Кто это тебе сказал? Мальчик?

— Нет, еще не сказал. Но я уверен, что скажет.

Спор пришлось прекратить. В кабинет вошел Трифонов и, молча поздоровавшись с майором, сел без приглашения в кресло.

— Устали, Василий Алексеевич? — спросил Иван Васильевич.

— Устал, товарищ подполковник…

— Н-да! Не буду вам мешать, — сказал Константин Потапыч поднимаясь. — Не сердись на меня, Иван. Может быть, ты и прав… От старости я слишком осторожничать начал… Поеду. Счастливо!

Иван Васильевич проводил друга до двери и, повернувшись, обратился к Трифонову:

— Ну, докладывайте.

— Антенну нашел, товарищ подполковник… Замаскирована в деревьях. Одна девчонка на днях проходила по тропке, и почудился ей человек. Смотрите, говорит, девчата, человек в зубах нитку держит. Я сначала не придал значения. Мало ли, думаю, какая чертовщина на кладбище может померещиться. А сегодня вспомнил и давай искать… Нашел. Антенна.

— Там, где антенна, там и передатчик.

— Совершенно точно. И сдается мне, что протянута она в склеп. Солидный такой склеп из черного мрамора сложен. Но я не уверен, товарищ подполковник, — сразу оговорился разведчик. — Предполагаю. Боюсь их спугнуть. Гнездо расшевелишь, осы разлетятся.

— Та-ак… — задумчиво протянул Иван Васильевич. — Нежданно-негаданно… Что же мы дальше будем делать?

— Полагаю, что надо установить наблюдение. Но скрытно… Там такие заросли, оградки, кресты… Пока точно не установим, какой склеп, какой туда вход и вообще всякие подробности, следить трудно. Ты за ними следишь, а они за тобой.

— Согласен. Какие у вас предложения?

— Да есть у меня одна мыслишка…

Все помощники Ивана Васильевича думали и проявляли всегда много самостоятельности. Всякий план, всякая задача, которую подполковник ставил перед подчиненными, обсуждались вместе со всеми, и творческая инициатива разведчиков, выполняющих рискованные задания, не была связана. Иван Васильевич руководил и воспитывал людей по-ленински. Каждый человек, о чем бы ни докладывал подполковнику, всегда сообщал о своих предположениях, размышлениях и вносил ценные предложения.

— Ну-ну… выкладывайте.

— Птички там поют, — неожиданно сказал Трифонов. — Синички всякие, щеглята, чижики. Вот я и подумал… Есть у нас такие любители, особенно среди пацанов. Ловили бы они там птичек, а между тем поглядывали бы по сторонам…

— Хорошая мысль, — сразу согласился Иван Васильевич. — Естественно и просто. Пока точно не установим, куда они прячутся, нужна особая осторожность. В склепе могут быть и глаза… Какой-нибудь перископ замаскированный.

— Точно, точно, товарищ подполковник. Там такое делается… Сам черт ногу сломит. Джунгли! Крапивы одной ужас сколько.

— А кто будет птицеловом? Подумали?

— А как же… Приятели-то Алексеева не у дел остались… Забыл, как их зовут…

— Вася и Степа, — подсказал Иван Васильевич.

— Вот, вот… Ребята шустрые, самостоятельные, надежные.

— Хорошо. Согласен. Разыщите их и организуйте. Потом Поговорим подробно.

20. Портрет

Мальцев сидел за столом и, грея ладони рук о стакан с горячим чаем, говорил негромко, спокойно, как бы размышляя вслух.

Миша внимательно слушал гостя, не спуская глаз с его коротких, пухлых пальцев.

— А не слишком ли дорого стоит оборона Ленинграда? Имеешь ли ты представление, дорогой мой мальчик, какой ценой удержали этот город? И дело не в разрушенных домах и заводах… Нет. Дело в людях. На Большой земле… Мы там понятия не имели, сколько здесь погибло людей. И каких людей! Ценных специалистов, мастеров, художников, ученых…

— А что же было делать?.. Сдаваться? — тихо спросил Миша.

Мальцев ответил не сразу. Он пристально посмотрел на юношу, пытаясь понять его отношение к этому вопросу, отхлебнул глоток чаю и покачал головой.

— Не знаю. Я маленький человек. Мы с тобой крошечные винтики государственной машины и должны скромно выполнять свои функции. Нас не спрашивают, что делать. Нам только приказывают.

— А вы считали, что… — начал было Миша, но гость его перебил.

— Я ничего не считаю. Я говорю только о том, что видел своими глазами, слышал своими ушами.

— А я думаю, что глаза у людей не много видят. Только то, что кругом, — упрямо возразил Миша.

— Эх, молодость, молодость! — со вздохом сказал Мальцев. — Героическая, бездумная, горячая…

— А разве это неправильно? — спросил Миша. — Вот, например, такой факт… Когда снаряд или бомба близко разорвутся, то человеку кажется, что весь Ленинград на воздух взлетел… и вообще конец света. А на самом деле ерунда…