Откровения секретного агента - Ивин Евгений Андреянович (книги бесплатно без регистрации полные TXT) 📗
«Черт возьми! Оказывается, как все просто. Никакого тебе риска: схватил валютчика, отпустил, и он тебя будет кормить по гроб жизни. Хорошо быть одесским чекистом! Держишь в руках какую-нибудь богатую сволочь и живешь себе припеваючи. Как в том анекдоте. Жил в деревне бедняк. А после войны вдруг разбогател ни с того ни с сего. Люди спрашивают: „Как это ты разбогател?“ А он отвечает: „Я во время войны спрятал в погребе еврея“. „И что? — удивляются люди. — Война-то уж тридцать лет как кончилась“. Он отвечает: „Это она для вас кончилась, а не для еврея“. Для Бориса Матвеевича эта война еще долго не кончится, пока существует ЧК, а значит, пожизненно. Здорово здесь все распределено: один держит в руках весь автобусный парк, другой Борисов Матвеевичей, третий контролирует сотню комиссионок в городе, четвертый возит в Ливан червонцы. А моя задача сделать из двадцати шести африканцев — двадцать шесть коммунистов. Двадцать шесть комиссаров! Чтобы это сделать, надо быть убежденным. Смогу ли я передать им свои убеждения, под которые сегодня подкапываются Жора, Федя, может быть, и Владик. Чем хуже их Владик? Вон какой у него в квартире мебельный гарнитур! Можно ли купить такой на зарплату чекиста? А люстры, радиоаппаратура, вино рекой! Черт тебя возьми! Жрешь, пьешь в доме и готов уже подкапываться! Выходит, Головин, ты все-таки сволочь! Б-о-о-о-льшая сволочь! Либо гнусный завистник. У тебя ни черта нет, кроме автомашины, вот желчью и исходишь. Гнида красноголовая! Наверно, вот такие, как ты, и делали революцию, от алчности: у буржуев есть, а у нас нет — отнимай!
Господи! Что я несу! Да не было бы революции, где бы я был? Мать с четырьмя классами образования, отец с тремя классами церковно-приходской школы смогли послать сына и двух дочерей в высшие учебные заведения. Они просто воспользовались тем правом, которое им дала революция. А не было бы революции, был бы я пастухом или бахчевым сторожем, в лучшем случае научился бы ремеслу сапожника или красил бы крыши состоятельным господам. Уж кому и защищать завоевания революции, как не мне. А как защищать? Написать телегу в КГБ? Они меня в два счета вылущат. Жора там связи имеет. Молчи! Молчи!»
— Феликс, просвети меня насчет Дуси.
— Муж капитан. Основная ее жизнь начинается, когда он в плаванье. Любит мужиков, особенно молодых. Она наша «скорая помощь» — кому пары не хватает, Евдокия всегда под рукой. Вот тебе не хватало… — Он засмеялся, я тоже — все это довольно забавно.
— Вы, грушники, ограниченный народ. А мыслить надо шире, перспективно. Правда, у вас и возможности такой нет. Хочу предупредить. Там, в пехотном, особист из ГРУ, будь с ним поласковее — сволочь отменная. Он на тебя настрочит доносов по всякому поводу, чтоб было видно, как он работает, и способен разглядеть аморалку. Тем более после твоей заграницы ты для него как красный плащ для быка — ненавидит всех, кто бывает за границей. Ладно, еще успеем поговорить.
За предупреждение спасибо. Уже в понедельник утром я встретил этого особиста. Капитан лет сорока — в таком возрасте капитан — неудивительно, что озлоблен на всех, особенно на тех, кто бывает в загранке, и на тех, кто старше его по званию и моложе по возрасту. Всюду ему мерещатся разгильдяи и интриганы, которые не дают ему продвинуться по служебной лестнице.
Марат Федоров рослый, худой, слегка согнутый, как вопросительный знак, с большими залысинами, гладко зачесанными волосами, глаза бесцветные, водянистые, губы тонкие, злые. Белые пятна по телу — страдает редкой болезнью — ветлиго. Улыбка кривая, как бы говорящая, что он уже меня раскусил, понял, что я за птица, и ждать ничего хорошего не приходится.
Капитан окинул меня презрительным взглядом, пощупал глазами мои черные брюки из ткани «дипломат», свитер цвета электрик и хрипловатым голосом процедил:
— Здесь пехотное училище, притом высшее, появляться надо в военной форме.
— В пехотной? — спросил я со скрытым сарказмом.
— В пехотной! И при этом начищенной и наутюженной, чтобы быть примером. Чтобы о вас судили, как обо всей нашей Советской Армии.
— Группа африканцев тоже будет в пехотной форме? — уже издевательски поинтересовался я.
Марат не понял, он лишь криво ухмыльнулся и ответил:
— Переоденем, не в новое, но переоденем.
— К сожалению, у меня нет военной формы, — сказал я, считая, что мы исчерпали эту тему разговора.
Ан нет! У Марата на все были готовы ответы:
— Вам мы выдадим офицерское обмундирование согласно артикулу: полевую, шерстяную, парадную, ботинки и офицерские сапоги, два ремня и кортик. Службу будете нести, как все.
Он мне уже надоел своим педантизмом и попыткой распоряжаться мной по своему усмотрению.
— Вас, наверно, не проинформировали, кто я, уважаемый Марат… как ваше отчество?
— Я в курсе, такая моя должность. И отчество мое «товарищ капитан».
Ну и скотина! Носить военную форму я не собираюсь, получить ее могу. Главное, надо решить дни занятости. Два раза в неделю история КПСС. Мне, пожалуй, удобно вторник и пятницу. Я тут же сказал это особисту. Он поглядел на меня со своей кривой улыбкой, лишний раз показав, как он меня презирает, и решил поставить на место.
— Здесь я командую, когда и что будут делать иностранцы. На вашу историю вам отводится суббота и воскресенье. — Очевидно, в его душе заплясала радость, что он мне испортил субботу и воскресенье. Но не тут-то было, чтобы я так легко уступил.
— Вы, очевидно, не изучали психологию человеческого сознания, — понес я ахинею, чтобы унизить этого дундука. — Так вот, восприятие политических наук, и имейте в виду, не моей истории, как вы пренебрежительно отозвались об истории КПСС, воспринимается сознанием в эти дни недели и резко снижается в субботу и воскресенье. Генерал-полковник поставил передо мной задачу сделать их всех коммунистами и комиссарами, преданными нашей Родине и социализму. Я вынужден обратиться к начальнику политотдела и выразить свое возмущение вашим пренебрежительным отношением к истории КПСС, Марат Капитанович!
Я врезал ему по самому больному месту и по тому, что у людей зовется мозгами.
Марат пожевал, пожевал полученную информацию и сдался:
— Если уж дело касается сознания, психологии, то пусть будут вторник и пятница. Просто я подумал, что надо их занять чем-то в субботу и воскресенье. Не оставлять же их без внимания в выходные дни.
Он сдался, но я нажил в его лице лютого врага, который будет день и ночь сидеть в засаде, чтобы меня на чем-нибудь подловить.
Наконец я получил возможность встретиться со своими двадцатью шестью будущими комиссарами. Дежурный офицер выстроил их в одну шеренгу и долго расставлял по ранжиру. Двух девушек он поставил в конце шеренги, но я сказал ему, что их надо ставить во главе шеренги. Все черные, как наваксенные, некоторые с синеватым оттенком, но все со светлыми ладошками, именно ладошками, потому что кисти у них были маленькие и ладошки маленькие, не то что лапы у Марата. Девушки были посветлее, с короткой вьющейся прической. Одна даже по-своему симпатичная, но обе губастые и худые, плоские, без грудей. Я сразу представил себе, как на них будет сидеть военная форма.
Моя английская речь о том, что они находятся в стране победившего социализма и строящегося коммунизма, что нынешнее поколение будет жить при коммунизме, как заявил Первый секретарь ЦК КПСС Никита Сергеевич Хрущев и так записано в нашей партийной Программе, произвела большое впечатление. Особист стоял в сторонке и согласно кивал головой, делая вид, что понимает, о чем я говорю.
Старшим у них был товарищ Джордж Нуемо, двадцать шесть лет просидевший в тюрьме в Южной Африке, лично знавший Манделу по тюрьмам и подпольной борьбе. Двое были ранены, когда выходили в Танзанию, откуда их забрал наш самолет.
Первую телегу на меня Марат накатал после того, как я, получив всю военную форму, бросил ее в машину и отвез на Привоз, где оптом продал одному барыге. На общее построение офицерского состава я пришел в своем штатском платье, чем вызвал удивление у начальника училища генерал-майора Меренко. Он, проходя мимо строя, покосился на меня, что-то сказал замполиту, тот ответил, и они пошли дальше. Марат сразу учуял, куда подул ветер, и накатал на меня телегу генералу. Но тот посчитал это слишком мелким и ненужным, поэтому меня не вызвал. Лишь на следующем построении тихо спросил:
