Дом аптекаря - Мэтьюс Эдриан (читать полностью бесплатно хорошие книги .txt) 📗
— А как же дым? — Парень подмигнул кому-то в толпе. — Он же привыкнет к дыму сигар, если взять его туда. А я не могу себе позволить тратиться до конца дней на «монте-кристо»! Эта псина и так слишком дорого мне обходится.
— Не забывай и про его легкие, — раздался чей-то голос, и толпа ответила бурным пивным смехом. — Здоровьем рисковать нельзя.
— Не смейте надо мной смеяться! Вы все пьяны! От вас воняет! Это отвратительно! Собачка замерзла, а в этой стране пока еще существуют законы, защищающие животных от таких скотов, как вы!
— А вы посмотрите на него, — сказал парень, меняя тактику. — Какой он породы, знаете? Можете определить?
— Порода здесь ни при чем. Несчастному созданию плохо. Это я вижу, и этого достаточно. А вы постыдились бы! Собака не игрушка и не показатель вашего положения в обществе. Бог сотворил ее для жизни, а не для Рождества.
— Вообще-то порода как раз и важна, — возразил хозяин пса. — Это эскимосская лайка, понимаете? А вам известно, что такое эскимосская лайка? Его прадедушка довез Амундсена до самого Южного полюса. Лайки предназначены для того, чтобы тащить сани. Они любят снег и холод! Боже, да дома он всегда спит в будке в саду. Если температура поднимается выше нуля, он вылезает наружу, вырывает ямку и устраивается на земле! Я хочу сказать… — парень раскинул руки, — будьте же благоразумны!
Бэгз не желала прислушиваться к доводам рассудка. Оставив пакеты, старушка наклонилась и начала развязывать поводок. Пес спокойно смотрел на нее своими арктически-голубыми глазами. Не выдержав, хозяин вырвал у Бэгз поводок.
— Ладно! Ладно! Ваша взяла, бабуля! Но только потому, что я сам уже продрог до костей! Святой Моисей, здесь же холодно, как у землекопа в заднице! — Он картинно поежился, помахал Бэгз и, морщась, как перебравший дармового угощения гость, потащил собаку за собой в кафе.
Приятели, посмеиваясь, последовали за ним. Дверь захлопнулась, приглушив звуки джаза, нестройный хор голосов и стук бильярдных шаров.
— Так тебе и надо! — пробормотала старуха под нос и, нахмурившись, растерянно огляделась.
Один из пакетов упал, рассыпав по тротуару морковку, кусок пармезана, коробку с яйцами и пару баночек дешевой икры морского воробья. Рут нагнулась и помогла собрать разбежавшиеся продукты.
— Спасибо! Большое спасибо! — Бэгз прищурилась, удивленно разглядывая непрошеную помощницу. — В этом мире за все надо, знаете ли, драться. Вы ведь меня понимаете, да?
— Наверное, вы правы.
— А я вас знаю. Знаю? — Бэгз подошла ближе и наклонилась. Белки ее глаз напоминали водянистую плоть устрицы, хищный нос посинел и съежился от холода, из-под шерстяной шапочки торчали седые космы. Она внимательно, фиксируя каждую деталь, всматривалась в лицо Рут. — Я ведь знаю вас, дорогуша?
— Я работаю в Государственном музее. Вы заходили туда в прошлый вторник.
— Верно, заходила. — Старуха кивнула, припоминая, и уже в следующую секунду голос ее задрожал от гнева. — Вы меня выставили! Вышвырнули, как какую-нибудь бродяжку! Вы! Вы! И теперь смеете подходить ко мне на улице!
Рут напряглась, почувствовав, как кровь прилила к щекам.
— Вообще-то это была не я.
— Как это — не вы? И если не вы, то кто же? — Теплые капельки слюны попали Рут в лоб. В горле у старухи заклокотало и защелкало.
— Каброль. Мой босс. Это он приказал вас вывести. Я ничего не могла сделать.
Бэгз снова посмотрела на нее. Гнев ее ушел так же быстро, как и пришел. Постукивание прекратилось.
— Ну конечно! Конечно! Вы как раз были так милы и любезны. Простите, дорогуша, простите. Мне так неловко. Разумеется, я вас помню! Но все же им не следовало так со мной поступать. Так нельзя. Во-первых, я пришла лишь затем, чтобы взять свое. Вы же понимаете? Люди в наше время не желают ничего понимать. Не желают даже слушать.
Мороз пощипывал все сильнее.
— Послушайте, я могу вам помочь?
— Помочь? Чем?
Рут показала на пакеты, один из которых уже лопнул по шву:
— Донести ваши… э-э… покупки.
Она рассчитывала, что далеко идти не придется — до трамвайной остановки. Идти далеко и впрямь не пришлось, но, к удивлению Рут, Бэгз остановилась у Кейзерсграхт, Императорского канала, в нескольких шагах от внушительного здания, типичного для архитектуры семнадцатого века — с красивым фронтоном, аккуратными подъемными окнами, подвальным входом для слуг и стертыми каменными ступенями, которые вели к главной двери.
Расположенный над дверью каменный барельеф представлял собой человеческую голову с открытым то ли в крике, то ли в зевке ртом и высунутым языком, к кончику которого что-то прилипло.
Рут посмотрела на канал.
На переброшенном через Лейдсеграхт мостике стоял, облокотясь на перила и, по-видимому, любуясь видом, мужчина в честерфилде и серой, с загнутыми полями шляпе. Холод, похоже, его не беспокоил, и спешить ему было явно некуда. В собирающейся тьме ярко освещенные окна шикарных домов казались золотыми, заключенными в раму слитками, волшебными дверьми в далекие столетия хорошего вкуса, ради поддержания которого люди тратили строго отмеренную дозу старания. Там были очаги неустрашимого племени, некогда открытого миру и не страшащегося открытости. Дома словно выступали парадом, представляя тех чистокровных голландцев, которые своим стремлением ввысь компенсировали то, чего недоставало вширь. Некоторые накренились, другие пошатнулись, их деревянные сваи ушли в сырую песчаную подпочву, но они все еще держались вместе, плечом к плечу, проявляя соседскую солидарность. Дом Бэгз был прекрасным образчиком этого парада столетий.
— Вы снимаете здесь квартиру или комнату?
— Снимаю? О нет, дорогуша, это мой дом. Все, что у меня теперь есть. А комнаты… комнат слишком много… слишком много. Вы только посмотрите на него. Разве это подходящее место для такой старой калоши, как я? Я вас спрашиваю. Мне уже трудно подниматься и спускаться по лестницам… В старых домах они такие узкие. Гиблое место! Вот и Сандер — это мой брат — то же самое говорил. А уж он-то знал, особенно после того, как сам свалился, поскользнувшись на дорожке.
Рут прошлась взглядом по элегантному фасаду. Она уже давно не заглядывала в объявления о продаже недвижимости, но примерную стоимость определить могла. По крайней мере относительно количества нулей сомнений не было. Она даже почти могла позволить себе такой дом: то есть нулей у нее хватало — не было лишь той цифры, что стояла перед ними.
Три отдельных замка. Повозившись с ключами, старуха наконец открыла дверь.
— Да не стойте же там, — окликнула ее Бэгз. — Заходите.
— Пожалуй, не стоит. Уже темно и…
Бэгз цепко схватила ее за шарф и, рассыпавшись сухим неловким смешком, потянула за собой.
— Ну разве что на минутку, — уступила Рут.
Вдвоем они пронесли покупки через скудно освещенный холл в уродливую кухню в задней части дома, где Рут помогла разобраться с содержимым пакетов. Помимо прочего, обнаружились корзинка с крупами, кошачий корм и бутылка джина.
— Так вы совсем одна, — заметила Рут.
— Теперь совсем одна. Если не считать кошек и привидений! Но, знаете, я не собираюсь здесь задерживаться.
— О, перестаньте! Вы не в такой уж плохой форме. Конечно, есть проблема с астмой, но…
Бэгз вдруг остановилась и замерла, с оскорбленным видом вытаращившись на гостью.
— Что вы хотите этим сказать? — осведомилась она после выразительной паузы.
— Только то, что вам еще далеко до смертного одра. — Кровь снова прихлынула к щекам.
— А кто говорит об обратном? — Бэгз опять превратилась в сварливую, капризную старуху.
— Вы же и сказали.
Бэгз поджала губы и нахмурилась, потом, вероятно, включив перемотку назад и воспроизведение, качнула головой. В конце концов мысленное усилие принесло плоды.
— О нет! Неужели это я? Я сказала, что не собираюсь здесь задерживаться? Но, дорогуша, вы неправильно меня поняли. Боже! Я не собираюсь задерживаться, потому что уезжаю. Эмигрирую. Хочу начать все заново. Да-да, я уезжаю в Питсбург.
