У убийц блестят глаза - Гамильтон Дональд (е книги .TXT) 📗
Так или иначе этот водный поток называется Эскья-Мадре, и дорога вдоль него носит то же название. Как раз на этой дороге и находился дом по интересовавшему меня адресу. Неизвестно, по каким соображениям, в этих местах считается, что дверь красного цвета говорит о художественной натуре живущей за ней женщины – например, красный фонарь говорит о принадлежности женщины совсем к другому типу. Но тем не менее все мои знакомые женщины, как только узнавали разницу между палитрой и подушечкой для булавок, немедленно красили свою дверь в красный цвет. Парадная дверь дома Рут Деври, например, была глубокого темно-красного цвета.
Заметив красную дверь, я некоторое время поездил по соседству, надеясь, что мои действия не вызывают подозрений и выглядят естественными. Санта-Фе – старинный город, где ценят покой и уединение, подтверждением служит то, что каждый житель огородил свой дом высокими глинобитными стенами. Они выходят прямо на улицу, что, естественно, ограничивает передвижение. Мой автомобиль, широкий и приземистый, плохо справлялся с углами, и наконец я прекратил свое безумное катание и уехал из этого кроличьего садка в отель.
После ленча я вернулся в номер, освежил память, заглянув в телефонный справочник, и снял трубку. Оператор соединила меня мгновенно. Ответил девичий голос.
– Мисс Расмуссен? Мисс Расмуссен, это Джим Грегори... Грегори. Да, верно, – доктор Грегори, тот самый, которого вы пытались как-то раз застрелить. Я понимаю, что вы не испытываете особого желания меня видеть... Тем не менее все-таки рискну и вношу предложение встретиться. Могу ли я подъехать к вам?.. Да, после обеда будет удобно. Благодарю вас, мисс Расмуссен.
Повесив трубку, я поглядел в зеркало. В нем отразилось выражение лица человека, недоумевающего по поводу того, что он себе позволяет...
После обеда я опять поехал по дороге вдоль реки, испытывая некую шаловливую легкость и чувство вины, как ребенок, который задумал прогулять уроки. У меня теперь нет ни жены, ни работы, и я ехал навестить хорошенькую девушку. Это было странное состояние, к которому примешивалось волнение. Мне кажется, у каждого мужчины в жизни бывают моменты, когда хочется все начать сначала, и не потому, что его не удовлетворяет то, что он уже имеет и чего добился в жизни, просто становится любопытно – а что еще можно сделать. Я нашел местечко, где сумел втиснуть свои слишком широкий автомобиль так, чтобы не нарушить движения, и подошел к двери. Нина Расмуссен, должно быть, ждала меня, потому что открыла дверь уже на второй стук.
Мы стояли у порога, глядя друг на друга, и оба явно припоминали обстоятельства нашей последней и единственной встречи. Тогда, в госпитале, куда она явилась убить меня, на ней была широченная, необъятная желтая индейская юбка. Сегодня точно такая же, только красная с белым; ее хорошо дополняла крестьянская блуза из белого хлопка с маленькими круглыми рукавами и воротом на шнурке. Широкий серебряный пояс, стоивший кому-то не меньше сотни долларов, был, к моему удовольствию, единственным украшением. Почти все жен-шины здесь с ума сходят по индейскому серебру. Нина выглядела сейчас лучше, чем тогда, – здоровая, миловидная девушка лет двадцати, стрижка – почти мальчишеская, но волосы все-таки немного успели отрасти, и под ними не было заметно места, куда ударила Натали графином с гладиолусами.
– Входите, доктор Грегори.
Ее голос сегодня отличался от того, который я запомнил, – он был более низкий и приятный, лишенный ноток ненависти и истерии.
– Кажется, вы встречались с моим братом Тони. Смуглый юноша, приходивший ко мне в госпиталь, стоял около камина, вернее, очага – одного из тех круглых сооружений в углу, что напоминают улей. В нем пылала пара сосновых поленьев без обычной железной подставки. Полутемная комната стилистически соответствовала этому очагу – низкий потолок подпирали круглые деревянные балки, которые называются “вигас”, они обычно добавляют пару тысяч долларов в стоимость любого здания в Нью-Мексико. Как на востоке престижен стиль старинного фермерского дома Коннектикута, так здесь каждый сноб обязательно должен иметь жилище с глинобитной стеной, очаг и “вигас”. Тони, обернувшись на мгновение, коротко наклонил голову в знак приветствия, не вынимая рук из карманов.
– Я сейчас вернусь, только возьму куртку, – сказала девушка.
Ранее ничего не говорилось о том, что мы выйдем на улицу, но я не видел причин для возражений. Юноша вновь вернулся к созерцанию огня. Его спина исключала компромисс, а исходя из его поведения, было совершенно очевидно, что мое появление прервало спор между ними, предметом которого я, скорее всего, и являлся. Вокруг расставлены и разбросаны местные реликвии, среди них пара треснутых старинных кукол, безусловно более близких к подлиннику, чем те, что можно найти в сувенирных лавках города; старинная деревянная фигура святого в специальной стенной нише, серебряные и медные предметы, великолепный кувшин черной керамики. Над очагом висел винчестер. На стенах – две большие картины маслом, подлинники, автор подписался как Ф. Уайльд.
Я подошел к ним ближе, поскольку, кроме старых журналов, которые я уже читал, смотреть больше было нечего. Вообще самый верный ход при виде предметов доморощенного искусства, в том числе картин, сделать вид, что их не замечаешь. Если хозяева увидят, что вы разглядываете эти шедевры, они неизбежно спросят ваше мнение.
– Это моя мачеха, – девушка незаметно подошла сзади, – Фрэнсис Уайльд. Четыре года назад она и отец погибли в автокатастрофе. Она считалась неплохим художником. Это пуэбло в Таосе.
Я с уважением посмотрел на стилизованное изображение белых кубов, нагроможденных друг на друга. Нина Расмуссен показала на другую картину:
– Долина Памятников.
Вторая представляла рисунок из оранжевых зигзагов.
– Идемте. Мы скоро вернемся, Тони. Снаружи было темно, тихо и довольно холодно.
– Поедем или пройдемся? – спросил я. – Моя машина рядом.
– Пойдем, – ответила она, – если только вы можете...
– Могу.
– Просто я не знаю, поправились вы совсем или еще нет.
– Вполне достаточно для прогулки пешком. Скажите, а кто раскрасил красным дверь?
– Дверь... О, – она рассмеялась, – сама Фрэнсис. Почему вы спросили?
– Из простого любопытства.
– Я... я никогда ее особенно не любила. И именно поэтому не смогла перекрасить дверь... Могло показаться, что я пытаюсь стереть все следы Фрэнсис... – Она остановилась. – А вы коварный, доктор Грегори. Незаметно заставили меня рассказывать о себе.
– Я за этим пришел. Вы с вашим братом такие разные, совсем непохожи, за исключением, может быть, небольшого сходства рта и глаз.
– Он весь в мать. Она была чистокровная испанка, Трухильо в девичестве.
Если вам когда-нибудь пришлось выслушивать занудные истории старинных семей Виргинии, то знайте, что в Нью-Мексико они в два раза зануднее.
– Она умерла, когда родился Тони, – продолжала девушка, – мне было тогда шесть.
– Вам не везет, – заметил я. – Рок преследует вас – люди рядом с вами имеют привычку умирать.
– Это бестактное замечание, доктор Грегори, не ожидала услышать его от вас.
– Я пришел сюда не затем, чтобы быть вежливым. От меня вы не могли ожидать любезностей. Чем занимается Тони?
– Учится в университете. Он приехал на уик-энд.
– Он всегда приезжает домой на выходные?
– Часто.
– Была особенная причина для приезда на этот выходной?
– Нет. Почему вы спросили?
– Он предупредил, что приедет?
– Нет. Доктор Грегори...
– Он приехал сказать вам, чтобы вы не имели со мной никаких дел, так? Я ожидал нечто подобное. Я даже специально покрутился недавно около вашего дома, чтобы дать ему время приехать к вам.
Она напряженно ответила:
– Я не знаю, куда вы клоните, доктор Грегори. Но скажу, что я не собираюсь больше отвечать на ваши вопросы. Проводите меня домой.
– Вы не выглядите дурочкой, Испанка, и не стоит из себя ее строить.
