Черный треугольник. Дилогия - Кларов Юрий Михайлович (прочитать книгу TXT) 📗
«Когда мы подходили к расположенному у Покровских ворот Салону искусств, подследственный Перхотин неожиданно напал на меня, пытаясь обезоружить, а когда это ему не удалось, кинулся бежать вдоль правой стороны Белгородского проезда в направлении интендантского вещевого склада. После оклика «Стой!», а затем «Стой, стрелять буду!» мною, в соответствии с инструкцией, было применено оружие, в результате чего гражданин Перхотин, по уголовной кличке Кустарь, был убит…»
III
Прозоров своим обычным бесцветным голосом, почти дословно, пересказывал мне объяснительную записку:
– Когда мы подошли к Салону искусств, Перхотин, схватив меня за кисть правой руки, пытался обезоружить. Я вырвал руку и отбросил его ударом в челюсть. Он, как мне показалось, опять хотел на меня кинуться, но затем, верно, раздумал и бросился бежать вдоль правой стороны Белгородского проезда, мимо булочной, к интендантскому вещевому складу…
По мере его рассказа во мне нарастало глухое раздражение, которое я никак не мог приглушить.
– Вы уже об этом писали в своем объяснении.
– Да, – подтвердил он и попросил у меня разрешения закурить.
– Курите.
Прозоров достал из нагрудного кармана френча мятую папиросу, чиркнул зубчатым колесиком пузатой зажигалки, прикурил, глубоко затянулся.
– А теперь давайте разберемся.
– Да в чем тут разбираться, товарищ Косачевский? И так все ясно.
– Хочу кое-что уточнить.
– Слушаю.
– Когда Перхотин побежал по Белгородскому проезду, вы пытались его преследовать?
– Простите? – сказал он.
– Вы бежали за Перхотиным и стреляли в него на бегу?
– Нет, не бежал я за ним. Смысла бежать за ним не было, скрылся бы он.
– Значит, стреляли стоя?
– Стоя.
– С того самого места, где он на вас напал?
– Вроде.
– Вроде или с того самого?
– С того самого.
– Покажите мне это место на плане.
Он взял у меня лист бумаги с тщательно вычерченным Суховым планом места происшествия и поставил карандашом маленький крестик.
– Вот здесь он на меня напал, у этого дерева. Отсюда я и стрелял.
– Сколько было произведено выстрелов?
– Четыре.
– Один вверх и три в убегающего?
– Так точно.
– Когда вы в первый раз выстрелили в Перхотина, где он находился? Покажите на алане.
– Вот здесь, у этого дома с мезонином. Я еще опасался, что он забежит во двор.
– Понятно. Вы куда целились?
– В ноги. Но тут дело такое – лишь бы не промазать. А уж куда попадешь…
– Но вы не промазали: все три пули в цель попали. Не многовато ли?
– Так вышло.
– После какого по счету выстрела Перхотин упал?
– После третьего. Иначе я бы трижды не стрелял в него.
– А после первого выстрела он продолжал бежать?
– Вроде бы приостановился, но точно сказать не могу: не в тире ведь. Все вгорячах. Как угадаешь – первым выстрелом задел или третьим? Одна мысль – не дать убежать. Тут уж лучше перестараться, я так думаю…
– С какого расстояния вы стреляли в Перхотина?
– Точно не скажу.
– А вы прикиньте по плану. Вот дом с мезонином, а вот место, где он на вас напал.
– Метров двадцать будет, может, двадцать пять. Так?
– Так, – подтвердил я. – Именно так получается по вашему письменному и по вашему устному объяснению: двадцать – двадцать пять метров.
За дверью комнаты, в коридоре четко прозвучали и заглохли в отдалении чьи-то шаги. Вокруг люстры кружились в своей дурацкой карусели мухи. Тихо и жалобно скрипел стул под плотно сбитым, мускулистым телом Прозорова.
О чем он сейчас думал и думал ли о чем-либо?
Прозоров докурил папиросу до мундштука, аккуратно пригасил ее в пепельнице. Обращая на себя внимание, кашлянул. Дескать, во всем разобрались, все выяснили, так чего зря время терять?
Вполголоса спросил почтительно:
– Разрешите быть свободным, товарищ Косачевский?
– Нет, не разрешу.
– Как прикажете.
– Из этого кабинета вы уйдете уже под конвоем, Прозоров.
Колыхнулась сбоку от меня задернутая штора. Это не выдержали нервы у стоявшего между ней и окном оперативника, которого поместил туда на всякий случай Сухов.
Я тоже ожидал, что сказанные мною слова вызовут у Прозорова бурную реакцию, что он, например, кинется на меня, попытается обнажить оружие, в котором благодаря заботам того же Сухова не было ни одного патрона…
Такое развитие событий хотя и было чревато неприятностями, но зато вносило в создавшуюся ситуацию необходимую мне определенность.
Однако я недооценил сидящего передо мной человека. И тогда и позже Прозоров проявил поразительное самообладание. Он не сделал ни одного резкого движения, даже не изменился в лице. Единственное, что он себе позволил, – легкое недоумение:
– Вы собираетесь меня арестовать?
– Разумеется.
– За что?
Он извлек из кармана френча еще одну смятую папиросу. Закурил. Его холодные, вдавленные в мякоть лица глаза ничего не выражали – ни гнева, ни настороженности, ни страха.
– Почему вы убили Перхотина, Прозоров?
Он выпустил изо рта дым. Снова затянулся.
– Я действовал в соответствии с инструкцией, товарищ Косачевский.
– Инструкция не предписывает убивать людей.
– Перхотин был убит, потому что пытался бежать. Если бы не попытка к побегу…
– А никакой попытки к побегу не было, Прозоров.
– Но, товарищ Косачевский!…
– Не было. Кстати, вы кончали краткосрочные курсы по криминалистике и судебной медицине при Московском уголовном розыске?
– Нет, не успел: меня тогда в Центророзыск откомандировали. Но вы это к чему?
– К тому, что если бы вы кончили эти курсы, то смогли бы придумать что-нибудь более убедительное. У вас концы с концами не сходятся.
– Не понимаю.
– Сейчас поймете. Вы утверждаете, что Перхотин напал на вас, пытался бежать и вы в соответствии с инструкцией открыли по нему после предупреждений огонь, когда он находился от вас на расстоянии двадцать – двадцати пяти метров. Верно?
– Да.
– А вот заключение экспертизы: один выстрел в Перхотина произведен в упор, а два других – на расстоянии, не превышающем полутора метров. Одно это исключает вашу версию о побеге. Перхотин никуда не собирался бежать. Он находился рядом с вами. Убийство, Прозоров. Убийство, не имеющее никакого отношения к инструкции, на которую вы пытаетесь сослаться.
– Эксперт мог ошибиться.
– Заключение давал квалифицированный специалист.
– И все же он мог ошибиться, – повторил Прозоров.
– Мог, если бы не основывался на признаках, которые известны каждому опытному работнику уголовного розыска и даже неопытному, но прослушавшему курс лекций по судебной медицине и криминалистике. Определяя дистанцию, с которой были произведены выстрелы, экспертиза исходила из воздействия на одежду убитого пороховых газов, следов опаления и пятен копоти. А если учесть еще направление пулевых каналов… Тут невозможно ошибиться, Прозоров. Так что ваше объяснение выглядит детским лепетом. А ведь мы располагаем не только заключением экспертов, хотя оно более чем убедительно, но и показаниями двух свидетелей. Вот, как можете сами убедиться, собственноручные показания художника Энтина, который после первого выстрела, сделанного, кстати говоря, не вверх, как положено при попытке к бегству, а в спину Перхотина, наблюдал за происходящим через окно малого зала Салона искусств. Хотите ознакомиться? Если желаете, могу прочесть. Прочесть?
– Не смею затруднять вас.
– Воля ваша. А вот, как видите, протокол допроса другого свидетеля – дворника Емельянова. Показания обоих свидетелей совпадают до мельчайших деталей и полностью подтверждают выводы экспертизы. А сейчас, насколько мне известно, инспектор Центророзыска Сухов опрашивает третьего свидетеля, оказавшегося очевидцем событий в Белгородском проезде. Этот свидетель видел то же самое, что и два предыдущих. Так что эксперт не ошибся. На этот раз, похоже, ошиблись вы, сильно ошиблись. А за ошибки положено платить…
