Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
Метров через сто Рут сбавила шаг.
Где же, черт возьми, этот самый «Нефритовый берег»?
Адрес она позабыла, а карточку гуттаперчевая азиатка ей не дала. Только сказала, что тому, кто знает, найти их нетрудно. Рут помнила, что заведение находится недалеко от больницы. Той самой больницы, в которой Жожо пожелала ей гореть в адском пламени. Рут тогда нырнула в ночь и выбралась… на «Нефритовый берег».
Она пересекла Принсенграхт и свернула в боковую улочку, одну из тех, которые веером расходились от центра. Старый город вдруг кончился, начались прямолинейные, словно расчерченные по линейке, кварталы.
На ближайшем темном перекрестке Рут осмелилась оглянуться.
Белой машины не было. Страховка исчезла. Она осталась одна.
Чтоб тебя, Смитс… безмозглый идиот… Полиция! Когда надо, их ни хрена не найдешь. Детектив! Такой даже сыр на сырном сандвиче не отыщет, пока ему пальцем не ткнешь.
Придется рассчитывать только на себя.
Она стащила с руки перчатку и, по привычке вцепившись зубами в край ногтя, огляделась.
На другой стороне улицы хлопнули ставни. В окне первого этажа задернули шторы.
На перилах крыльца появился кот — две желтоватые монетки посмотрели на нее из темноты — и исчез, метнувшись вниз по ступенькам подвала.
Рут перешла через дорогу.
Никого.
Она сделала несколько шагов, остановилась, подумала и, повернув, двинулась в противоположную сторону. В конце улицы чернело недостроенное здание. Угловой дом стоял, окруженный лесами; на тротуаре высилась горка шифера.
Улица вела во внутренний дворик.
Рут прошла вперед, повернулась, скользнув взглядом по ряду светящихся прямоугольников окон. Толстый, многослойный сандвич с человеческой начинкой. Разделенные стенами и потолками, зажатые в узких нишах бытия, люди жили, не ведая, что происходит над ними, под ними и рядом, за бетонной перегородкой.
Не то.
Она вернулась на улицу, пнув попутно дорожный знак.
Дрогнула штора.
Так можно ходить всю ночь и ничего не найти. Логика подсказывала дойти до больницы и начать поиски уже оттуда. Тогда все началось с трех монахинь. Она еще попросила у них закурить. Боже, какой же надо быть дурой! Так, потом она запаниковала и свернула в какой-то лабиринт. Впрочем, нет, не запаниковала. Скорее, задергалась.
Да, но как добраться до больницы?
Куда идти?
Ни малейшего представления.
И спросить не у кого.
Грудь сжала плотная лента напряжения.
В конце улицы замигал невидимым машинам светофор. Красный сменился желтым. Желтый — зеленым. Щелкая пальцами, Рут отсчитывала секунды. Наконец светофор снова переключился на зеленый.
Она дошла до перекрестка и огляделась.
Магазинчик на углу показался знакомым. Рут воспрянула духом. Она определенно видела его в прошлый раз. Клуб находился где-то рядом, рукой подать. Но где?
Из окна над головой донесся пронзительный визг электродрели — самое время вспомнить навыки курса «Сделай сам». В другом доме вытянувшийся на диване перед телевизором мужчина слегка поморщился, когда Рут прошла мимо — серой тенью на фоне сумрачной улицы.
За спиной у нее послышались шаги. Неизвестный шел от того самого перекрестка, где только что стояла сама Рут. Она не успела оглянуться — шаги свернули и стали удаляться.
Улица была непривычно узкой, даже по меркам Амстердама. Рут дошла до следующего перекрестка. Здесь было тихо, если не считать журчания текущей где-то внизу воды и едва слышного жужжания — примерно такой звук получается, если заманить в пустую металлическую банку осу. Она не раз проделывала это летом в саду у родителей. Жужжало где-то неподалеку, но определить источник Рут, как ни вертелась, не могла.
Она подняла голову.
Над узкой дверью с решетчатым ставнем на уровне носа сердито прыгали крошечные белый и зеленый огоньки, сбившиеся в конец неоновой трубки. Сама трубка погасла. Но в полусвете фонаря нетрудно было разобрать сделанную курсивом надпись: «Нефритовый берег».
Рут перевела дыхание, толкнула дверь и вошла.
Глава тридцатая
Вошла и как будто нырнула, опускаясь все глубже и глубже в теплый, сладковатый густой суп табачного дыма, в атмосферу другой, необычной маленькой, планеты.
Переливчатый гитарный рифф вскинулся бурным, неудержимым финальным аккордом, вслед ему улетела в еще звенящую тишину пара изящных переборов… Пауза… и жиденькие хлопки.
Образовавшийся вакуум заполнили приглушенные, неторопливые голоса.
Сойдя с последней ступеньки, Рут оказалась под крылом сделанной из папье-маше гигантской стрекозы, свисавшей с потолка над баром.
Все было так же, как и в прошлый раз, за исключением публики.
Чита посмотрела на нее, но не узнала. Взгляд азиатки отскочил, словно наткнувшись на невидимую силовую стену в паре сантиметров от ее плоского носа.
У бара сидела пара пьянчужек, остальных посетителей разметало по столикам.
Рут вздохнула, зажмурилась и снова открыла глаза.
Пожилой официант помог ей снять пальто. Она еще ухитрилась улыбнуться и пробормотать вежливое «спасибо».
Мистер Шайн сидел на подиуме с зажженной сигаретой, негромко разговаривая с каким-то парнем. Голубая гитара отдыхала у стены.
Кто-то включил проигрыватель — «Голубое на голубом».
Тщательно контролируя дыхание, Рут послала телу мысленный приказ расслабиться.
И неторопливо огляделась.
Да, он был здесь — она заметила его почти сразу в угловом кресле на двоих. Его затылок, его профиль, его плечо и полоска бедра. И даже палец, которым он задумчиво водил по высокому цилиндрическому стакану, тоже был его.
Достаточно. Сомнений не осталось.
Она узнала бы его где угодно.
Маартен — ее Маартен — вернулся из другого мира, преодолев пропасть, отделяющую живых от мертвых. Бедняжка заметно постарел — это было видно сразу. Да и весу набрал — попробуйте посидеть на диете из чистой амброзии… И все равно это был он. Только он мог сидеть вот так, отвернувшись от всех, уйдя в свои мысли, отступив в то особое, тесное измерение полной внутренней сосредоточенности, куда она никогда не могла пробиться, где для нее просто не было места. Только он мог так сжаться, достичь такой степени особой мужской концентрации, удалиться за тот предел, куда не долетали ее слова, порог которого она никогда не смела переступить, окно которого никогда не могла разбить.
Живая смерть.
На нее уже обращали внимание.
Она стояла посередине зала, бессильно опустив руки.
Какой-то мужчина задвинул стул, освобождая проход, но, увидев, что Рут осталась на месте, пожал плечами.
Настороженные взгляды. Осторожные улыбки.
Наверное, все ждали, что она сделает дальше. Наверное, все решили, что она уже набралась. «Ладно, — подумала Рут, — я вам докажу обратное». Дым, который вроде бы должен был рассеиваться, собирался в клубящиеся облака, плыл по комнате, и в нем исчезали лица и тела.
Но нет, она не допустит, чтобы он исчез.
Только не теперь.
Давно не виделись.
Рут сделала шаг… другой…
Кто-то вздумал шутить с ней шутки.
Все как будто замедлилось.
Мимо нее, словно «Мария Селеста», проплыл официант. Похожая на моржиху женщина с зажатым между пальцами мундштуком из черного янтаря повернулась к Рут и застыла: припудренные сиреневым тальком щеки, узкие алые губы, глаза навыкате и дымок, как пар из носика чайника, сочащийся между перламутровых губ.
Маартен пошевелился, словно ощутил прошедший по залу сквознячок общего внимания. Очнулся. Медленно повернулся. Увидел ее. Поднялся. Его большая рука легла на ее талию, увлекая в тень, на свободную половинку кресла. И снова запах селитры — порох на рукаве!
Рука была не его — сколько же ей понадобилось времени, чтобы понять это.
И Маартен был не Маартеном и даже не его призраком.
Перед ней был его двойник, накачанный велосипедным насосом. Его отец. Старина Лукас. Сын в отца и отец в сына. Кто в кого? Вопрос из серии, что было раньше: яйцо или курица? Ответ на этот извечный вопрос дал бы Майлс — милашка Майлс знал ответы на все вопросы. «Куры, — сказал бы он, — есть твари, созданные яйцами для производства яиц. Запомни это, Рут, и сильно не ошибешься. И не ешь сандвичи с курятиной и яйцом — неэтично».
