Мозаика Парсифаля - Ладлэм Роберт (е книги .TXT) 📗
– Это не ответ.
– По-моему, вполне. Я лечил всех Маккензи, стало быть, и Стива. И в детстве, и в юности, и в самостоятельной жизни, если можно назвать самостоятельной ту жизнь, которую он вел благодаря вам. Впрочем, в последние годы я по большей части лишь перепроверял заключения ваших медиков. Должен заметить, у вас есть прекрасные профессионалы. По виду шрамов ни за что не скажешь, что четыре из них от пулевых ран.
– Следовательно, вы все знали, – кивнул Майкл.
– Я советовал ему уходить со службы. Господи, я все время твердил ему одно и то же в течение последних пяти-шести лет. Он уже не выдерживал этого напряжения. Мидж, разумеется, было еще хуже. Он мотался по всему свету, а ей оставалось только ждать, гадая, вернется ли он домой. Хотя, конечно, он ей мало что рассказывал… Да, мистер Кросс, мне было известно, чем занимается Стив. Ну, разумеется, не в деталях, не в подробностях, но я точно знал, что это отнюдь не ваша канцелярская деятельность.
– Странно, – пробормотал Майкл, чувствуя некоторую неловкость. – Я никогда не представлял Маккензи семейным человеком с женой и детьми.
«Он ведь не из тех, кому пришлось биться за выживание. Почему же он пошел на такую работу?»
– Может, именно поэтому он и был так хорош. Глядя на него, вы видели преуспевающего чиновника… в чем-то даже похожего на вас. Но внутри у него все горело, потому что вы, негодяи, отравили его.
Неожиданное и резкое обвинение, произнесенное вполне спокойным тоном, застало Майкла врасплох.
– Это весьма серьезное заявление, – проговорил он, впившись взглядом в лицо доктора. – Вас не затруднит выразиться яснее? Насколько мне известно, никто не приставлял ему пистолет к виску, чтобы заставить делать то, что он делал.
– Этого и не требовалось. И я, черт побери, просто сам жажду объясниться. Я считаю, что это один из примеров того, как можно посадить человека на иглу, лишить его нормальной спокойной жизни, семейного счастья, заставить просыпаться среди ночи в холодном поту. Вам известно, что он толком не спал последние недели? А когда засыпал, малейший звук заставлял его хвататься за пистолет?
– Очень драматично!
– И это все сделали с ним вы!
– Каким же образом?
– Вы приучили его к наркотику, который содержит в себе постоянное напряжение, перевозбуждение и огромные дозы человеческой крови.
– Это уже мелодрама.
– Вам известно, как все для него началось?
Хейвелок промолчал.
– Лет тринадцать-четырнадцать назад Мак был одним из лучших мореходов Восточного побережья, а возможно, и всей Атлантики, включая Карибы. Он предчувствовал изменение ветра и нюхом чуял направление течений. Он мог идти всю ночь и под парусом и под мотором, ориентируясь только по звездам, и наутро оказаться точно в нужном месте. Это был дар… Когда началась война во Вьетнаме, он служил офицером на флоте. Золотые фуражки быстро раскусили его талант. Быстрее, чем вы сможете произнести эти непроизносимые географические названия, он оказался там и начал перебрасывать людей и вооружение как к берегу, так и внутрь территории, заходя в реки. Отсюда все и пошло. Он и там оказался лучшим, хорошо читал карты и мог доставить кого угодно куда угодно.
– Боюсь, что я все же не до конца понимаю.
– В таком случае вы просто тупица. Он переправлял диверсионные отряды в тыл противника. Под его командованием была флотилия маломерных судов. Он сам по себе был целым секретным флотом, затем это случилось.
– Что именно?
– Однажды он перестал быть простым перевозчиком; он стал одним из них.
– Понимаю.
– Хотелось бы. Тогда-то в нем впервые и загорелся внутренний огонь. Здесь он и подхватил лихорадку. Люди, которые раньше были для него не более чем грузом, стали друзьями, с которыми он разрабатывал планы операций, сражался бок о бок, короче, погибали на его глазах. Мак занимался этим делом двадцать восемь месяцев, пока не был ранен и отправлен домой. Мидж дождалась его. Они поженились, Мак вернулся к учебе на юридическом факультете, но уже через несколько месяцев не выдержал, бросил учебу и начал переговоры с людьми из Вашингтона. Он словно тосковал по… Господи, я не знаю, как у вас это называется.
– Не важно, – негромко произнес Майкл. – Я понимаю, что вы хотите сказать.
Доктор пристально посмотрел на него.
– Может, и понимаете. Может, поэтому вы здесь… Мак, как и многие другие, вернулся с войны совсем иным человеком, не внешне, естественно, а внутренне. В нем кипела злость, которой я раньше не замечал. Появилось желание постоянно с кем-то бороться, бороться жестоко, со злостью, причем по самым высоким ставкам. Он не мог высидеть спокойно и двадцати минут, не говоря уж об изучении тонкостей законов. Ему было необходимо постоянное движение.
– Это мне знакомо, – непроизвольно вырвалось у Майкла.
– И вы, вашингтонские негодяи, прекрасно знали, что ему подсунуть. Ему хотелось острых ощущений, постоянного напряжения – и вы обеспечили ему это. Вы пообещали ему самую лучшую – или самую трудную – борьбу с такими высокими ставками, которые нормальному человеку даже и в голову бы не пришли. И вы все время вдалбливали ему – ты лучший, лучший, лучший! Он жил только этим… и одновременно погибал.
Хейвелок сцепил руки, понимая чувства доктора и в то же время злясь на него. Но сейчас было не время поддаваться эмоциям; он должен получить информацию.
– И что же нам… негодяям из Вашингтона… следовало предпринять? – спокойно спросил он.
– Только вы, сукины дети, способны задавать такие идиотские вопросы.
– Может, вы все же ответите?
– Лечить его! Обратиться к психиатрам!
– Почему же вы сами не сделали этого? Ведь вы его лечащий врач.
– Черт возьми, неужели я не пытался! Я даже вас пробовал остановить!
– Извините, не понял.
– В архивах ЦРУ наверняка хранятся мои письма. Я сообщал, я, черт побери, ставил диагноз ему как крайне неуравновешенному человеку. Когда Мак на пару недель появлялся дома, он, как заведенный, ежедневно мотался в Лэнгли. Это же происходило у вас на глазах: он впадал в депрессию, почти не разговаривал, а если и общался с кем, то совершенно не слушал собеседника. Он не находил себе места, все ему было не так… Он мыслями был совсем в ином мире. Понимаете, он все время ждал… ждал следующей дозы наркотика.
– И мы давали ему очередную порцию.
– В точку, как выражается юное поколение. Вы точно знали, сколько он может так выдержать. Вы обхаживали его, заводили, как пружину, и в тот момент, когда эта пружина грозила лопнуть, отправляли его снова в это чертово… как это у вас называется?
– В поле, – подсказал Майкл.
– Вот именно: в это чертово «поле». Мидж приходила ко мне, рассказывала, что Мак на взводе, он не может спать, не может нормально разговаривать… И я садился за очередное письмо. А знаете, что я получал в ответ? «Благодарим за внимание», словно я рекомендовал этим негодяям сменить прачечную! Мидж и ребятишки жили как в аду, а вы там считали, что ваши сорочки и без моего совета накрахмалены как нельзя лучше.
Майкл остановившимся взглядом уперся в голую белоснежную стену за спиной доктора. «Сколько таких писем погребено в заброшенных, ненужных досье? Сколько Маккензи… И Огилви… и Хейвелоков? Кто считал, сколько „ходячих пистолетов“ бродят по земле? Людей, которых обхаживают, заводят, как пружину, во имя цели, имя которой – „тщетность“. Их смертоносные способности используются в деле, потому что где-то было записано, что они способны выполнить работу независимо от их состояния – умственного и физического… как их собственного, так и их жертв. Кому это выгодно?»
– Простите, – вернулся к действительности Майкл. – С вашего разрешения я доложу о нашей беседе лицам, которые обратят внимание на проблему.
– Пока разрешаю. На настоящий момент.
– На настоящий момент, – согласился Майкл.
Рандолф откинулся в кресле.
– Итак, я обрисовал вам ситуацию. Она не очень приятна, но у меня на это есть свои причины. Теперь – ваша очередь. Чтобы, так сказать, взаимно определиться.
