Странники в ночи - Быстров Андрей (книга жизни .TXT) 📗
Саша проводила гостей и сразу открыла домик зайца. О, как безутешно плакала она в день своего рождения! А ты тайком любовался украденным зайцем у себя дома.
Нетрудно было догадаться, кто украл Топси. В тот же вечер к тебе пришел отец Саши. Деликатный и тактичный человек, он говорил с тобой очень мягко. Может быть, говорил он, ты случайно, машинально положил Топси в карман, в этом нет ничего страшного, Саша плачет, поищи, пожалуйста, зайца... Но ты, великий актер, так безупречно сыграл недоумение, что Сашиному отцу пришлось отправиться восвояси ни с чем...
Потом была школа, косые взгляды и ехидные намеки одноклассников. Ты переносил это с трудом, но ещё хуже было другое. Подозрение падало не только на тебя, но и на Рому Колесникова - этот мальчик, к его несчастью, также по стечению обстоятельств недолго был один в комнате, а раз ты так здорово оправдался перед отцом Саши, не он ли увел Топси? Ты видел, как он страдает. Своим признанием ты мог отвести от него несправедливое подозрение, но ты не сделал этого. Вслед за кражей ты совершил второе преступление, более страшное - ты подставил невиновного человека.
Чудовищность ситуации разъедала твою душу, рвала совесть в клочья. Нет, я не стану взваливать на тебя лишнее и утверждать, что сам ты не страдал! Уже и речи не было о том, чтобы играть с Топси, радоваться ему. Ты ненавидел этого зайца, ты боялся достать его из дальнего угла ящика с игрушками, боялся взглянуть на него. Ты только и думал о том, как вернуть Топси. Подбросить к дверям Сашиной квартиры? В её портфель в школе? Но тебя могли заметить, и тогда - ужас несмываемого позора...
То, что ты сделал, было почти бессознательным актом. С Топси в кармане ты вышел из дома, долго бродил по городу... На лифте ты поднялся на самый верх единственной тогда двенадцатиэтажки и сбросил Топси с общего балкона. Ты не смотрел, как он летит, не видел, как он ударился об асфальт и разбился на мелкие осколки... О, эти осколки, острые, острые! Осколки зайца Топси всегда будут ранить твое сердце.
Женщина умолкла и так сильно затянулась сигаретой, что горящий табак затрещал. Теперь Андрей не сводил с неё глаз. Кто она? Неужели сама Саша Круглова? Но даже Круглова не могла знать того, что знал только он один. Эта женщина проникла вглубь, как мыслящий океан лемовской планеты Солярис, и вытащила, вывернула наружу спрятанное, страшное, сокровенное... Она возродила и во весь рост поставила перед ним то, о чем он предпочел бы не вспоминать никогда, что стер бы, если бы мог...
Из груди Андрея вырвался не то хрип, не то стон. С усилием наполовину овладев голосом, он просипел:
- Откуда... Как ты узнала?
- Ох, ох, ох! - женщина явно издевалась. - Большой секрет! Да об этом болтают во всех кабаках города! Напиши-ка роман, писатель. "Осколки зайца Топси" - почище пепла Клааса, да? Слабо?
Андрей поднял взгляд. Мир и покой, и обещания чудес покинули черный купол неба, исчез препятствующий жесткому излучению экран. Андрей стоял в скрещении лучей рентгеновских лазеров Империи.
- Я искупил свою вину, - твердо сказал он, не женщине, а этим беспросветным небесам.
- О, нет! - засмеялась та, что представилась Анжеликой. - Чем же? Страданиями? Страданий недостаточно, счет не закрыт. Но у тебя есть шанс. Беги, спасайся! Беги, кролик, беги!
Ее голос рокотал подобно далекому грому.
- Нет, - ответил Андрей, глядя на неё в упор, прямо в глаза. - Ты не заставишь меня.
- Беги! - взревело чудовище, захватившее мозг несчастного создания. Женщина вскочила со скамейки, занесла стиснутый кулачок... И обмякла, снова села, дрожа, как от сильного холода.
- Пива, пива, - причитала она. - Водки, согреться...
В траве за скамейкой прошелестел странный порыв ветра, сжатый и последовательный, будто там прокатили тяжелый невидимый шар, и раздалось какое-то глумливое хихиканье. Андрей огляделся. На противоположном краю площади светились окна коммерческих киосков, и Андрей направился к ним.
Водки в продаже не оказалось, даже из-под полы, а пиво не спасло бы Анжелику. Андрей купил бутылку крепкого вина, вернулся и вручил её женщине. Та жадно сорвала зубами пластмассовую пробку, опорожнила полбутылки одним здоровенным глотком. В её глазах появился янтарный блеск.
- Эй, писатель... А как же все-таки насчет романа? Ничего сюжетец? Гонорар пополам...
Андрей зашагал прочь. Он ни разу не обернулся.
22
Ночь прошла под знаком КАРТИНЫ. Андрей больше не видел себя ни в ней, ни возле неё - в ужасающе ярком сне все поле зрения заполняла она сама. Каждый тщательно выписанный кленовый лист, каждый мазок, штришок, изображающий веточку или травинку, отпечатывался в памяти настолько глубоко, что казалось, крутится ротационная машина, оборот за оборотом обновляя и углубляя все ту же копию картины в сознании Андрея. А уже в следующую секунду это ощущение пропадало, и картина представлялась зыбкой, неясной, ускользающей настолько, что и разглядывая её в тревожном сновидении, Андрей не отдавал себе отчета, какой именно перед ним пейзаж. Но то, как он видел картину, как осознавал её, помнил или не помнил - все это было второстепенно. Главным же, как он чувствовал, была не сама картина, а то, что скрывалось ЗА НЕЙ. Нечто непредставимо страшное таилось там. Оно было настолько НАСТОЯЩИМ - до дрожи, до отчаяния - что сжимающийся в тисках кошмара мозг торопливо ставил на пути воображения новые и новые барьеры. Нельзя представить ЭТО, нельзя увидеть внутренним зрением, ибо тогда ОНО захватит власть. С помощью волевого усилия Андрей мог бы увидеть... Пожалуй, он даже знал, ЧТО скрывается за картиной, но проникнуть туда было почти равносильно капитуляции. А этот тонкий колышащийся холст, прогибающийся под напором с другой стороны, служил надежной преградой... ПОКА, во сне. Наяву картины не будет, а ТО, ЧТО ЗА НЕЙ, останется.
Беззвучный крик, пронесшийся в нематериальных коридорах подсознания, разбудил Андрея. Фосфоресцирующие стрелки на циферблате настенных часов подползали к пяти. Эта картина... Чего только Андрей не отдал бы, чтобы узнать, существует ли такая картина в действительности, посмотреть на нее. Зачем? Неизвестно. Что-то подсказывало ему, что в картине скрыт ответ.
В темноте он вытянул руку, включил коротковолновый транзисторный приемник. Ему хотелось услышать голоса людей, голоса Земли, просто чтобы удостовериться, что он не один на свете. И он слышал их, голоса на разных языках, он крутил ручку настройки под завывания помех, и звучащий мир отвечал ему. Обрывки чужестранной скороговорки, вторгающаяся с полуслова и пропадающая в белом шуме русская речь, всплески веселых мотивчиков, рекламные джинглы...
Андрей перестал вращать ручку, когда наткнулся на какую-то станцию, передававшую знакомый ему до последней нотки альбом - "Стену" легендарных "Пинк Флойд", крик о помощи из комфортабельного оцепенения. Как можно было видеть на светящейся шкале, радиоволны доносили эту музыку в диапазоне сорока одного метра - далеком, заокеанском. Ей не предшествовали никакие объявления или комментарии - возможно, они и были, но Андрей настроил приемник на станцию, когда музыка уже началась. Попискивания, стенания и треск эфирных помех не только не мешали, но как-то естественно встраивались в гитарно-клавишную архитектуру Роджера Уотерса. Кроме того, они словно говорили: вот из какого далека летят к тебе эти электромагнитные колебания, вот сколько трудных километров им пришлось преодолеть, чтобы ты смог услышать "Пинк Флойд" в пять часов утра!
Голос вплывал в комнату из радиоприемника, печально-медитативный, будто ищущий точку равновесия.
В МОЕМ ТЕЛЕВИЗОРЕ - ТРИНАДЦАТЬ КАНАЛОВ, ЕСТЬ ИЗ КАКОГО ДЕРЬМА ВЫБИРАТЬ
Андрей убрал пальцы с круглой ручки настройки. Музыка уносила его прочь из мира ночных кошмаров, не предлагая ничего утешительного взамен. Он тонул в обволакивающих радиоволнах.
У МЕНЯ ЕСТЬ ЭЛЕКТРИЧЕСКИЙ СВЕТ, ВТОРОЕ ЗРЕНИЕ, ПОТРЯСАЮЩАЯ СПОСОБНОСТЬ НАБЛЮДАТЬ
