Вне игры - Леров Леонид Моисеевич (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно txt) 📗
Она не ответила, хотя из газет ей уже было известно «кто есть кто» — за что ратовали в ту пору «Литерарны листы» и их крестный отец, профессор Гольдштюккер, трубадур чехословацкой контрреволюции. Но у Ирины исчезло всякое желание продолжать спор, и неожиданно для Глебова она весело воскликнула:
— Милый Вася, что же это такое — вы, видимо, решили доконать меня? Я поехала подышать горным воздухом, а вы задавили меня своей эрудицией. Пощадите же! Давайте любоваться природой и вспоминать стихи. Согласны?
— Согласен. Более того. Предлагаю остановиться, сделать привал и закусить… Нет, нет, пить не будем. Ничего, кроме горячего кофе.
Заботливый Глебов все учел — есть термос, кое-какие закуски, имеется магнитофон и записи очаровательных французских песен…
На землю лег пенопластовый коврик, а из багажника был извлечен чемодан с провизией. Все очень мило и вкусно. Но вдруг, прервав бесшабашную песенку, из магнитофона послышалась русская речь. Человек с нерезким иностранным акцентом призывал к поискам «иного пути» в «храм социализма», к осуществлению основных человеческих прав, хотя бы в масштабах буржуазно-демократической страны… Призывал и угрожал, призывал и поливал грязью страну, построившую социализм.
Когда ролик кончился, Глебов подсел к Ирине.
— Ну, как, интересно? Вы просили развлечь вас, вот я постарался это сделать. Хотите еще одну запись?.. Я мог бы дать вам две-три такие катушки. — И он протянул руку к чемодану…
— Не беспокойтесь, Глебов. Не требуется. — И с раздражением отрезала: — А вам не кажется, что вы смешны?
— Ой, как грубо! Но я не обижаюсь. Все равно — если надумаете…
— А вы не боитесь?
— Как вам сказать? Во-первых, надо же, чтобы кто-то и не боялся. А во-вторых…
Глебов в упор посмотрел на нее и тихо сказал:
— Я вам верю, Ирина. Хотя по некоторым спорным проблемам у одного из нас точка, а другого кочка зрения. Но у обоих критический ум. Так мне показалось…
— А я не хочу, чтобы вы мне верили, не хочу, чтобы вы дарили мне эти ролики. И не зачисляйте, пожалуйста, меня в свою компанию «критически мыслящих личностей». — Ирина уже была не в силах сдерживаться, лицо ее раскраснелось, глаза заблестели, и взгляд стал жестким.
— Зачем же столь строго?.. Согласитесь, что критически мыслящие личности — это не худшая часть интеллигенции.
— Я прошу вас немедленно отвезти меня домой… В Ужгород я не поеду.
— Ириночка… — Он придвинулся ближе, взял ее за руку.
— Отойдите, убирайтесь к черту! — задыхаясь, прокричала она и вскочила. — О какой правде вы говорите? О той, что вы преподнесли мне в музыкальном сопровождении? Если вы сейчас же не отвезете меня…
— Ну что ж, как угодно…
…Сгустились сумерки, поднялся туман, и хлынул дождь. Мутные конусы света фар едва пробивались к асфальту. Глебов уверенно вел машину, но на повороте из белой пелены внезапно вынырнула громада бензовоза. Рывок влево, и «Волга», врезавшись в столб, почти повисла над обрывом…
Что было потом, Ирина не помнит. Очнулась ома уже в больнице. Рядом сидела тетя Маша и незнакомый ей человек в небрежно наброшенном на плечи халате. Догадалась — не доктор. От нее не скрыли — Глебов погиб. Позже она узнала и все остальное. Это «все остальное» было зафиксировано в протоколах. При обыске покойного, его квартиры и его машины нашли набор кассет с магнитофонными записями, такими же, какими он «услаждал» Ирину. Дома, в тайнике, устроенном в стенном шкафу, было обнаружено несколько библий, микропленка с записью передачи «Свободной Европы», два номера «Граней», изданная в Италии листовка «За свободу». Над заголовком призыв: «Читай и передай другому». В один из номеров журнала вложена фотокопия письма некоего Соловьева. В письме — подробное изложение целей и задач зарубежного сборища «спасителей» России, инструкции, как поддерживать с ними связь, приглашение активно сотрудничать, помогать. Найдено было и чье-то недописанное письмо. Сразу же установили — Глебова.
«…Дружище! Когда я вернулся из Москвы, был несказанно удивлен, обнаружив в одном из журналов, который ты дал мне перед отъездом, фотокопию письма какого-то господина Соловьева. Если сие чтиво предназначено мне, то заявляю тебе прямо и решительно — нет, дружище, я не приемлю это послание. Мне чуждо и непонятно все, что он там наворотил. Может быть, письмо мне не предназначалось и ты случайно оставил его в журнале? Нужно встретиться и поговорить… Есть рубеж, переступать который мы не имеем права. Видимо, у каждого есть рубеж, у которого он начинает чувствовать, что дальше — ни шагу! Дальше — пропасть… Я это почувствовал, когда читал послание некоего Соловьева. Пойми меня правильно, Владик. Я не ортодокс — со многим не согласен. И мы говорили с тобой об этом. Не отрекусь! Но Соловьевы тянут черт-те знает куда… Это письмо вручит тебе мой товарищ, сосед по квартире — после праздников он полетит в Москву…»
На этом письмо обрывалось.
В тайнике лежал также листок с двумя лондонскими адресами. И почтовая открытка с видом Московского университета. На ней неизвестным, во всяком случае не Глебовым, по-английски был написан адрес получателя. Позднее Бутов проверит: скромная булочная на окраине Лондона. И еще листок. Буквы и цифры «З. Р. Р.» и «И. Р.» Нетрудно догадаться: «Захар Романович Рубин» и «Ирина Рубина». Цифры — номера телефонов. Домашний и служебные.
На письменном столе лежало письмо из Москвы, подписанное инициалами «З. Р.». Автор благодарил за книгу и сообщал, что «общий знакомый» не звонил и обещанных Глебовым катушек не передавал. Теперь Бутову уже точно известно: З. Р. — это Захар Рубин. И почерк его.
Какая связь между всем найденным у Глебова и тем интересом, который был проявлен покойным к дочери доктора Рубина, — все это для Бутова оставалось неизвестным, Не внесли ясность и первые данные о Глебове: инженер-строитель, беспартийный, холост. В Москве живет его мать. Больше родных нет. Жил на квартире у богобоязненной старушки, владелицы собственного особнячка. Любил принимать гостей и ходить в гости. И все.
…Бутов уже собирался идти на доклад к генералу, когда позвонил Покровский.
— В приемной Захар Романович Рубин. Да, да, сам пожаловал. С чем? Не знаю…
ТРИСТА ШАГОВ
…От четвертого подъезда дома № 2 по улице Дзержинского до дома № 24 на Кузнецком мосту, где помещается приемная КГБ, триста шагов — это уже выверено.
Что скажет ему человек в приемной? Поможет ли внести ясность в сообщения Михеева? Не случайное же это совпадение: таинственная телеграмма пока еще неизвестного Сергея, приключение Ирины Рубиной в Карпатах, автомобильная катастрофа, антисоветские магнитофонные записи и прочие дурно пахнущие материалы, найденные в квартире инженера Глебова, — и появление в приемной КГБ Рубина, отчима Ирины, человека, видимо, причастного к событиям последних дней? Зачем пришел? Внести ясность, помочь? Или наоборот — запутать следы? Спешит выгородить себя, Ирину?
Каждый раз, когда Бутову звонили из приемной КГБ, его охватывало нетерпение: что сулит разговор с неизвестным человеком, который, надо полагать, пришел сюда по долгу гражданской совести? А если не по долгу совести? Всякое ведь бывало…
Иногда приходили с самым неожиданным для чекистов заявлением. Бутов вспомнил сухонькую, морщинистую, седовласую бабку, которая просила урезонить сына. Строитель-техник, хорошо зарабатывает. Женился, переселился к жене и забыл о той, которая дала ему жизнь: «И глаз не кажет. Ходила к нему два раза, стыдила. Обещал наведаться… Вот уж два года, как обещает». Чекист искренне посочувствовал бабке, нещадно корил ее сына, но…
— Уважаемая Елена Борисовна! При чем тут Комитет государственной безопасности? Чем он поможет вашему горю?
Старушка удивленно и сурово посмотрела на Бутова.
— Странный вопрос задаете. Как это «при чем тут чека?» Раз есть несправедливость, значит, чека меры должно принять… Я так понимаю. И вы, пожалуйста, не посылайте меня в другое учреждение…
