Рукопожатия границ (Сборник рассказов) - Цыбульский Евгений "Составитель" (читать хорошую книгу .txt) 📗
Слушали все внимательно. Тесный кружок склонившихся голов сомкнулся вокруг заместителя командира заставы. Свет низкого, заходящего солнца серебрил его волосы, стелил сверкающую скатерть на столик у окна и зажигал искры на эбонитовой трубке полевого телефона. За стеной дятел настойчивым стуком раскалывал тишину. Стояла июльская жара, в воздухе пахло лесом.
Войтек Влодарский, худенький молодой паренек в выгоревшем мундире с одной «палкой» на рукаве, подперев голову руками, смотрел в лицо хорунжему. Он знал этот рассказ. Знал, что Гусятников сбросил сапоги и бежал по снегу босиком, чтобы догнать нарушителя границы, насмерть сразиться с ним… Войтек читал рассказ уже два раза. И, несмотря на это, он не мог сдержать волнения. Хорошо написал этот рассказ советский писатель, правдиво! А кроме того, рассказ еще и о «товарищах по профессии», о русских пограничниках. Жалко только, что у Гусятникова тогда не оказалось хорошей собаки, с ней было бы легче…
В стенной газете подвигу Гусятникова посвящалась заметка, всего пять строк.
Хорунжий перевернул страницу и, незаметно повышая голос, заканчивал чтение:
— «12 декабря товарищ Гусятников Г. М., пулеметчик и член ВКП(б), при условии мороза и без наличия сапог, задержал нарушителя госграницы».
От редакции:
«По таким, как товарищ Гусятников, надо держать равнение!»
Хорунжий передохнул и продолжал:
— «Пораженные протокольной плотностью „описания“, мы спросили редактора:
— И это все?
— В основном все, — подтвердил редактор спокойно.
— Решительно все?
И вдруг собеседник наш заметно смутился.
— Верно, — сказал он, замявшись, — есть факт. Километры не проставлены.
Намочив чернильный карандаш, он вывел твердыми печатными буквами:
„А всего пройдено 36“.
— Так будет верно, — сказал он, успокоившись…»
Когда хорунжий кончил читать, несколько минут все молчали.
— Настоящий был этот парень, Гусятников, — вздохнул Пилярчык и покрутил коротко остриженной головой.
Пилярчык бледный, незагорелый. Он недавно из госпиталя, где лежал после ранения в плечо, полученного в перестрелке.
Капрал Драбик повернулся в сторону Пилярчыка:
— Правдивый рассказ. Жаль, что о нас до сих пор ничего не написано.
— Не было, так будет. Ведь о советских пограничниках уже написано, и немало…
— Потому, что боевой путь у них длиннее. Почти от самой революции…
— Напишут и о нас.
— Да разве есть у нас о чем писать? — задумчиво прервал собеседников молчавший до сих пор Войтек Влодарский.
Он все еще сидел у окна и гладил рукой короткие льняные волосы. У Войтека было темное, опаленное солнцем лицо, только белки глаз и светлые брови выделялись на нем.
Многие не согласились с Влодарским:
— Как это не о чем? А о солдате Врубеле?
— А о нашем Пилярчыке? Как его тот тип ранил, а он не отступился от него и захватил.
— Что обо мне говорить, — махнул рукой Пилярчык. — Любой поступил бы так же…
— Вот именно: любой. — Капрал Драбик стукнул кулаком о колено. — И о каждом можно писать. Хотя бы о тебе, Войтек! Или ты считаешь, что о тебе не стоит писать? Как ты со своим Боксом несешь службу на границе, можно повесть написать.
— Ты преувеличиваешь, Драбик, — говорит смущенный Войтек. — О таких, как Гусятников, книги надо писать. Это герой. А я, как этот русский пограничник, пожалуй, поступить бы не мог. Трудно.
— Ясно, трудно. — Драбик стал серьезным, нахмурился. — На такое дело нужен крепкий человек… Рисковал жизнью. Если тебе вот так придется, Влодарский, то подумай о Гусятникове и будешь знать, что и как…
— Подумать можно. И сам знаю, что нужно. Я зубами бы за горло, но не пустил бы эту мразь через границу. У нас в деревне люди только жить начинают. Защищать надо. Я знаю. Но чтобы так, как Гусятников, едва ли. Даже снега нету… — Он с сожалением посмотрел на покрытый тенистой зеленью склон горы, видневшийся за окном.
Хорунжий наклонил голову и улыбнулся.
У ворот заставы они остановились.
— Заряжай! — приказал капрал Драбик.
Подняли вверх дула автоматов, заложили диски. Влодарский встал на колено и прикрепил повод к ошейнику Бокса. Овчарка посмотрела умными глазами, лизнула руку. В свете огромного, висящего над кронами деревьев месяца серебрилась ее шерсть.
Драбик толкнул локтем Влодарского:
— Ты идешь первый, я охраняю. Связь зрительная, ночь сегодня ясная. Если что увидишь, стукни по стволу автомата — услышу.
— Хорошо.
Тронулись…
У выхода с заставы блеснул штык на винтовке часового. Войтек еще с минуту слышал обрывки радиопередачи, доносившейся из-за забора, а потом только дыхание — свое и Бокса.
Уже десятки раз Войтек выходил на охрану границы. Однако будни службы не стерли того впечатления, которое он пережил, когда первый раз услышал слова: «Доверяю вам охрану границы Польской Народной Республики». Будто и слова обычные, а как вспомнишь их, так сильнее забьется сердце…
Вышли из леса. Под ногами, в долине, мигала огоньками деревня. Оттуда неслись ворчливый треск мотора и веселая мелодия марша. «Кино к ним приехало, — догадался Войтек. — А у нас в деревне уже электричество провели…» Он нащупал в кармане шелестящий конверт письма, полученного вечером. Постарался себе представить, как теперь выглядит отцовская изба с лампочкой у потолка. Может, и в сенях лампа светит? Мать возвращается из хлева, несет голубое эмалированное ведро с парным молоком. Наверное, радуется…
Войтеку вспомнилась Франка. Девушка что надо. Другой такой не только в деревне, но и в Люблине не найдешь. Глаза голубые, с искоркой, губы, как вишни, а волосы, заплетенные в две тяжелые косы, как спелая пшеница. И пахнут эти волосы, когда их целуешь, так, что и словами не передашь…
Дорога все круче взбирается в гору. Соленые капли стекают по щекам и уголкам рта. До границы уже близко. Приостановились в тени трех толстых деревьев около просеки. Вот она, граница… Между двумя стенами деревьев стелется свет месяца. Здесь, на дороге, растет молодая трава, по которой никто не ходит. Из зелени торчит небольшой светло-серый гранитный столбик — камень 153. Вдали темнеет Строма, там растет белый бук, дерево с ободранной внизу корой, служащее пограничникам ориентиром.
Тишина… Влодарский знает, что сейчас они медленно пройдут по участку, потом залягут, потом… Одним словом, как всегда. В лунную ночь ни один преступник через границу не пойдет. Другое дело, когда тучи, дождь. Сейчас на границе спокойно, тихо. Тихо и в деревне Войтека…
— Пойдем к буку, — шепчет капрал. — Ты по самой границе, а я глубже, лесом.
Осторожно передвигаются они от дерева к дереву, прислушиваются. Так надо, служба… Хорошо видно при свете месяца. Трава не смятая. Если бы что было, то остался бы след, темное пятно…
Бокс дергает поводок и останавливается с опущенной к земле мордой. Войтек становится на колени и ясно видит сломанную веточку, мох, содранный с камня. «Очевидно, предыдущий патруль. Ведь трава… Нет, на траве тоже след: две глубокие ямки рядом».
Раздается удар о ствол автомата. Быстрые шаги Драбика.
— Есть.
— Где?
— Здесь…
Капрал поднимает автомат, и две короткие очереди разрывают тишину, лесное эхо повторяет их, несет в долину. Теперь на заставе знают, что кто-то перешел границу. Зазвонят телефоны, выбегут вооруженные патрули.
— Будем догонять, — говорит Драбик.
Влодарский дал Боксу понюхать след, сменил повод на шнур и бросил коротко:
— Ищи!
Они с места пустились бегом. Их несет уклон холма и пружинистая подстилка моха, но вот лес становится гуще, след идет по откосу в узкий овраг и пропадает в ручье. Бокс стоит над водой и вопросительно глядит на своего хозяина.
— Хитрая бестия! Думает, что уйдет! — Драбик тяжело дышит.
— Вниз? — спрашивает Влодарский.
— В гору. Определенно, он повернул обратно, — решает капрал.
Они поднимаются по склону оврага минуту, две, три…
