Мозаика Парсифаля - Ладлэм Роберт (е книги .TXT) 📗
– Ты еще хуже, чем о тебе говорят. Грязнее грязи.
– И «не подлежу исправлению».
– Верно.
– Но ты тоже, Чарли. Тебя запрограммировали. Ты бесполезен. Ты забыл, что в нашем деле всегда надо задавать себе вопросы и все ставить под сомнение.
– Как это?
– Ты же без звука согласился с приговором, вынесенным мне. А ведь ты меня знал, знал многие мои дела, но для тебя это не имело значения. Сверху поступила команда, и ты как попугай повторяешь: «А почему бы и нет?»
– Я имею право тебя прикончить на месте.
– И расхлебывать все последствия? Не надо, Чарли, меня убивать. Позвони-ка лучше в Белый дом.
Хейвелок услышал оглушительный рев огромного геликоптера и понял, что президент Соединенных Штатов Америки осчастливил своим прибытием остров Пул. Время близилось к полудню. Солнце Джорджии раскалило воздух за окном. Комната, в которой он находился, несмотря на отсутствие решеток, вполне годилась на роль тюремной камеры. От земли – два этажа, внизу четыре солдата. Из окна можно было видеть фасады и фотографии знакомых зданий. Мир лжи, мир искусственной, искаженной и перевернутой реальности.
Майкл отошел от окна и присел на кровать, точнее – на тюремную койку. Он попытался представить себе, как переживает сейчас Дженна, каких нервных затрат все это ей стоит. Потом его мысли вернулись к Мэттиасу. Великий боже, что с ним случилось? Он вспомнил кошмарную сцену в саду, пытаясь отыскать в ней хотя бы обрывки смысла.
«Ты не должен подходить ко мне. Ты не понимаешь. Ты никогда не поймешь!»
– Что «не поймешь»?
Майкл просидел, размышляя, довольно долго. Шум в коридоре вернул его к действительности. В центре двери открылась задвижка; за стеклом возникло лицо под фуражкой с золотым шитьем. Очередной лжец. Потом дверь распахнулась, и на пороге появился широкоплечий полковник средних лет. Он подошел к Хейвелоку, позванивая парой наручников.
Хейвелок повиновался. Браслеты защелкнулись на запястьях.
– А как насчет ног? – поинтересовался Майкл. – Они считаются оружием?
– У меня гораздо более эффективное оружие, – парировал офицер. – Я ни на секунду не спущу с вас глаз. Одно движение, которое мне покажется подозрительным, – я вхожу, и вы покойник.
– О, мне предстоит конфиденциальная беседа! Весьма польщен.
Полковник повернул Хейвелока лицом к себе.
– Я не знаю, кто вы, что вы делаете или что сделали. Но запомните – ковбой! – я несу ответственность за этого человека, и мне ничто не помешает вышибить вам мозги прямо здесь. А потом разберемся.
– Кто здесь ковбой?
Как бы подчеркивая серьезность своей угрозы, офицер толкнул Майкла назад к стене.
– Оставайтесь на месте, – скомандовал он и покинул комнату. Через тридцать секунд дверь вновь открылась, и в помещение вступил президент США Чарлз Беркуист, держа в руке все тринадцать страниц обвинительного заключения, составленного Хейвелоком. Президент остановился перед Майклом и поднял желтые листки.
– Впечатляющий документ, мистер Хейвелок.
– И главное – правдивый.
– Не сомневаюсь. Часть ваших трудов, бесспорно, заслуживает самого глубокого презрения, но я не устаю повторять себе, что человек с вашими заслугами не станет столь бесцеремонно обрекать на смерть такое количество своих товарищей. И я понял, что это в основном угроза – неотвратимая угроза, которая должна заставить всех выслушать вас.
– В таком случае вы еще раз лжете самому себе, – сказал Майкл, неподвижно стоя у стены. – Я объявлен «не подлежащим исправлению». С какой стати меня должна заботить судьба других?
– Потому что вы разумный человек и понимаете, что всему должно быть свое объяснение.
– Ложное объяснение, вы хотите сказать.
– Частично. И некоторые из них останутся таковыми навсегда ради блага страны.
Хейвелок помолчал, изучая грубоватое скандинавское лицо, твердый взгляд, чем-то напоминающий взгляд охотника, потом произнес:
– Мэттиас?
– Да.
– И как же долго вы сумеете держать его в этой могиле?
– Столько, сколько сможем.
– Но ему требуется помощь.
– Нам тоже. Его следовало остановить.
– Что вы с ним сделали?
– То, что происходит сейчас, только часть истории, мистер Хейвелок. Вы тоже явились одной из ее составных. Все мы оказались в одной лодке. Мы превратили его в императора, хотя знали, что даже божественное право, а тем более человеческое не позволяет вручать империю в собственность одного человека. Мы провозгласили его богом, не будучи хозяевами небес. Любой ум, даже вознесенный на столь недоступные высоты, имеет в наше сложное время свои ограничения. Мы с вами заставили его пребывать в вечной иллюзии своей уникальности, своего превосходства над остальными людьми. Мы требовали от него слишком многого. Он лишился рассудка. Его мозг – этот исключительно мощный аппарат – не выдержал и сломался. Когда этот человек перестал контролировать себя, он начал стремиться к контролю над всем остальным. Возможно, чтобы компенсировать свою слабость, убедить себя в том, что он является тем, кем мы его провозгласили, хотя, может быть, в глубине души он и подозревал, что это не так. Но теперь все кончилось.
– Что значит «стремиться к контролю над всем остальным»? Как мог он добиваться его?
– Связав страну рядом обязательств, которые, мягко говоря, неприемлемы. Постарайтесь понять. Мы с вами стоим на глиняных ногах; у него же были ноги из ртути. Да, даже я, президент Соединенных Штатов – самый могущественный человек на земле, как утверждают некоторые. Это неправда. Я связан по рукам и ногам. Я обязан учитывать голоса избирателей, руководствоваться так называемыми принципами политической идеологии, надо мной все время висит топор конгресса… Сдержки и противовесы, мистер Хейвелок. Для него же ничего этого не существовало. Мы сами превратили его в суперзвезду. Он не был связан ничем, ни с кем не считался. Его слово было законом. Суждения остальных должны были отступать перед блеском его интеллекта. И если к этому добавить его шарм…
– Все это общие места, – сказал Майкл. – Абстракции.
– Ложь? – спросил Беркуист.
– Не знаю. Мне нужны факты.
– Я намерен вам их продемонстрировать. Если и после этого у вас сохранится желание выполнить угрозу, пусть в будущем это останется на вашей совести, а не на моей.
– У меня нет будущего. Я «не подлежу исправлению».
– Я же сказал, что прочитал ваши записи. Все, до последней строчки. Приказ о вашей казни уже отменен. Даю вам слово президента Соединенных Штатов.
– Почему я должен поверить этому слову?
– На вашем месте я, пожалуй, тоже бы не поверил. Я просто ставлю вас в известность. Лжи было много, и ее остается немало. Но то, что я вам сказал, – правда… Я распоряжусь, чтобы с вас сняли наручники.
Интерьер большой, слабо освещенной комнаты без окон напоминал декорацию к научно-фантастическому фильму. Вдоль стены располагалось с десяток телевизионных экранов, каждый из которых передавал всю «картинку» событий. За огромным пультом управления работало четыре оператора. В помещении постоянно появлялись какие-то люди в белых халатах, которые просматривали видеозаписи, делали заметки. Кто-то сразу уходил, кто-то задерживался, чтобы посовещаться с коллегами. Единственная цель всей этой деятельности заключалась в том, чтобы зафиксировать и подвергнуть анализу каждое движение Энтони Мэттиаса, любое произнесенное им слово.
Его лицо и вся фигура демонстрировались одновременно на нескольких экранах, под каждым из которых мелькали красные цифры, указывающие время записи. Под крайним слева экраном горела надпись: «Текущее». Весь день, начинающийся с утреннего кофе в саду, идентичном с садом в Джорджтауне, был для Мэттиаса иллюзией.
– Ему делают две инъекции еще до того, как он проснется, – произнес президент, расположившийся вместе с Хейвелоком за вторым, меньшим пультом у задней стены комнаты. – Один укол расслабляет мышцы и снимает физическое и умственное напряжение. Второй стимулирует работу сердца, улучшает кровообращение и при этом не влияет на действие первого наркотика. Не спрашивайте у меня медицинских терминов, я их не знаю. Я только знаю, какой эффект дают эти препараты. Мэттиас имеет возможность вступать в симулируемые контакты достаточно уверенным в себе… в некотором роде как муляж самого себя в прошлом.
