Господин Никто - Райнов Богомил Николаев (книги TXT) 📗
Постепенно голова Бобева клонится все ниже, но рука остается на прежнем уровне и делает небрежные жесты уже высоко над головой, разбрасывая пепел сигареты.
В трезвом состоянии издатель забывал и про свой нигилизм, и про меня, за исключением тех случаев, когда возникала необходимость отругать меня за какую-нибудь ошибку при выполнении заказов. Всякий раз после того, как он проводил ночь в кабинете, к нему приходила жена просить прощения и денег и, вероятно, ухитрялась получить и то и другое. У нее была стройная фигура, красивое наглое лицо и что-то бесстыдное в походке, будто она и двигалась только для того, чтоб вертеть бедрами. Ссоры между супругами прекратились чуть ли не во время последней бомбардировки, когда оба они были погребены под развалинами собственного дома. Впоследствии это оказалось удобным обстоятельством для возникновения версии, что я сын Бобева…
Фары освещают огромный дорожный указатель — «Шалон». Я смотрю на часы: три двадцать. И еще один указатель — «60 км», и я решаю снизить скорость до ста. Улицы пустынны. На перекрестках предупреждающе мигают желтые глаза светофоров. Что-то неспокойное и тревожное в этих мигающих во мраке желтых огоньках: езжай, но лишь на свой страх и риск. Мне не привыкать к такого рода предупреждению, в моем ремесле это аксиома, поэтому я поддерживаю прежнюю скорость, сбавляя ее лишь на крутых поворотах.
Темные здания вдоль шоссе редеют. Я снова выхожу на ровную дорогу. Движение совсем незначительное, и, когда передо мной вырастают убранные красными и зелеными огнями грузовики, я без труда их обгоняю и мчусь дальше, все глубже врезаясь в ночь, в ночной ветер.
Шоссе вьется среди низких холмов, черными силуэтами вырезанных на фоне темного неба. Иной раз два светлых столба фар упираются в выскочившую прямо передо мной высотку, словно там конец дороги, но это лишь очередной поворот, и я на мгновенье отпускаю газ, чтобы, проехав опасное место, снова жать на педаль, пока огни фар не полоснут по виноградным лозам и придорожным кустам.
Макон. Еще километров шестьдесят отброшено назад, и еще примерно столько же остается до Лиона.
В окрестностях Лиона движение заметно усиливается, большие грузовики встречаются чаще, и чаще приходится убирать ногу с газа. Наконец машина выскакивает на длинный мост, потом ныряет в бесконечный, освещенный желтоватым светом люминесцентных ламп туннель, а затем снова мост. Течет широкая темная Рона, очерченная отражениями одиноких фонарей на набережных.
Пересекая Лион, я думаю о том, что, может быть, где-то тут, у одного из городских мотелей, дремлет черный «пежо». Если это так, то тем лучше для меня. Если попаду в Марсель раньше Кралева, я знаю, где его подождать. А если приеду позже, то, по всей вероятности, никогда больше не увижу его.
При выезде из города останавливаюсь в желтом сиянии бензоколонки и снова наполняю бензобак. Ветровое стекло усыпано пятнышками — следы сбитых на скорости ночных насекомых. Полусонный заправщик протирает стекло мокрой тряпкой, и даже чаевыми не удается полностью разбудить его.
Скоро пять. До Валанса сто километров, и, если Кралев не остановился где-нибудь на ночь, очень возможно, что я настигну его именно на этом отрезке пути. Шоссе и после Лиона довольно перегружено, но постепенно машины редеют. Дорога идет параллельно Роне, иногда прижимаясь к самому берегу широкой темной реки. Где-то слева начинает светать, в небе темнеют неподвижные деревья, и я почти с удивлением устанавливаю, что бывают моменты, когда тихо даже во Франции.
В этот предутренний час дорога почти пустынна. Всматриваясь вперед, туда, где сноп света от фар рассеивает сумрак, я жму до предела на газ, стараясь внушить себе, что мне ничуть не хочется спать и что очень редко в жизни я чувствовал себя так бодро.
Передо мной внезапно возникают и стремительно убегают назад дорожные знаки и указатели. Я машинально отмечаю их в сознании, не придавая им должного значения. СКОЛЬЗКОЕ ШОССЕ! ОПАСНО! Это «опасно» встречается так часто, что перестаешь обращать на него внимание. Тем более что на дорогах, как, впрочем, всюду, наибольшая опасность подстерегает тебя там, где не увидишь никакого предупреждающего знака.
В шесть десять проезжаю Валанс. Продолжая удивляться тому факту, что никогда еще я не был так бодр, я чувствую, что опасность уснуть за рулем устрашающе возрастает. Остановившись на еще пустующей площади, я захожу в кафе и выпиваю двойной «экспрессо», потратив на эту передышку ровно восемь минут. Снова качу по шоссе, повторяя про себя, что теперь — и уже без обмана — от меня так и брызжет бодростью.
Меня ждет предпоследний большой пробег — сто двадцать четыре километра до Авиньона. Уже совсем светло. Серовато-голубое небо постепенно приобретает сочный синий цвет, солнце покрывает позолотой горные вершины, но я совершенно равнодушен к этим необычайным явлениям природы, потому что мое внимание сосредоточено на летящей ленте дороги. Кралева все еще нет и в помине. Это странно, чтоб не сказать — тревожно. Водитель он неопытный, и я не могу допустить, что ему под силу ехать непрерывно, как это делаю я. Конечно, любовь окрыляет человека, но дилетант вроде Кралева, даже имея крылья, не в состоянии развить среднюю скорость в пятьдесят-шестьдесят километров. Может быть, я несколько недооценил его возможности. В таком случае я должен нагнать его где-нибудь возле Авиньона. А может быть, он заночевал в Лионе или в другом месте. Не исключено и третье «может быть», но пока что я стараюсь о нем не думать.
В данный момент мои мысли, как ни странно, заняты не Кралевым, и не Лидой, и даже не предстоящими мне опасностями. Все эти вещи уже достаточно передуманы, и незачем их заново перебирать в голове. Вот почему я думаю совсем о другом, о том, к чему не раз уже возвращался и к чему, однако, неизменно возвращаюсь снова.
Это случилось Девятого сентября, первого Девятого сентября. Прослышав, что бай Павел заделался каким-то начальником в управлении милиции, я сумел пробиться к нему. Застал я его в неприветливой канцелярии беседующим с неизвестным мне гражданином, сидевшим по другую сторону письменного стола.
— ЗдорОво. Что тебе? — спросил бай Павел, желая, очевидно, поскорее отделаться от меня и продолжить разговор.
В тот день все и всюду торопились.
— Хочу поступить в милицию, — ответил я таким же деловым тоном.
— Глупости. Мал еще, — отрезал бай Павел.
— Ничего не мал. Восемнадцатый пошел, — нахально выпалил я, потому что мне едва стукнуло шестнадцать.
Бай Павел посмотрел на меня задумчиво, будто только сейчас осознал мое присутствие. Потом обратился к человеку, сидевшему напротив:
— Может, все же возьмем его, а?
— Ты хорошо его знаешь? — спросил тот.
— Ну конечно. Наш парень. Сирота.
В этом была вся моя служебная характеристика. Краткая и притом неточная, потому что вместо «незаконнорожденный» бай Павел из деликатности сказал «сирота». Человек за письменным столом взял отпечатанный на пишущей машинке бланк милицейского удостоверения.
— Как тебя зовут?
— Эмиль.
— Какой Эмиль? — вмешался бай Павел. — Ты же Найден?
— Меня зовут Эмиль, — настаиваю я, Найденом меня окрестили в сиротском доме, но я Эмиль.
Они переглянулись.
— Ладно, — кивает сидящий за столом. — Так и запишем: Эмиль. Тебе лучше знать, как тебя зовут. Фамилия?
— Боев.
— Так. Эмиль Боев…
Он расписался внизу, поставил печать и протянул удостоверение мне.
— Ступай к товарищу Савову. Он расскажет, что тебе делать.
Так состоялось мое крещение. Правда, не в церковной купели и много лет спустя после обычного срока. Зато я получил имя, которое сам себе выбрал.
Выбрал я его еще в сиротском доме, когда читал одну книжонку без переплета и без начальных страниц. Книги в сиротском доме были обычно либо без начала, либо без конца. Разумеется, мы предпочитали брать те, в которых не хватало начала, потому что о нем легко потом догадаться, тогда как конец оказывается иногда совсем неожиданным. Это была самая невероятная пиратская история, подробности которой с годами стерлись в моей памяти. Эмиль скрывался на захваченном пиратами корабле, и ему удалось постепенно истребить всю банду и освободить пленных, среди которых фигурировала, конечно, и девушка райской красоты. В голове засела только одна фраза: «Хотя кинжалом пронзило ему правую ладонь, Эмиль не выронил оружия; он переложил пистолет в левую руку и смертоносным выстрелом убил Одноглазого наповал».
