Всегда вчерашнее завтра - Абдуллаев Чингиз Акифович (бесплатные книги онлайн без регистрации .TXT) 📗
– С вами невозможно спорить, – нахмурился Потапчук. – Они, между прочим, были не дети и тоже стреляли. И, кстати, убили двух наших водителей.
– Которые наверняка случайно попали под их пули, – кивнул Дронго, – и чьи трупы вы потом так блистательно использовали, выдав их за убитых Семенова и Савельева. Правильно?
Потапчук молчал.
– Вы не ответили на мой вопрос, – заметил Дронго.
– Идите к черту! – грубо огрызнулся Потапчук.
– Дискуссия завершилась к обоюдному согласию сторон, – прокомментировал Дронго. – Только учтите, Потапчук, в этом деле вам свое пристрастие к оружию придется немного попридержать. Сначала мы начнем разговаривать с нужными нам людьми, потом снова разговаривать и наконец договариваться. А про стрельбу забудьте. Она нам не понадобится.
Потапчук удивленно посмотрел на него. Потом вдруг улыбнулся и спросил:
– А вы сами, видимо, никогда в КГБ не работали?
– Я аналитик и сотрудничал с КГБ и с ООН, – признался Дронго, – но непосредственно офицером никогда не был и на службе в КГБ не состоял. А почему вы спрашиваете?
– Наверное, вы большой профессионал в своем деле, – криво улыбаясь, сказал Потапчук, – я даже думаю, вы действительно лучший аналитик в нашем деле. Но в моем деле вы ни черта не смыслите. Вы действительно думаете, что можно убивать только с помощью оружия, когда держишь в руках снайперскую винтовку последнего образца?
Дронго посмотрел на его руки. Толстые, узловатые пальцы профессионального убийцы казались не менее страшным оружием. Он очень серьезно кивнул головой и сказал:
– Я понимаю, Потапчук. Кажется, я действительно выразился не совсем удачно. Ведь вам, чтобы убить человека, совсем необязательно стрелять.
– Вот именно, – проскрипел Потапчук, – нас учили убивать сотней разных способов. Мы просто орудия убийства, а как именно убить – способов существует много, очень много. И среди них есть такие, которые не сумеет понять или раскрыть ни один следователь.
– Вы специально меня запугиваете, чтобы я пожалел о нашей совместной поездке? – усмехнулся Дронго. – Ничего не выйдет, Потапчук. Во-первых, вы всегда будете отставать от меня в своем мышлении ровно на два-три хода. Во-вторых, вы меня никогда не тронете, наоборот, будете охранять. Даже когда мы найдем Савельева и документы. Ведь их еще нужно продать, а как поведут себя ваши коллеги, неизвестно. Уже по вашему разговору я понял: вы не очень боитесь Семенова, хотя опасения есть. Но вот Савельева и Игната Савельева вы действительно боитесь. И готовы терпеть мое присутствие, потому что подсознательно чувствуете: только я могу сыграть с ними на равных.
– И откуда вы только все знаете? – пробормотал Потапчук. – Наверное, у вас голова все время болит. Нельзя быть слишком умным.
Обменявшись подобного рода любезностями, они надолго замолчали и оживились, лишь когда поезд подошел к станции небольшого городка Луккенвальд, где в настоящее время проживал двоюродный брат Игната Савельева.
Адрес дома они помнили. Но, сидя в такси, чувствовали себя несколько напряженно, памятуя об убийствах, с которыми столкнулись во время поисков. Теперь они, возможно, узнают все об исчезнувшем Игнате Савельеве и его документах, постараются понять, кому понадобилось убийство литовского дипломата в Вильнюсе, бывшего полковника КГБ Литвы в Москве. И наконец, кто мог убить Лозинского и зачем его пытали перед смертью.
– Никогда не волновался, – признался Потапчук, – а сейчас волнуюсь. Боюсь, опять опоздаем.
– Кажется, теперь вы излишне пессимистичны, – заметил Дронго, – надеюсь, с этим Савельевым ничего страшного не случится.
– Вы не знали Игната, – вдруг сказал Потапчук, – а я его знал. Это самый настоящий иезуит, поэтому он и заслужил такую кличку. Хитрый, умный, коварный. Когда девятнадцатого числа мы готовились везти документы и услышали про ГКЧП, у нас был самый настоящий праздник. Мы решили: теперь все, баста. Наконец восстановится порядок. А вместо этого двадцатого сообщают, что Ельцин на танке перед Белым домом выступает. Уже тогда Савельев предсказал, что это добром не кончится. И верно, уже двадцать первого все в тартарары полетело. И Крючкова арестовали. Как только об этом сообщили, мы сразу и сообразили, что первым делом всю нашу группу валить начнут. Это и Савельев понял. Первым среди нас всех. И уже тогда решил не возвращаться в Москву. Мы думали, они с Семеновым просто боятся. Это я, дурак, потом смекнул, что они сразу же собрались, забрав документы, на Запад сбежать и там эти самые документики выгодно продать. И свою смерть придумали. – Он вздохнул. – И меня подставили. Я даже подумать не мог, что он сделает.
Автомобиль подъехал к двухэтажному дому, и водитель, показав на него, сказал что-то по-немецки.
– Говорит, что приехали, – перевел Потапчук.
Дронго достал деньги, расплатился. Спросил, выходя из машины:
– Вы так хорошо знаете немецкий?
– Приходилось учиться, – мрачно ответил Потапчук, вылезая из автомобиля следом.
Двухэтажный дом стоял несколько в стороне, словно построенный не по генеральному проекту застройки города, а перенесенный сюда неведомой силой. Потапчук подошел к дверям, оглянулся и позвонил. Прислушался. Тишина. Он нахмурился и позвонил более настойчиво. Через несколько секунд послышались шаги. Дверь открылась. На пороге стоял незнакомец в спортивной форме. Ему можно было дать и сорок пять, и пятьдесят пять, и даже шестьдесят. Подтянутый, достаточно стройный, волосы лишь слегка тронуты сединой. Хмуро прищуриваясь, он смотрел на незваных гостей. И вдруг сказал по-русски, словно они находились где-то в маленьком провинциальном городке России:
– Явились наконец. Ну, а я вас уже заждался…
Глава 22
Все было ясно с первых шагов. В последние годы общая нестабильность нарастала буквально с каждым днем. Сначала, в восемьдесят девятом, легкий успех польской «Солидарности» на первых демократических выборах в странах восточного блока. Затем нарастание напряженности в соседней ГДР, вызванное неустойчивым состоянием в стране. Ситуацию во многом спровоцировал и Михаил Горбачев, прибывший на празднование сорокалетия страны и выразивший серьезное недовольство «замедлением темпов реформ». Он еще не знал, что это его последний визит в страну, вскоре исчезнувшую с политической карты мира.
Недовольство «старшего брата» моментально отразилось на положении самого Хонеккера, которого убрали буквально сразу после отъезда Горбачева из страны. Сменивший его Эгон Кренц, пустомеля и болтун, не сумел исправить положения. Правящий режим в ГДР мог удержаться только благодаря советским войскам, но Горбачев запретил им вмешиваться во внутренние дела Германии. Стена пала под напором с обеих сторон, и весь мир увидел, как пляшут люди на ее обломках, отчетливо символизирующих раздел мира.
Затем сработал знаменитый «принцип домино», некогда изобретенный в недрах ЦРУ. После выпадения одной костяшки домино рушатся и остальные, соединенные с ней одной цепью. В Румынии, где царил самый одиозный режим личной диктатуры семьи Чаушеску, произошел настоящий взрыв народного недовольства, который смел с лица земли этот ненавистный строй. Ради справедливости стоит отметить, что за быстрым падением государственного устройства ГДР и Румынии стояли объединенные усилия спецслужб Запада и КГБ, парадоксальным образом устранившегося от контроля за ситуацией. Никто не мог даже предположить, что таким образом новый председатель КГБ Крючков доказывал свою личную преданность генсеку, полагая в будущем все поставить на свои места.
Но ситуация явно выходила из-под контроля безвозвратно. В Болгарии вынудили уйти Тодора Живкова, в Венгрии к власти приходят правые партии, в ГДР стремление к объединению уже невозможно остановить. К лету девяностого года стало ясно, что восточный блок полностью деморализован и обречен. Но существовал еще Советский Союз.
Западные страны явно не успевали за событиями. Во время бурного развития румынской революции они даже осторожно зондировали вопрос о возможности введения советских войск в Румынию, на что получили резкий отказ Горбачева и Шеварднадзе. Но уже через два месяца Горбачев воспользуется подобным «карт-бланшем» и введет войска в Баку. Произойдет своего рода базарный торг, во время которого Горбачев милостиво разрешит пляску на обломках Берлинской стены, а западный мир не менее благосклонно закроет глаза на кровавую январскую бойню, устроенную Горбачевым в Баку.
