Снежный человек (с илл.) - Торбан Раиса Семеновна (бесплатная библиотека электронных книг txt) 📗

Девочки работали. Мери болтала о тысяче вещей, рассказывала Анни про Америку. Анни, улыбаясь, слушала и шила.

Вдруг ей послышались осторожные шаги под окнами, со стороны глухого леса. Это не были шаги отца. Нет.

«Кто бы это мог быть?» — подумала Анни.

Затем кто-то тихо царапнул два раза по стеклу.

Анни отдернула занавеску. Но мороз запушил все окно, и ничего нельзя было увидеть.

— Кто-то пришел, — сказала тихо Анни Кузнечику. Кузнечик в одну минуту распахнула дверь и выбежала на крыльцо.

— Ах, Анни! К нам гости! Военный! Это, верно, тот самый пограничник?! А у нас еще не все готово…

Анни набросила платок и тоже выглянула.

— Пограничник! — подтвердила обрадованная и несколько растерявшаяся Анни.

— Входите, пожалуйста, входите… — тащила пограничника за рукав Мери. — Мы вас ждем. Мы думали, что вы придете к нам завтра, на елку… А вы пришли сегодня… Это очень, очень хорошо! — трещала без передышки Мери.

Тяжелыми шагами, волоча от усталости замерзшие ноги, человек вошел в избу и огляделся. Взрослых не было. Обстановка переменилась. Что-то случилось. Надо уйти… Но промерз до костей… Зуб на зуб не попадает. Собачий холод! А здесь — тепло. Жаром пышет огромная печь, и на пизи [26] — ровное пламя углей.

«Согреюсь и уйду, — решает человек, — чуть-чуть согреюсь…» — И негнущиеся, посиневшие пальцы тянутся к огню.

Девочки заметили, что его правая рука перевязана окровавленным носовым платком.

— Что с вами? — перепугалась Мери.

— Меня ранили, — невнятно выговорил он. — И кажется, у меня отморожены ноги…

Сказал и свалился на лавку.

— Снегу давай! — потребовала Анни.

В одном платьишке Мери выбежала на воздух и набрала два ведра снегу.

Анни тем временем стащила с человека валенки. Из одного валенка выпал пукко, финский нож…

«А я и не знала, что пограничники носят с собой «финку»… — подумала Анни. Осторожно подобрала она страшный нож и положила его на стол возле гостя: «Проснется, уберет…»

Затем вместе с Мери они принялись оттирать его. Руки у девочек сначала были синими, а после сделались красными, как у гуся лапки.

— Три, три покрепче, — говорила Анни. — Надо, чтобы кровь разошлась, разгорелась, а не то пропадет человек, без ног останется!

Мери терла изо всех сил.

Человек стонал от боли и чуть не плакал.

Анни так же спокойно и деловито обмыла его правую руку и перевязала бинтом из своей сумки с маленьким красным крестом. Только Анни почему-то не понравилась его рука — очень белая, густо покрытая рыжими волосами. И рана… Иван Фомич рассказывал им о том, и в газетах сколько раз писали, что пограничник сам раньше выстрелит, и так ловко — прямо в кисть руки диверсанта: оружие выпадет и — сдавайтесь!

Жар натопленной печи и безумная усталость одолевают раненого. Надо уйти, здесь опасно, но хочется спать, спать, спать…

— Где ваше оружие? — тихонько спрашивает Анни засыпающего человека.

Он махнул рукой:

— Утеряно.

— Как же так? — И Анни даже обидно… Пограничник, герой, а у самого кисть прострелена, и оружие потерял. Нехорошо…

— А где же ваша собака, Дик? — допытывается Мери.

— Дик? — В глазах человека страх. Он вспоминает… — Она убита, — жестко улыбнулся человек и заснул.

— Подумай, Анни! — огорченно стрекочет Мери. — Сам ранен, собака убита, ружье свое потерял, и завтра елка, и мы всех назвали!

Анни молчит и думает: «Верно, как нехорошо все это вышло! Ведь это я предложила позвать к нам на елку пограничника с собакой… Да, но почему он так улыбнулся?»

Проводив одного гостя, Кярне застал у себя другого. Девочки шепотом рассказали ему о том, как у них в избе появился пограничник.

— Он ранен, обморозился, потерял оружие, собаку его, Дика, убили нарушители-диверсанты…

Кярне не на шутку встревожился.

— Дело серьезное. Надо сейчас же заявить о случившемся.

Он не стал дожидаться, когда проснется раненый, схватил свое ружье, встал на лыжи и побежал в поселок.

Время было вечернее. День отдыха кончался. Лесорубы ужинали в кругу своих семей. Дымились и вкусно пахли жирные щи, упревшие за день в горячей печи. Чуть-чуть присохший теплый рыбник казался еще вкусней утреннего, горячего. А от холодной, крепкой простокваши слегка ныли зубы.

Иные, поужинав, осматривали свои пилы и топоры. Если надо — точили.

Кое-кто забрался на теплые полати соснуть. Завтра трудовой день. А у лесоруба он начинается рано.

Только молодежь поселка собралась в избе-читальне. Сдвинули скамьи в сторону и под гармошку танцуют старинные танцы — ристу-кондра и кадрельку. Танцуют и поют веселые частушки. Кадрельку сменяют звуки заграничных танцев.

Это Хильда, мать Тодди, притащила в избу патефон с пластинками.

Не спят и ребятишки. Они допоздна на улице. Бегают, катаются с горочки на лыжах и салазках, шалят, возятся в снегу. И первый шалун среди них — Юрики. Давно пора домой, поесть и спать. Каждого из них мама звала несколько раз, но хочется скатиться еще один «последний разок»…

Ребят постарше на улице не видно. Они в школе. На фоне освещенных окон видны их смешные, изломанные тени.

И самая большая среди них — Ивана Фомича. Окруженный ребятами, он склонился над грудой золотого, серебряного, блестящего и с увлечением делает игрушки.

Завтра елка.

Ребята золотят орехи, клеят, режут, раскрашивают. Все молчаливы и сосредоточены. Только изредка у какого-нибудь творца фантастической, осыпанной серебром мельницы или необыкновенной птицы вырывается вздох восхищения собственным произведением.

— Ну как, хорошо, Иван Фомич? — с замиранием сердца спросит художник.

Иван Фомич оторвется на минуту от своих игрушек и, улыбаясь, скажет:

— Замечательно! Я такой птицы никогда в жизни не видел!

Весть о пограничнике, раненном диверсантами, вмиг разнеслась по всему поселку. На улице раздались тревожные голоса. Захлопали двери. В замерзшие окна нетерпеливо застучали соседи:

— Эй, хозяева! Выходите! Нашего пограничника, гостя, ранили диверсанты…

Услышав это, лесорубы поспешно вылезали из-за столов, оставив ужин, прыгали с полатей прямо в валенки, хватали шапки и, застегиваясь на ходу, бежали в контору, к Большакову.

Там собралось много народу. Они окружили Кярне и расспрашивали его. Но он сам-то еще ничего толком не знал.

Большаков минут двадцать звонил по телефону в ближайший колхоз, чтобы они от себя сообщили в комендатуру о происшествии.

Но вот незадача: телефон не работал. Быть может, в снежную метель свалило дерево, своей тяжестью оно оборвало провода. Во всяком случае, телефонная связь была нарушена. Не медля ни минуты, Большаков решил послать человека.

— Я пойду! — вызвался гармонист. Он тут же на столе, в конторе, сложил свою гармошку.

— Ладно. Гони сначала в колхоз. Если у них не действует телефон, беги на заставу, во весь дух! — приказал Василий Федорович.

Гонец встал на лыжи и помчался как ветер.

С неменьшей скоростью в школу побежал Юрики. Он с большим трудам открыл тяжелую, обитую снаружи войлоком дверь.

Забыв вытереть ноги о половик, Юрики влетел в учительскую.

— Вы тут сидите, — закричал Юрики, — и ничего не знаете, а нашего пограничника диверсанты ранили, чуть до смерти не убили!

Все вскочили с мест.

— Где он? Кто тебе сказал? Откуда ты знаешь? — посыпались со всех сторон вопросы.

— Уже все знают. Кярне только что прибежал в поселок. Он в конторе. А пограничник лежит у Анни в избушке. И собаку его, Дика, убили. Все сейчас пойдут к нему, а оттуда на облаву! — выпалил все единым духом Юрики.

— И мы хотим на облаву! — всполошились ребята. — Мы им покажем!

Игрушки забыты. Ребята кое-как оделись и помчались вместе с Юрики в контору.

— Вот беда-то! — встревожился Иван Фомич и, накинув пальто, отправился вслед за ребятами.