Эфирное время - Дашкова Полина Викторовна (читаем книги .txt) 📗
«А ведь действительно любит. У него никого нет, кроме собаки, щенка-доберманихи, которую он назвал Лотой и купил скорее для меня, чем для себя. Кто же виноват, что так вышло? Встретил бы он другую, незамужнюю, бездетную, и была бы у него нормальная семья. Мы столько говорили об этом, что уже стало скучно обсуждать неразумность и несправедливость его выбора».
Лиза улыбнулась и повторила движение его губ, потом, также беззвучно, добавила:
– Уезжай, пожалуйста.
Он понял, отрицательно помотал головой. И вдруг в глазах его она увидела не то чтобы тревогу, а какое-то неприятное удивление. Оглянувшись, она столкнулась лицом к лицу с Красавченко.
– Багаж уже пришел, – сообщил он громко, – вот ваш чемодан. А это, как я понимаю, ваш Юраша? Тот самый, по которому вы соскучились в Канаде? Ну что ж, будет приятно познакомиться. Должен сказать, ваш законный супруг выглядит куда привлекательней, – он откровенно улыбнулся растерянному Юре и даже помахал ему рукой, – Лиза, может, вы хоть спасибо скажете? Я ведь снял ваш чемодан с ленты, нашел для вас багажную тележку, а вы так и не ответили мне, собираетесь приглашать меня на передачу или нет. Ох, пардон, я вижу, вам не до меня. Сюда направляется законный супруг. Изумительная сцена!
Однако изумительной сцены не получилось. Юра исчез в толпе. По тому, как поспешно бросился к выходу Красавченко, Лиза поняла, что впереди ее ждет много всего неприятного.
– Простите, вы – Беляева? – полная пожилая дама осторожно тронула ее за рукав. – Вы знаете, я смотрю все ваши передачи, абсолютно все. Это удивительно, как вам удается поднимать людям настроение. Когда вы рассказываете даже самые неприятные новости, все равно кажется, что все будет хорошо. Спасибо вам, – дама была совершенно красной от смущения и, не дождавшись ответа, быстро покатила свою тележку к выходу.
Когда Лиза прошла таможню и поцеловала мужа, за спиной у нее послышался возбужденный шепот:
– А я тебе говорю, это она! Точно, она!
Михаил Генрихович погрузил чемодан в багажник, Лиза оглядела стоянку и заметила вдалеке Юрин темно-синий «опель». У машины стояли двое, Юра и Красавченко. Оба курили.
– Все, садись, поехали, – услышала она голос мужа, – Надюша к твоему приезду испекла пиццу. Не знаю, что у нее получилось... А Витя вчера привел девочку. Зовут Оля, очень хорошенькая, главное, совсем не накрашенная, без рожек и копыт.
– Что ты имеешь в виду?
– Ну как же, они ведь все теперь изображают нечистую силу, на голове накручивают какие-то фигульки из волос, на ноги надевают копыта высотой в полтора метра, и бегом на шабаш, дергаться в массовом припадке бешенства. Кстати, наша Надюша тоже требует ботинки на платформе. Я сказал, только через мой труп.
Выезжая со стоянки, они совсем близко проехали мимо «опеля». Юра сидел за рулем и держал в руках какую-то книгу.
«Да, конечно, книга... – усмехнулась про себя Лиза, – это коробка с видеокассетой. Красавченко успел заказать копию, наверняка не одну».
Ее радиотелефон зазвонил, когда она была в ванной. Михаил Генрихович просунул в дверь руку с тренькающей трубкой.
– Возьмешь? Или сказать, что ты не можешь подойти?
– Возьму, спасибо.
– Как же это произошло, Лиза? – услышала она сдавленный, хриплый голос. – Как могло такое с тобой случиться? Ты разумная взрослая женщина, ты совсем не пьешь... Как? Объясни мне.
– Ты уверен, что это я? – спросила она тихо. – Ты внимательно смотрел?
– Да, – он неприятно, жестко засмеялся, – я смотрел очень внимательно. Надо сказать, ты занималась этим с огромным удовольствием. Еще бы, такой умелый, такой сильный партнер, настоящий супермен.
– Юра, послушай меня, но только спокойно, без эмоций. Дело в том, что я совершенно ничего не помню.
– Такое не забывается, Лиза. Я только хочу понять, что ты при этом чувствовала? Просто животная страсть? Или были какие-то еще эмоции?
В дверь постучали.
– Мам, ты скоро? – спросила Надюша. – Папа и Витя не могут поделить свитера, обоим нравится с темным узором, а размеры одинаковые. И пицца стынет. Выходи, пожалуйста.
– Да, малыш, я сейчас, – откликнулась Лиза, прикрыв трубку ладонью.
– Я понимаю, что никаких прав на тебя у меня нет, – тяжело дышала ей в ухо трубка, – но и ты пойми, как мне больно. По телефону ты сказала, что тебя шантажируют. Но прости, при таком образе жизни совсем не сложно нарваться на шантаж. Ты сама подставилась. Советую впредь быть осторожней.
– Юра, что ты говоришь? Какой образ жизни? Какая осторожность?
– Лиза, не надо врать хотя бы себе самой. Ну да, случилось. С кем не бывает?
– Он усмехнулся. – Я, старый идиот, на что-то надеюсь. Строю всякие лирические иллюзии, а оказывается, все так просто...
– Юра, перестань. Я приеду, мы поговорим. Прошу тебя, не относись к этому так серьезно.
– Прости, я человек старомодный, но ломать себя, подстраиваться под нынешние небанальные представления о любви и дружбе мне сложно. Возраст не тот. Я не могу к подобным вещам относиться спокойно. Возможно, это покажется тебе смешным, но представь, что мне очень больно было увидеть, как женщина, которую я люблю, кувыркается в койке с чужим мужчиной.
– Значит, ты не допускаешь мысли, что на этой кассете не я?
– Я еще не сошел с ума. Это ты, Лиза. Тебе там очень хорошо, просто отлично. Вы с этим суперменом удивительно подходите друг другу как половые партнеры. В дверь опять постучали.
– Мам, ну ты скоро? – недовольно поинтересовался Витя. – Надя во второй раз греет пиццу.
– Да, Витюша, уже выхожу... Юра, я очень тебя прошу, успокойся, я приеду к тебе завтра, после эфира. Я должна сама посмотреть кассету.
В ответ она услышала частые гудки.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В августе 1917 года никаких полицейских урядников в России уже не было. Существовала какая-то народная милиция, но где искать, к кому там обращаться, никто не знал.
– Это же надо, чтобы от варенья такое несчастье. Кто их разберет, кавказцев, – бормотал Тихон Тихонович, – я говорил, опасно покупать на их грязных базарах. Мало ли, может, хранили они это проклятое варенье в погребе, где крысы. Травили крыс, вот и попал мышьяк в банку.
– Да, – хриплым эхом отозвалась из темноты Ирина, – – там много крыс. Я знаю. Я видела.
– Вот я и говорю, – кивнул купец, – случайно могло попасть в банку что угодно. Всякое бывает. Между прочим, я ведь тоже ел варенье, и вы, Константин Васильевич, и Софья Константиновна. Все ели.
– Перестаньте, – махнул рукой доктор, – кого вы хотите обмануть? Одну банку госпожа Порье открыла сама, из нее выложила варенье для Михаила Ивановича и для Сони. Именно туда и был добавлен яд. Когда мы садились за стол, она пододвинула им двоим уже наполненные вазочки. А остальные, то есть мы с вами, накладывали себе из большой вазы. Все просто, Тихон Тихонович, и все заранее продумано.
– Что продумано? Кем? – не унимался купец. – Как вы можете такое говорить? Как вам не совестно? Что же, моя Ирина враг самой себе? Зачем же оставаться вдовой в такое смутное, опасное время? Слушайте, господин доктор, а может, его сиятельство, того, сам решил таким оригинальным способом... ну, вы понимаете, о чем я? Он ведь тонкая художественная натура, а, как известно, такие как раз весьма склонны, – купец сдержано кашлянул, – я давно замечал за ним странности, эта его страсть к одиночеству, к рисованию картинок... А вам, господин доктор, за хлопоты я заплачу. Много заплачу, не обижу. Сейчас деньги ничего не стоят, но вы не волнуйтесь, у меня есть старые надежные золотые червонцы...
– Господин Болякин, уйдите, очень вас прошу. Куда-нибудь уйдите и уведите вашу дочь отсюда, иначе я за себя не ручаюсь, – выдавил сквозь зубы Константин Васильевич.
– Куда же это, интересно, нам уходить? – истерически взвизгнула Ирина. – Мы в своем доме, и вы, господин доктор, здесь не распоряжайтесь. Делайте свое дело, лечите больного, а нам указывать не надо! – Крик перешел в бурные рыдания.
