Стреляющие камни - Щелоков Александр Александрович (читаем книги txt) 📗
— Правильно говорят! — оценил Шахзур христианскую мудрость. — Но лучше бы, господа, если бы вы молились аллаху.
Наемники расположились на высоком зеленом холме под кронами могучих ореховых деревьев. Отсюда, они прекрасно видели улицы кишлака, пыльную площадь и мечеть на ней. Из узких щелей, стиснутых глинобитными стенами, к мечети выходили моджахеды.
Они тянулись унылой чередой один за другим, сосредоточенные, молчаливые. Выходя на площадь перед приземистым зданием сельской молельни, рядами складывали оружие, разувались и еще некоторое время шли босиком дальше, к месту богослужения. Выстраивались в шеренги.
Площадь все более заполнялась моджахедами.
Одетые вразнобой — в халатах-чопанах, в пиджаках-корти, в штанах-патлунах и шароварах-тонбанах, в поношенных джинсах, в чалмах-дастарах, шапочках-паколях, а то и с непокрытыми головами — короче, кто во что горазд, разновозрастные и разномастные, они все же были войском, объединенным единой целью и волей. Это Роджерс понял с первого взгляда. И еще он обратил внимание на то, что люди эти страшно разобщены в своем странном единении. Они держались рядом, но каждый был сам по себе, замкнутый, закрытый перед другими. Никто из них не улыбался, не шутил. На лицах стыла осенняя угрюмость, в настороженных глазах прятался затаенный страх.
Моджахеды выстроились перед мечетью (теперь Роджерс мог бы произнести правильно название этого заведения — масджуд). Они стояли свободным каре. Было что-то противоестественное, пугающее в этой слепой покорности массы взрослых, самостоятельных людей, которые вдруг бросили все дела, отрешились от живой жизни и встали в строй, чтобы молиться.
Роджерс не считал себя атеистом, хотя не верил ни в бога, ни в дьявола. Человек с утилитарным складом ума, он ценил любую узду, помогавшую держать в подчинении непокорных, безалаберных головорезов, понимающих только аргументы жестокости и страха.
На возвышении перед мечетью появился мулла — суровый священнослужитель ислама, с лицом строгим и непреклонным. Он оглядел выстроившееся на молитву воинство аллаха, воздел руки к небу, распахнул ладони.
— Ла илаха илля ллаху Мухаммадун расулу-л-лахи!
Роджерс сел на плоский камень, хрустнувший под его крепким телом. Леблан стоял рядом, не пожелав садиться. Мертвоголовый улегся в тени ореха, вовсе не интересуясь происходившим вокруг.
Внизу, как на панораме, Роджерс видел молящихся. Они работали ритмично, будто звенья огромного механизма, совершавшего одни и те же движения: возносили руки к небу, падали ниц, упирались лбами в земную твердь, задирали головы к светилу, всячески демонстрировали подчиненность, смирение, покорность. И это однообразие движений, одинаково доступное грамотным и ученым, полуживым и пышущим здоровьем, знакомое молодым и старым, повторяемое регулярно, вопреки утомительной простоте и монотонности, неизбежно делало однообразными и монотонными их мысли, взгляды на мир, их желания.
— Впечатляет? — спросил Леблан задумчиво. — Должно быть, их предки с таким же рвением взывали к аллаху, когда шли бить англичан.
— Должно быть, — согласился Роджерс. — Добавлю, Анри, что не просто англичан, а неверных, к коим относитесь и вы, месье. Кстати, там, — он махнул рукой в сторону запада, — в Иране, другие фанатики молятся, чтобы набраться ярости и поразить янки, пришедших в их море.
— Прекрасная ассоциация, — сказал Леблан и засмеялся. — Знал бы ваши мысли, сэр, мистер Джонсон.
— Будьте спокойны, милый друг. Джонсон знает о наших мыслях намного больше, чем мы сами. И тем не менее обратился именно к нам. Дело — это дело.
— Я раньше по-иному представлял ислам, — сказал Курт. Он встал со своего места, привлеченный разговором, и задум чиво глядел на происходящее на площади.
— Что же ты узнал теперь? — спросил Роджерс.
— Мне раньше казалось, что религия объединяет этих людей, именующих себя правоверными.
— Забудь подобные глупости, — бросил Леблан и усмехнулся. — Никакая религия не объединяет…
— Ты марксист, Мухаммед Али! — притворно ахнул Мертвоголовый. Точно такие же слова Леблану когда-то сказала его старая подруга Жаннет.
— Ты что, сомневался в этом? — засмеялся Леблан. — Каждый, кто хочет понимать мир, должен знать Маркса и Ленина.
— Почему же ты не с красными? — Голос Мертвоголового звучал зло и холодно. Он такого рода шуточек не терпел. — Я бы тебя охотно пристрелил.
— А потому, что я понимаю мир и не верю, что на моих глазах он станет другим. Работать ради блага будущих поколений — не собираюсь. Я — эгоист.
— Я тоже, — сказал Роджерс примиряюще. — Итак, что говорит марксизм об исламе?
— То, что если это вероучение копнуть поглубже, то увидишь в его догматике столько противоречий и непримиримых оттенков, которые помогут понять — панисламизм идея бредовая. Мусульмане скорее перережут друг друга, чем захотят объединиться. Под зеленым знаменем пророка и с благословения мулл уже который год бьются Иран с Ираком. В Ливане более правоверные рвут горло тем, кого их священнослужители называют менее правоверными, а потому неугодными аллаху.
— А кто среди них менее правоверен? — спросил Мертво-головый.
— Курт, дружище, — вмешался в разговор Роджерс, — ты меня удивляешь. Менее правоверным бывает тот, на кого укажет мулла или аятолла, аллах их тут разберет. Тот мулла, который считает себя более преданным вере, может осудить другого, кто ей менее предан. И как-то получается, что обычно судит тот, у кого в данный момент больше власти. В Коране, если мне не изменяет память, есть такое наставление: «А когда вы встретите тех, кто не уверовал, то — удар мечом по шее; а когда произведете великое убиение, то укрепляйте их узы».
— Прекрасная философия! — сказал Мертвоголовый. — Я бы из-за нее обрезался!,
— Обрати внимание на молящихся. Их движения поистине прекрасны, — заметил Роджерс. — Подумать только: Европа, для того, чтобы придать серому веществу в головах солдат одинаковую плотность, придумала строевую муштру. Равняйсь! Смирно! Направо, налево! Шагом марш! Упал, поднялся! А здесь все общество в едином строю. На мой взгляд, чего не хватает нашей современной Европе, так это однообразия в движениях. Остальное у нас есть… Обратите внимание, как они все разом падают и поднимаются.
Леблан смолчал и стал смотреть на действо, разворачивающееся внизу.
Моджахеды падали ниц, били поклоны. Вот они застыли ровными рядами, держа руки перед собой, развернув ладони, будто страницы книг.
— Ты посмотри, Анри! — воскликнул Курт. — Впечатление, словно они на уроке чтения. Но ведь все сплошь неграмотные.
— Имеющий глаза да видит, — сказал Леблан. — Они разглядывают знаки тайнописи, сделанные на ладонях людей аллахом.
— Как это? — поинтересовался Мертвоголовый.
— Каждый человек несет на себе знаки добродетелей аллаха. Точнее, ровно девяносто девять его добродетелей.
— Как это? — снова спросил Курт и развернул перед собой ладони книжкой, как истинный сын ислама.
— Старина, ты на пути к мусульманскому озарению, — иронично сказал Роджерс. — Остается тебе оттяпать ножницами лишки плоти, которых не дозволено иметь правоверному, и обращение твое в ислам будет завершено.
— Если уж кому-то надо что-то оттяпать, — огрызнулся Мертвоголовый, — так это тебе самому, Маэстро. У тебя явный избыток плоти и ума.
Роджерс расхохотался громко и весело. Мертвоголовый повернулся к Французу.
— Так где тут знаки добродетелей аллаха? Я их в Гамбурге припишу себе и очарую всех девок.
Леблан ткнул пальцем в левую ладонь немца.
— Видишь три линии? Две сходятся в одной точке и похожи на клин острием вверх. Третья изолированная. Так вот, в таком виде клин означает арабскую цифру восемь. А одна линия — это единица. Вместе и рядом они дают цифру восемьдесят один. Теперь смотри правую руку. Там те же знаки в обратном порядке. Значит, восемнадцать. Сложи цифры с обеих рук и получишь девяносто девять.
— Действительно, — разглядев странные письмена, согласился Мертвоголовый. — Как мы, христиане, махнули, не приписав этих знаков добродетелей Христу. Это же портативный молитвенник! Тем более для неумеющих читать.
