Красный гаолян - Янь Мо (полная версия книги .TXT) 📗
— Встать!
Рябой Чэн поднял голову и увидел, что кричал человек лет тридцати с вытянутым и острым, словно лезвие, смуглым лицом и длинным подбородком. На голове у него была коричневая шапка, а в руке он держал чёрный пистолет. За ним виднелось несколько десятков широко расставленных ног в жёлто-коричневых штанах и обмотках, накрученных крест-накрест на икры. Рябой Чэн скользнул взглядом дальше вверх по ногам, по бёдрам, по туловищам и наконец увидел десятки чужеземных лиц с застывшим на них счастливым выражением — такое бывает у людей, которые долго сидели над дыркой в туалете и наконец-то смогли испражниться. Квадратный белый флаг с восходящим солнцем болтался на фоне красного утреннего света. В животе у Рябого Чэна всё перевернулось, а кишки заурчали от робкой радости опорожнения.
— Вылезай! — сердито крикнул ему парень в коричневой шапке.
Рябой Чэн затянул пояс и, пригнувшись, вскарабкался наверх. Он был крайне напряжён и боялся сделать лишнее движение рукой или ногой, глазные яблоки помутнели. Чэн не знал, что говорить, только кланялся.
Коричневая шапка, шмыгая носом, поинтересовался:
— В деревне есть гоминьдановцы?
Рябой Чэн с недоумением уставился на него.
Один японский солдат, подняв окровавленный штык, прицелился Рябому Чэну в грудь. Холод, исходивший от штыка, колючками впился в глаза и живот. Он услышал, как урчит у него в желудке, внутренности пульсировали, растущая радость от освобождения кишечника заставляла руки и ноги подёргиваться. Японец что-то крикнул и резко опустил штык вниз, отчего ватник с треском разорвался, и наружу вылезла вата, а грудная мышца сбоку заболела так, как если бы её вспороли. Всё тело сжалось в комок, и из него чуть было не полилось всё сразу — слёзы, сопли, дерьмо и моча.
Японец прокричал какую-то длинную фразу, похожую на гроздь винограда. Рябой Чэн с болью и надеждой смотрел на свирепое лицо солдата, а потом громко разрыдался.
Коричневая шапка ткнул Чэна в лоб стволом пистолета:
— Не реви! Генерал хочет с тобой поговорить! Какая деревня? Сяньшуй?
Чэн, сдерживая рыдания, покивал.
— В вашей деревне кто-нибудь плетёт сандалии из соломы? — спросил японец, чуть смягчив тон.
Невзирая на боль, Чэн поспешил заискивающе ответить:
— Есть, есть, есть.
— Вчера в Гаоми была ярмарка, кто-нибудь ходил на неё продавать сандалии?
— Да-да-да, — ответил Чэн.
Горячая кровь побежала от груди на живот.
— А Солёный есть?
— Не знаю… нет…
Коричневая шапка влепил ему звонкую пощёчину.
— Ну-ка говори, есть Солёный или нет?
— Есть, господин генерал. — Он снова обиженно всхлипывал. — Господин генерал, у нас в каждой семье есть соленья!
— Мать твою, что ж ты дураком прикидываешься? Я спрашиваю, есть ли здесь человек по прозвищу Солёный. — Коричневая шапка разошёлся не на шутку, хлёстан его по лицу. — Хитрая сволочь, отвечай, есть ли в деревне человек по прозвищу Солёный?
— Да… то есть нет… да… нет… господин генерал, не бейте меня… не бейте, господин генерал… — пролепетал Рябой Чэн. От ударов у него начала кружиться голова.
Японец что-то сказал. Коричневая шапка сдёрнул с себя головной убор, поклонился в пояс, а потом повернулся к Чэну, и улыбка тут же сползла с его лица. Он толкнул Чэна и сердито буркнул:
— Показывай дорогу! Найди всех, кто плетёт соломенные сандалии!
Рябой Чэн, памятуя о корзине и лопате, оставшихся на насыпи, помимо воли обернулся, но тут же по его щеке едва не полоснул блестящий штык. Он понял, что жизнь дороже корзины для навоза и лопаты, и больше не поворачивал головы, а пошёл в сторону деревни на подгибающихся ногах. За ним шли несколько десятков японцев, под подошвами меховых сапог скрипела заиндевелая трава. Из-за утла стены опасливо лаяли серые собаки. Небо постепенно светлело, половина солнца давила на серо-коричневую землю. Плач младенцев резко контрастировал с охваченной тишиной деревней, в которой затаился страх. Слаженные шаги японских солдат напоминали ритмичную барабанную дробь, сотрясали барабанные перепонки и отдавались в грудной клетке. Рана на груди горела, содержимое штанов стало липким и холодным. Чэн подумал, что он ужасно невезучий, остальные перестали собирать собачье дерьмо, а он как назло пошёл, и вот ему досталась такая дерьмовая доля. Чэна обижало, что японцы не оценили его покорности. Надо побыстрее привести их к местным мастерам, плетущим соломенные сандалии. А кто из них Солёный, тому не поздоровится. Рябой Чэн увидел вдалеке ворота своего дома, в промоинах на кровле, оставшихся после летних ливней, проросло несколько пучков белой травы, над трубой поднимался столб синего дыма. Никогда ещё Рябой Чэн не испытывал такой сильной привязанности к родному дому. Когда всё закончится, он сразу же вернётся туда, наденет чистые штаны и велит жене присыпать известью рану на груди, а не то кровь уже скоро вытечет до последней капли. Перед глазами летали зелёные мушки, ноги стали ватными, к горлу подступала тошнота. Никогда ещё Рябой Чэн, известный на весь дунбэйский Гаоми своей игрой на соне, не находился в столь затруднительном положении. Ноги подкашивались, в глазах плескались два озерца ледяных слёз. Он подумал о своей красавице жене: сначала она была недовольна тем, что вышла за парня с лицом, изрытым оспой, но потом ей пришлось смириться — как говорится, курица следует за петухом, а сука — за кобелём.
4
Ранним утром за деревней раздался выстрел, разбудивший мою вторую бабушку, которая во сне дралась с бабушкой. Она села, чувствуя, как сильно колотится сердце, и долго не могла понять: что-то случилось там, за околицей, или же ей всё приснилось. За окном уже пробивались слабые утренние лучи, на оконном стекле размером с ладонь виднелись причудливые морозные узоры. Вторая бабушка почувствовала, что плечи замёрзли, слегка повернула голову и посмотрела на свою спящую дочку (мою тётку), посапывающую у неё под боком. Ровное и спокойное дыхание пятилетней девочки уняло страх в сердце второй бабушки. Она подумала, что это, наверное, Лао Гэн выстрелил в какого-нибудь зверя, и сама не знала, насколько же её догадка близка к истине — а уж тем более не знала, что когда она, посидев немного, снова заползёт под одеяло, острые штыки японцев будут протыкать неподатливое тело Лао Гэна. Тётка перевернулась, закатилась под грудь второй бабушке, та обняла девочку, ощутив на своей коже тёплое дыхание дочери. С тех пор как бабушка выставила Ласку за порог, прошло много лет, за это время дедушку успели обманом вывезти в Цзинаньскую управу, и он едва не лишился жизни. Ему удалось спастись, он бежал обратно в родные места, а бабушка к тому моменту уже стала жить у главы «Железного братства» по кличке Чёрное Око. Хотя в ходе поединка с Чёрным Оком дедушка и был повержен, однако случившееся вызвало из глубин бабушкиной души ту сильную любовь, которую просто так не уничтожить. Бабушка догнала тогда дедушку, они вместе вернулись в деревню и возобновили торговлю вином. Дедушка убрал оружие и завязал с разбойничьей жизнью, став на несколько лет зажиточным крестьянином. В тот период больше всего хлопот ему доставляла постоянная ревность бабушки и второй бабушки друг к другу. Результатом стало заключение «трёхстороннего договора», по которому дедушка десять дней жил у бабушки, потом десять у второй бабушки, и это правило нельзя было нарушать. Дедушка строго придерживался этого условия, поскольку ни одна из двух женщин не была тихоней.
Вторая бабушка обнимала маленькую тётку, а на сердце у неё разливалась сладкая тоска. Вот уже третий месяц как она снова беременна. Беременные женщины обычно становятся добрее и нежнее, но при этом они нуждаются в опеке и защите. Вторая бабушка не стала исключением. Загибая пальцы, она считала дни в ожидании дедушки. Он должен был прийти на следующий день… И тут за околицей снова раздался резкий выстрел.
Вторая бабушка быстро поднялась и оделась непослушными руками. Слухи о том, что японцы вот-вот придут, чтобы обобрать деревню дочиста, давно долетали до её ушей. Она целыми днями тревожилась, душу её охватили чёрные предчувствия великой беды.
