За строкой приговора… - Безуглов Анатолий Алексеевич (книга жизни .txt) 📗
Во время очередного допроса пострадавшей Фролов невзначай поинтересовался, как ей понравился в прошлый раз его галстук.
— А вы разве были в галстуке? — поразилась девушка.
— В галстуке. Самом модном галстуке.
— Жаль, что я не обратила внимания. Я как раз ищу хороший галстук для папы…
Фролов спросил, какую она смотрела в тот вечер картину. Девушка замялась, а потом сказала: «Шляпу пана Анатоля».
— Хороший фильм?
— Да, конечно…
Но содержание картины она пересказала сбивчиво. Короче говоря, Рая не могла похвастаться ни памятью, ни наблюдательностью. Почему же она запомнила все, что относилось к Дуванкову и Залевскому? Может быть, она их встречала раньше? Этот вопрос почему-то девушку смутил. Нет, она их до того вечера никогда не видела.
— Как же вы сумели так подробно описать их?
— Как видите, сумела…
Неубедительный ответ, совсем неубедительный.
Когда прокурор района спросил у Фролова, как движется дело об ограблении Галяевой, тот ответил, что, во всяком случае, не по правилам таблицы умножения…
Следователь обязан изучить личность обвиняемого, но иногда не менее важно составить себе представление и о потерпевшем. Что из себя представляет Рая, чем она увлекается, какие у неё взаимоотношения в семье, школе? Фролов считал, что должен получить исчерпывающие ответы на все эти вопросы.
Между тем отец Раи был крайне недоволен, что расследование затянулось. Все было ясно, а мальчишка-следователь наводил тень на ясный день. Особенно его раздражали «дурацкие» вызовы в прокуратуру знакомых Раи и домочадцев. Можно подумать, будто Раю ограбили не жулики, а её собственные тётки. Нет, всему должен быть предел!
Позвонив как-то Фролову по телефону, Галяев строгим голосом, тем голосом, каким он обычно разговаривал со своими провинившимися подчинёнными, спросил:
— Я слышал, вы допрашивали нашу домработницу?
— Совершенно верно.
— Можете мне объяснить, что это значит?
— Могу, но не считаю нужным.
— Тогда вам придётся давать объяснения в других инстанциях.
Действительно, на следующий день позвонили из прокуратуры области и достаточно внушительно спросили: почему следствие до сих пор не закончено?
Почему?
Задавать вопросы всегда легче, чем отвечать на них.
Почему он, Фролов, после рассказа отца об Александре Васильевиче Чернове решил стать юристом, а не школьным учителем?
Почему он не захотел перейти на более спокойную работу помощника прокурора?
Почему он, наконец, должен объяснять кому-то, что ему самому пока неясно?
Но так не скажешь. Так можно только подумать. И грозное начальство на свой вопрос получило достаточно обтекаемый ответ.
Первоначальное подозрение следователя все более подкреплялось фактами. Он чувствовал, что находится на верном пути. Фролов провёл целый день в школе, где училась Рая. Беседовал с её классной руководительницей, подругами, секретарём комсомольского бюро. Пошёл он и на завод, где работал Борис Залевский, заглянул в ремесленное училище.
Галяев его больше не беспокоил. Но когда Фролов вызвал на допрос тётю Раи, а затем её мать, он не выдержал и снова позвонил следователю.
— Близких родственников моей дочери вы уже всех допросили, — язвительно сказал он, — а из дальних у неё никого в живых не осталось. Но я готов вам помочь досконально изучить нашу семью. Ведь это единственный путь к раскрытию преступления?
— Единственный, — подтвердил Фролов.
— Так вот, могу предоставить в распоряжение следствия наши семейные документы.
— Буду вам весьма благодарен, — вежливо, словно не подозревая никакого подвоха, сказал следователь. — А какими документами вы располагаете?
— Самыми необходимыми для изобличения преступников.
— Например?
— Свидетельством о рождении покойной бабушки Раи. Подходит?
— А бабушки по какой линии, отцовской или материнской? — поинтересовался Фролов.
— По материнской, — сдавленным голосом сказал Галяев.
— По материнской? — переспросил следователь и сделал вид, что задумался. — Пожалуй, нет, не подходит. Впрочем, если появится необходимость, я вас поставлю в известность.
Теперь Галяев стал осторожней и несколько измелил свою тактику. Звоня по телефону, он спрашивал, как движется дело, и выражал сочувствие, сдобренное хорошей порцией сарказма.
— Какие новости? — обычно спрашивал он.
— К сожалению, никаких, — в тон ему отвечал следователь.
— Трудное вам дело досталось…
— Не говорите!
Фролов всегда отличался завидным спокойствием. Но, судя по всему, Галяев его все-таки допёк, и окончание расследования стало для него праздником. В этот памятный день он с нетерпением дожидался привычного звонка. И долго молчавший телефон наконец зазвонил.
— Ну, как загадочное преступление? — задал свой обычный вопрос Галяев.
— Раскрыто.
— Оказывается, все имеет свой конец, даже следствие, — констатировал Галяев. — Очень рад. Поздравляю вас, поздравляю. А виновных вы обнаружили?
— Разумеется.
— Кто же они, если не секрет?
— Ну какой же тут секрет? Вина обоих полностью установлена, так что скрывать нечего…
— Как же их фамилии?
— Галяев и Галяева.
— Простите, не расслышал…
— Я говорю: виноваты в происшедшем вы и ваша супруга.
— Есть вещи, которыми не шутят.
— А я не шучу, — с нескрываемым удовольствием сказал Фролов.
Трубка на несколько секунд смолкла, откашлялась, но тон не изменила.
— Кажется, я начинаю вас понимать… — сказал Галяев.
— Это меня радует.
— Видимо, испытывая материальные затруднения, — продолжал Галяев, — мы с женой одели маски и подкараулили Раю, когда она выходила из автобуса? Да?
— Не совсем, — улыбнулся Фролов. — К маскам вы не прибегали.
— А как же?
— Просто вы не разрешали дочке встречаться с одноклассниками, считая, что они неподходящая для неё компания, и запрещали ей ходить в парк. А она все-таки встречалась с ними, скрывая это от вас.
— Печально, конечно, что она меня обманывала. Но какое это имеет отношение к пропаже часов?
— Представьте себе, прямое. В тот вечер она была не в кино, а в парке, где вместе с ребятами каталась с горки. А возвращаясь домой, обнаружила отсутствие часов…
— Рая описала внешность грабителей.
— Вы хотите сказать, внешность парней, которые катались недалеко от неё?
— Но ведь они сами признались своему дружку, что часы краденые. Мне об этом сказали в милиции.
— У каждого своё представление о доблести. Ребята считали, что кража придаёт им в глазах приятеля романтический ореол…
— Ваши предположения…
— Не предположения, а установленные следствием факты, — отрезал Фролов. — Сегодня у меня с вашей дочерью был серьёзный разговор. Надеюсь, что вы его продолжите.
Чувствовалось, что Галяев ошеломлён.
— Ну и задали вы мне задачку, — пробормотал он. Внезапно он расхохотался. Смеялся он весело, раскатисто.
— А знаете, это просто здорово, — наконец сказал он. — Но откройте мне секрет: как вы догадались? Прозорливость? Интуиция? Злость на меня?
Фролов улыбнулся и вполне искренне сказал:
— Честное слово, не знаю. Наверное, потому, что до конца использовал своё право на сомнение. Слышали про такое право?
Ответа не последовало, в телефонной трубке послышались частые гудки…
УДАЛИТЬСЯ, ЧТОБЫ ПРИБЛИЗИТЬСЯ…
Во время одной из наших бесед Фролов сказал: «Для того, чтобы перепрыгнуть через препятствие, надо взять разбег. А для того, чтобы взять разбег, надо отступить от препятствия». Эту же мысль мы услышали и от известного советского криминалиста Кочарова.
С заместителем директора Всесоюзного научно-исследовательского института изучения причин преступности Георгием Ивановичем Кочаровым нам привелось последний раз увидеться незадолго до его кончины. Это произошло на совещании писателей, работающих, как было указано в пригласительном билете, над темами охраны общественного порядка и борьбы с преступностью. На совещании, которое было созвано в Баку, присутствовали не только литераторы, но и юристы: сотрудники Министерства внутренних дел и прокуратуры. Поэтому, вольно или невольно, выступления не ограничивались чисто литературными вопросами. Много говорили о причинах преступности, о правовой пропаганде, об особенностях профессии следователя. И, как зачастую бывает на всякого рода совещаниях, наиболее жаркие, а следовательно, и наиболее интересные дискуссии разгорались не в зале заседания, где речи ораторов отличались традиционной плавностью, а в кулуарах. Кулуары всегда имеют немаловажные для спорящих преимущества: здесь нет регламента, стенографисток, записи ораторов. В кулуарах каждый волен говорить, сколько хочет и что хочет, не соблюдая очерёдности.
