Пешие прогулки - Мир-Хайдаров Рауль Мирсаидович (бесплатные серии книг txt) 📗
Амирхан Даутович, слушая приезжего из района, так и не назвавшего себя, подумал было, что тут очередной китайский фарфор, но он ошибся. Сосуд оказался действительно керамическим, удивительной сохранности, и если бы прокурор не знал состояния нынешней керамики в крае, мог бы даже подумать, что это работа последних десяти – пятнадцати лет. Только увидев его вблизи, можно было понять, что изделие давнее, очень давнее. Хозяин дома, взяв сосуд в руки и машинально отметив, что он тяжеловат для традиционной керамики, не благодарил, но и не возвращал, хотя шевельнулось в нем какое-то сомнение: слишком хорош был сосуд, чтобы принять его в подарок. И тут у калитки появилась Лариса. Увидев сосуд, она потеряла дар речи, даже забыла поздороваться с гостями, однако сразу же опомнилась и пригласила их в дом: её восхищение и радость были столь явны и неподдельны, что приезжий тут же отметил весело:
– Вот и хорошо, кажется, мы угодили хозяйке.
И в это время шофёр принёс второй сосуд и тут же передал в руки ошарашенной Ларисе. Так и стояли они у калитки, муж и жена, держа в руках по сосуду.
Такой радостной Амирхан Даутович видел жену нечасто, и мысль о том, чтобы не принять, вернуть подарок, как заворачивал он китайский фарфор, появилась и тут же пропала. Они настойчиво и вполне искренне пригласили гостей в дом, но те, поблагодарив, сразу уехали.
В этот день о завтраке не было больше и речи, полетели и все обширные планы на воскресенье. Сосуды вносили и выносили из дома, под лупой не раз и не два осматривали каждый квадратный сантиметр поверхности – в общем, до самого обеда Лариса не выпускала их из рук. Даже Амирхан Даутович, уже привыкший к находкам и открытиям жены, на этот раз был взволнован – таких изделий ни в местном музее, ни в её личном собрании до сих пор не было. Если бы не традиционная для этих мест форма, не роспись, известная как наманганская и классифицированная давно, ещё до Ларисы, Амирхан Даутович подумал бы, что керамика привезена издалека. Тяжесть сосудов Лариса объяснила мужу сразу: глины здесь ровно столько, сколько необходимо для придания формы и обжига, остальное – тонко выверенные пропорции минеральных наполнителей, горные породы, дающие такой стойкий цвет, не подвластный времени, и главное свойство – прочность. Лариса была убеждена, что за долгий век предметы эти не раз роняли; другой сосуд, имея такие зазубрины, наверняка уже давно раскололся бы. А главная тяжесть оттого, что внутри сосуд был облит толстым слоем особой эмали, в основном состоящей из серебра; та треть или четверть неизвестных компонентов эмали и составляла тайну старых мастеров, серебривших керамические предметы. Несомненно, что сосуды предназначались для воды и, возможно, для долгих караванных переходов, когда в дороге ценилась каждая капля. Лариса объяснила, что такая техника известна в Европе давно, особенно в Германии и Голландии, и что предметы, изготовленные подобным образом, ценились высоко и не были доступны бедному люду. Конечно, ясно, что старые сосуды эти не могли принадлежать простому человеку, а были специально изготовлены для кого-то или заказаны самим владельцем, человеком богатым и власть имущим, что в прежнее время означало одно и то же. Лариса говорила: не исключено, что глину для этих сосудов замешивали на молоке верблюдиц и крови животных с использованием желтков; это не было особой тайной для тех, кто изучал местную керамику, тайной оставались пропорции смесей. Сосуды можно было бы назвать кувшинами, если бы они имели ручку; рассчитаны они были на долгую дорогу и оттого имели в стенках по три прорези для ремней. Прорези ни на миллиметр не нарушали пропорций сосуда, и увидеть их можно было только вблизи, глядя с боку.
Сосуды попали к ним без ремней, но Лариса года два переписывалась со своими коллегами из разных республик, и однажды из Горного Алтая ей прислали два ремня, каждый чуть подлиннее метра. Возрастом сосуды и ремни вряд ли уступали друг другу, если и была разница, то несущественная. Кожаная опояска оживила сосуды, придала им законченный вид. На темно-серой, с жёлтыми подпалинами шкуре волка два сосуда цвета спелого абрикоса смотрелись удивительно хорошо. Особенно красивы были горловины, взятые в серебряный оклад, хорошо притёртая серебряная пробка-крышка венчалась мусульманским символом – полумесяцем…
Сейчас прокурор смотрел на фотографию, не испытывая ни любви, ни ненависти к этим предметам, хотя знал теперь о сосудах то, чего не успела узнать Лариса.
Глава III.
БЕКХОДЖАЕВЫ
Все эти годы прокурор ощущал какую-то посмертную вину перед женой: ведь он даже похоронить её не мог – в последний путь провожали её друзья, коллеги по музею, его товарищи по прокуратуре, но главная тяжесть пала на капитана Джураева: его самого он доставил на санитарном самолёте в кардиологический центр республики, а тело Ларисы Павловны – в осиротевший дом на Лахути. Он же сфотографировал для Амирхана Даутовича похороны Ларисы Павловны – так в последний раз сослужили службу отыскавшиеся «Полароид» и «Кодак».
Приехал Азларханов на могилу жены поздней осенью, в дождливый слякотный день, прямо из аэропорта, когда через два с половиной месяца его выписали из клиники в Ташкенте. Выписали его с весьма суровыми предписаниями, была у него на руках и путёвка в кардиологический санаторий в Ялте. Лечение следовало ещё продолжать и продолжать, ни о какой работе не могло быть и речи, хотя он по-прежнему занимал пост областного прокурора. Как ни пытались врачи охранять его от волнений, Амирхан Даутович, как только пришёл в себя, конечно, узнал, как развивались события. Узнал он кое-что новое и от Джураева, когда капитан привёз ему в Ташкент фотографии похорон жены.
Полковник Иргашев написал рапорт, обвиняя Джураева в том, что тот превышал свои полномочия, вёл розыск недозволенными методами, не соблюдал субординации, пользуясь личным покровительством областного прокурора, специально, из личных симпатий привлёкшего капитана Джураева к розыску убийц своей жены, – и больше капитана к этому делу не подпускали.
Дело для суда особых затруднений не представляло. Преступники, а точнее преступник, как все его называли, не дожидаясь приговора, – Худайкулов Азат, которому до совершеннолетия не хватало двух месяцев, в содеянном сознался. Сказал, что это он задумал и осуществил разбойное нападение на искусствоведа Турганову. Но убивать её он не собирался, все получилось непреднамеренно. Когда он сорвал фотоаппараты и побежал, потерпевшая кинулась за ним, а он, отбиваясь мотоциклетным шлемом, случайно попал ей в висок. Его товарищ Анвар Бекходжаев, владелец мотоцикла «Ява», на котором они совершили разбойное нападение, от этой затеи его отговаривал, но желание завладеть диковинным фотоаппаратом было настолько велико, что он, Худайкулов, пригрозил ему ножом, и Бекходжаев был вынужден поехать вслед за Тургановой.
На вопрос судьи, почему он в момент задержания оказался в доме Бекходжаевых, Худайкулов ответил: мол, он знал, что ведутся интенсивные поиски убийцы, и он боялся, что Анвар Бекходжаев может его выдать, потому пошёл к нему домой и ещё раз пригрозил убить, если тот его выдаст. Худайкулов представил суду и нож, которым якобы угрожал Бекходжаеву. Суд, учитывая непреднамеренность убийства, что подтвердил и свидетель, студент юридического факультета Бекходжаев, а также то обстоятельство, что обвиняемый не достиг совершеннолетия и в то же время искренне раскаивается в содеянном, учитывая и его семейное положение – на его содержании находится тяжело больная мать, приговорил Худайкулова к десяти годам. Случай получил широкий резонанс в области, тем более что долгое время и жизнь самого прокурора Азларханова находилась в опасности. Поэтому следствие и суд провели оперативно, в кратчайшее время, в том же районе, чтобы не вызывать лишнего ажиотажа, по настоянию некоторых руководителей области. Правда восторжествовала, убийца найден и осуждён, едва не пострадавший от руки негодяя студент Бекходжаев приступил к занятиям на третьем курсе университета, неожиданно обретя опыт свидетеля в суде, могущий пригодиться ему в дальнейшей практике будущего юриста.
