Рукопожатия границ (Сборник рассказов) - Цыбульский Евгений "Составитель" (читать хорошую книгу .txt) 📗
Я закусил губу. Действительно, стоило ли так беспокоиться о Митренге? Космач прав. Митренга поехал сам, по своей воле. Я понял горький упрек начальника заставы: Митренга мог и не ехать, а пограничники обязаны.
В десять часов возвратился наконец с перевала патруль, и все облегченно вздохнули. Ребятам на этот раз повезло. Лавина застала их на склоне горы Томановой. Все произошло молниеносно. Они услышали прямо над собой глухой грохот. Страшный порыв ветра сбил их с ног. Они прокатились несколько метров вниз по склону горы, причем некоторые при этом немного побились, а лавина прошла рядом с ними.
Все решили доли секунды. Еще немного — и они превратились бы в «снежных баб», как любил говорить Космач.
Взволнованные происшествием, мы забыли о Митренге. Только сев обедать, я обнаружил, что подпоручика еще нет.
Дежурный по столовой, увидев пустое место, спросил:
— А что, подпоручик не будет обедать?
Космач поднял свое заросшее лицо:
— Почему не будет?
— Он еще не вернулся, — пробормотал я.
— Как это не вернулся?
Космач отложил ложку.
Я молчал. Космач удивленно свистнул, но ничего не сказал. Я думал о том, что предпринять. Беспокойство мое росло. На улице началась метель. Что же, черт возьми, случилось с Митренгой? Он давно должен был вернуться. Он никогда не совершал дальних прогулок.
Я посмотрел на Космача. Тот спокойно доедал обед. Видимо, он не разделял моего беспокойства. Ведь он не знал Митренги.
Я взглянул на часы. Было около двух. Скоро начнет темнеть. Я поделился своими опасениями с Космачом и предложил выслать патруль на поиски.
— Вы думаете, он далеко забрался? — сказал Космач недоверчиво. — Что-то не похож он на храбреца.
Космач явно недооценивал серьезности положения. Но я решил не сдаваться и любой ценой убедить его начать поиски. Я рассказал ему о странностях Митренги.
— Это загадочный человек и безрассудный, — говорил я, умышленно сгущая краски. — Маньяк, страдающий снежной болезнью.
Кажется, мое сообщение произвело на Космача некоторое впечатление. Он обладал живым воображением. Он вспомнил, что вчера вечером Митренга изучал карту, проявляя особый интерес к Сивым Садам, излюбленному месту горнолыжников.
— Там его и надо искать. Черт возьми, не хватало еще хлопот, — и, озадаченно почесав затылок, встал из-за стола.
Спустя полчаса с заставы в направлении Сивых Садов отправился небольшой спасательный отряд. Чем больше я смотрел на усталые лица пограничников, которых лишили заслуженного отдыха, тем больше меня брала злость на Митренгу. Я стыдился за него и про себя проклинал его.
Прежде чем мы добрались до Сивых Садов, наступила темнота. Дул пронизывающий ветер, острые снежинки больно кололи глаза.
Мы облазили почти все лощины и впадины, кричали, жгли факелы — безрезультатно. Не было видно и следа Митренги.
Вернулись усталые около десяти часов вечера. Дорогой мы еще тешили себя надеждой, что, может быть, он тем временем возвратился на заставу. Однако его не было.
Мы не видели смысла в продолжении поисков ночью.
Впрочем, нельзя было забывать и о других обязанностях пограничников: Белый лыжник не давал покоя Космачу.
На следующий день мы пришли к выводу, что дальнейшие поиски лучше всего вести, разбившись на небольшие группы. Поскольку вчерашняя вылазка в Сивые Сады не дала результатов, мы решили распространить поиски и на другие районы. Каждая группа получила задачу прочесать ближайшие окрестности.
На сей раз не пришлось долго ждать. Уже в одиннадцать часов вернулась первая группа и привезла с собой… трубку Митренги.
Я помню, мы стояли словно окаменевшие, глядя, как вспотевший капрал вынимает из кармана этот маленький предмет. Мы чувствовали, что произошло несчастье.
И действительно, оно произошло. Из краткого рапорта пограничников вытекало, что на Пышнянском перевале они наткнулись на только что сползшую лавину. Поднимаясь по следу лавины, они нашли эту трубку. Она торчала в расщелине между двумя голыми скалами.
В мрачном настроении мы начали обдумывать это трагическое происшествие. Мы еще надеялись, а скорее всего, хотели надеяться на лучшее.
Посыпались догадки. Ведь Митренга мог потерять трубку до того, как обрушилась лавина, либо после того, как она прошла. Он мог, наконец, будучи сбитым с ног порывом сильного ветра, как вчера пограничники, скатиться по обрыву и лежать где-нибудь с переломанными ногами.
Впрочем, последняя гипотеза была столь же мрачной, а к тому же еще маловероятной, поскольку пограничники обшарили все склоны и нигде не нашли Митренги.
Я чувствовал, что, хотя мы и выдвигаем всевозможные варианты, все мы думаем об одном, самом простом, самом вероятном и самом страшном, о чем не хватало смелости говорить вслух. Тем временем Космач, не любивший строить гипотезы, распорядился выслать спасательный отряд.
Темп мы взяли хороший и спустя четыре часа подошли к перевалу, начали тщательно прочесывать склоны и окрестные ущелья.
Однако мы нигде не наткнулись на след Митренги.
Капрал подвел нас к месту, где его патруль нашел трубку.
Космач грустно покачал головой.
— Вот здесь все и произошло. — Он показал на остатки снежного выступа, торчащего над нашими головами, будто зловещий навес. — Когда он взобрался на выступ, снег рухнул под ним. Трубка застряла в этом месте, а сам он, падая, вызвал лавину, и она завалила его.
Космач посмотрел на огромные бесформенные сугробы, лежащие под нами, тяжелым шагом спустился вниз и медленно снял с головы шапку. Пограничники последовали его примеру.
Только я не снял шапки. Я помню, что мною овладела злость на Космача и его людей за этот жест. Значит, они уже не верят, что Митренга жив. Не владея собой, я крикнул:
— Слишком рано вы служите панихиду! Вначале хотя бы поищите его, черт возьми!
Космач молча взглянул на меня:
— Капитан, нечего искать… все и так ясно.
Я стиснул зубы, спустился вниз, схватил лопату и с отчаянной злостью начал разгребать снег.
— Если вы ищете тело, его надо искать вон там, — пробормотал Космач и показал рукой на котловину. — Его увлекла с собой лавина. Но, откровенно говоря, капитан, это… — И он безнадежно махнул рукой.
Однако он все же взял своих людей и начал раскапывать снег в нескольких десятках метров ниже.
После двух часов безнадежных поисков я первым прекратил работу. Одеревеневшие руки не слушались. Я понял наконец то, что Космач знал раньше. Шансы найти тело в этих условиях равнялись нулю. Снежные сугробы тянулись почти на километр, а толщина их достигала минимум десяти метров.
Мы молча двинулись обратно. Я врач. Вы понимаете, смерть людей для меня — привычное дело. У меня не было никаких поводов чтить память этого человека. Он был для меня чужим и даже неприятным. И все же я никак не мог освободиться от мысли о нем.
Облака медленно поднимались, постепенно обнажая склоны окрестных гор, гордые утесы, снежные вершины, о существовании которых я до сих пор только догадывался. Но я не замечал их, не чувствовал их красоты. Только тогда я понял, что меня что-то связывало с этим человеком. Я привык к нему, как человек привыкает к ржаному хлебу, и мне было тяжело подумать, что я его больше никогда не увижу…
И вот тогда-то случилось невероятное.
Я медленно передвигался на лыжах, погруженный в раздумья, как вдруг до меня долетели возбужденные голоса солдат. Я поднял голову. Пограничники остановились и, сбившись в кучу, показывали палками на темную точку внизу.
Я быстро подъехал к ним. Космач стоял остолбеневший с биноклем в руке. Я никогда не видел такого остолбенения в глазах человека. Я вырвал у него бинокль и приложил к глазам.
Вдали на белом снегу я увидел какую-то бесформенную глыбу. Медведь не медведь. Вдруг рука моя задрожала. Я весь покрылся потом.
— Не может быть, — выдавил я из себя.
В бинокле виднелась сгорбленная фигура Митренги. Я протер глаза, на которых от напряжения выступили слезы, и повернулся к Космачу. Но его не было. Вместе с другими пограничниками он быстро мчался вниз. Взволнованный, я последовал за ними.
