Записки следователя (сборник) - Шейнин Лев Романович (читаем полную версию книг бесплатно .TXT) 📗
— И слушать не хочет.
Голубь достал из буфета водку, но гость пить отказался. Он сидел у открытого окна; издалека доносилась музыка, на улицах посёлка почти никого не было — все уехали в город любоваться фестивалем.
— Где мать? — спросил Кардинал.
— В Останкине у дворца концерт. Малайцы пляшут, — ответил Голубь. — Старуха с соседками пошла. А то, говорит, сынок, помру и малайцев не повидаю. Я спрашиваю: “Мать, на кой сдались тебе эти малайцы?” А она рассердилась и отвечает: “Если люди к нам бог весть откуда в гости приехали, надо и нам вежливость соблюсти — в ладошки им похлопать и “мерси” сказать”.
Кардинал молчал, продолжая о чём-то думать. Потом встал, снял с вешалки шляпу и коротко бросил:
— Пошли!… Нечего зря время терять… И не забудь инструмент!…
На залитой огнями площади перед главным входом Сельскохозяйственной выставки (в те дни она ещё так называлась) было множество гуляющих. Почти все иностранные делегации жили в гостиницах, построенных в районе выставки, и теперь они гуляли с москвичами.
В толпе, состоявшей из москвичей и немцев, Кардинал и Голубь вдруг услыхали знакомый голос. Пробравшись поближе, они увидели Пузыря, исполнявшего обязанности переводчика. Непринуждённо обняв за плечи молоденькую ясноглазую немку, Пузырь, гордый общим вниманием, громко говорил:
— Немецкие камрады спрашивают — сколько стоит поездка на курорт?
— Смотря какой курорт, — отвечал кто-то из толпы. — И как ехать — по путёвке одно, без путёвки другое…
— Эй, друг, — кричали Пузырю из толпы. — Ты объясни, что у нас санаторий, а не отели. И что курс лечения, харчи и всё прочее входит в стоимость путеёки…
— Это когда есть путёвка, — вмешалась в разговор нарядная дамочка с модной лакированной сумкой. — А если курсовка, то уж совсем не так… А если диким образом, то…
Пузырь взглянул на дамочку, хотел что-то сказать и в этот момент заметил Кардинала и Голубя. Одним движением ресниц Пузырь указал им на лакированную сумку, а затем с изысканным поклоном произнёс:
— Мадам, ваша воля для меня закон. Непременно переведу всё, что вы сказали. Айн момент, мадам!…
Дама, порозовев от удовольствия, кокетливо улыбнулась, кивнув в знак признательности. Пузырь начал переводить, произнося, однако, по-русски слова “путёвка” и “курсовка”. Немцы его не понимали. В этот момент Голубь ловко прильнул к даме и занялся её сумкой. Потом он вернулся к Кардиналу и сунул ему в карман пиджака замшевый кошелёк, только что вытащенный из сумки.
Пузырь уже заканчивал переводить, как раздался истерический крик дамы, внезапно обнаружившей исчезновение кошелька.
— Ой, кошелёк!… Полторы тысячи, жулики проклятые!… Милицию сюда, милицию!…
Толпа зашумела, немцы, заинтересовавшись происшествием, стали перешёптываться. Дама продолжала кричать, что в украденном кошельке было полторы тысячи, которые она отложила на курорт. Тучный немец в кожаных коротких штанишках и зелёной шляпе с пером что-то горячо внушал своим соотечественникам, многозначительно подмигивая и ухмыляясь. Кардинал пробился поближе к Пузырю.
— Западные? — быстро спросил он.
— Да, баварцы, — ответил Пузырь. — Вон тот, с пером, хихикает. Держите, говорит, карманы крепче, Москва кишит жуликами. Я, говорит, вас ещё в пути предупреждал, а вы не верили!… В России нет законности, господа!… Сволочь!…
Кардиналу стало не по себе. Но в этот момент чей-то мужской, очень знакомый голос громко и отчётливо произнёс позади него:
— Сами уронили кошелёк, гражданка, а теперь кричите неизвестно зачем!… Вот ваш кошелёк. И нечего орать!
Кардинал быстро просунул руку в карман пиджака, в котором только что лежал украденный Голубем кошелёк. Но кошелька — удивительное дело! — уже не было. Кардинал обернулся и с трудом удержался, чтобы не закричать: перед дамой стоял Сенька Мороз, да, да, рыжий, курносый, как всегда веснушчатый Сенька Мороз, и дама горячо благодарила его:
— Мой кошелёк, мерси, гражданин! — радостно кричала она. — Вот видите, полторы тысячи, как я говорила!… Ах, как я вам благодарна!…
Толпа зашумела. Тучный немец сразу перестал хихикать. Пузырь стоял с раскрытым от удивления ртом, потеряв дар речи. Сенька Мороз очень спокойно и даже с лёгкой улыбкой смотрел на Кардинала. Тот выдержал взгляд Сеньки, потом подошёл к Пузырю и сказал:
— Переведите, пожалуйста, этой свиной баварской туше: зря он так хихикал и радовался!… Это у них фашистские каты в министрах ходят, у них!… Так что насчёт законности не нам слушать и не ему говорить!…
— Верно, — поддержал Кардинала Сенька и, подойдя ближе, тихо произнёс: — Пойдём, друг, побалакаем…
— Пойдём, — согласился Кардинал и пошёл с Сенькой к главным воротам выставки.
Оба шли молча, изредка поглядывая друг на друга. Сенька был чисто одет, рыжие кудри были аккуратно расчёсаны, в руках он держал пушистую пёструю кепку.
— Ну как? — наконец спросил он. — Ничего я сработал?… Ты и не заметил, как я у тебя из кармана кошелёк увёл?
— Нет, — признался Кардинал. — Я всегда говорил — руки у тебя золотые… Ничего не скажешь!…
— Полторы тысячи, — продолжал Сенька, странно улыбаясь. — Голубь так расстроился, что сразу убежал. Как ты с ним рассчитываться станешь?
— А тебе какое дело? Мы с Голубем свои люди — сочтёмся.
— И верно, не моё дело, — согласился Сенька и опять улыбнулся. — А всё-таки немец тебя разозлил. С чего бы это?
Кардинал растерялся. В самом деле, почему он так разозлился на этого немца? И почему Сенька с такой улыбочкой спрашивает об этом?
— Не знаю, чего тут зубы скалить, — проворчал после долгой паузы Кардинал. — Ты меня зачем позвал? Нам вроде говорить и не о чем…
— Найдётся, — загадочно возразил Сенька. — Поехали ко мне!
— Куда?
— Ко мне, говорю. На квартиру. Я теперь в Зацепе живу. Комнату получил.
— Вот как!… Ловко!… Далеко пойдёшь, если милиция не задержит. Так, что ли, говорят?
— Есть такая поговорка, — спокойно ответил Сенька. — Далеко ли, спрашиваешь, пойду? А мне, Кардинал, идти-то уж некуда…
— Как некуда? — удивился Кардинал. — Или назад захотел? Я так и думал…
— Ошибаешься. Идти некуда потому, что я уже, между прочим, пришёл… Поехали, сам увидишь.
Кардинал задумался. Стоит ли ехать? Судя по всему, Сенька и не думает о старом. И зачем он зовёт к себе? О чём хочет говорить? Или просто решил похвастаться комнатой и всей своей новой жизнью? Отказаться или всё-таки поехать? Пожалуй, лучше поехать и поднять Сеньку на смех… А то как-то обидно…
— Ну? — прервал размышления Кардинала Сенька. — Поедем? Или боишься, что я тебя в ловушку заманиваю?
— Я не из пугливых, — ответил Кардинал. — Едем!…
Всё вышло не так. Комнатой Сенька не хвастался, да и хвастаться было нечем: в новой его комнатушке оказалось всего двенадцать метров, а дом, в котором он жил, был старый, деревянный, мрачный, давно отживший свой век. Сенька рассказал, что, когда рабочих завода, на котором он теперь работает, переселяли в новые квартиры, ему дали ордер на одну из освободившихся комнат.
— Скоро, — сказал он, — этот дом пойдёт на слом. Тогда получу другую комнату, в новом заводском доме. Он уже строится. А пока и тут поживём.
Выяснилось, что Сенька недавно женился. Когда они пришли, жены не было, она ещё не пришла с работы. Сенька рассказал, что жену зовут Надей, что она работает на том же заводе, где и он, и что расписались они полгода назад.
— Живём дружно, — ответил Сенька на вопрос Кардинала. — Правда, Надя пока получает больше меня — она на монтаже работает, — и это, прямо тебе скажу, мне настроение портит…
— Даёт понять? — справился Кардинал.
— Да нет, что ты! — махнул рукой Сенька. — Она только смеётся, когда я ей об этом говорю. Самому, понимаешь, неприятно… А Надюшка говорит: “Привыкли, дурни, так рассуждать, что женщина должна быть пониже рангом и получкой, и ты, пожалуйста, этим старорежимным мыслям не поддавайся”. Так и говорит, честное слово… А всё-таки как-то не по себе. Но я теперь повышаю квалификацию и обязательно её обгоню, просто из самолюбия обгоню!…
