Проклятие древних жилищ(Романы, рассказы) - Рэй Жан (читать книги бесплатно полные версии TXT) 📗

Высокомерный и отдельный экземпляр, выпавший из клина своих собратьев ради героической миссии передового разведчика стаи, которая летит в десяти милях позади над темнеющим морем. Ибо пеганки, загадочные существа, очень умны, летят далеко-далеко, посылая перед собой в густеющей ночи звуки рожка, как почтовые курьеры.

«Кар! Кари!» Это единственная птица, у которой есть клич сбора по имени опасной Матери Кари, божества, управляющего тяжкой судьбой диких животных. «Кари! Кари!» Это означает — спускайтесь. Место надежно. Но если земля покажется враждебной и на пунцовом вечернем горизонте вырисовываются силуэты охотников, разведчик-одиночка своим криком велит стае следовать дальше, не пытаясь догнать ее, поскольку у ночной земли пеганка слепа, как и человек. Пеганка согласится на добровольное изгнание, лишившись дружбы и нежности, поскольку никогда не отыщет огромную путешествующую семью, которая отрядила ее в разведку. Стая обгонит разведчика на расстояние ночного быстрого полета. Я не знаю другого подобного античного героизма, достойного отражения в книге.

В эту ночь, если захочу, то подберусь к замеченному месту. Едва в десяти шагах от себя я увижу громадную неловкую тень, которая медленно поднимется и повиснет, словно на веревочке, перед красным ликом восходящей луны. Пеганка, которую ночь лишает средств бегства и защиты, умрет в героическом одиночестве.

В течение часа наблюдения я нередко услышу рядом тихое верещание. Если тишина полная и ветер не колышет рогоз и высокие травы, я услышу тихую, осторожную и боязливую поступь.

Это ржанка.

Как я уже сказал, птичка выбрала ночное убежище в стороне от всех. Но у нее тяжелый сон, наполненный страхом и дурными сновидениями. Для бедной ржанки ночь зла, и она часто просыпается, чтобы найти новое местечко, где дурные сны вновь разбудят ее. Мрак для нее сплошное беспокойство. Она бродит меж двух засыпаний, меж двух фрагментов сновидения, от кошмара до кошмара.

Я знал одну несчастную ржанку, которая умерла из-за хрустального бокала-тюльпана.

Не думайте, что я пудрю вам мозги или рассказываю сочиненную историю. Это случилось на самом деле, и я хочу вложить в эти строки немного меланхолии, которая терзает мое сердце. С тех пор я перестал смеяться, слушая разговор о «земляном черве, который влюбился в звезду». В конце концов, кто знает? И стоит ли смеяться над этим? Мы же высмеиваем собственные надрывы души, мы же сами направляем луч своих мечтаний и нежности к недостижимым высотам.

Это произошло в маленьком шотландском коттедже неподалеку от Лейт-Бунгало. Домик тонул в густых зарослях сирени, где мистер Ойстерман поймал и приручил золотистую ржанку.

Вряд ли есть существо более дикое, более противящееся человеческой дружбе, чем крохотная болотная птичка. Однажды в сети мистера Ойстемана попалась одинокая ржанка. Он принес ее домой, выходил, кормил ее лучшими яствами и пробудил в крохотном ретивом сердечке таинственную симпатию к пленившему ее гиганту.

Птичку назвали Лип. Это был очаровательный гость, не обременительный, и никто не намеревался подрезать ему пятнистые крылышки.

— Если солнце и облачка призовут ее, — говаривала светловолосая миссис Ойстерман, — она улетит…

Но голенастая кроха не отвечала на призыв свободного пространства. Иногда ее остренький клювик поднимался к небу, где ее глаз видел привычный полет собратьев, или внимательно слушала, как дождь грызет тишину, но ни разу не решилась на отчаянный побег.

На буфете из вощеного дуба стоял чудесный ряд хрустальных бокалов-тюльпанов Вал-Сент-Ламберт. Они сверкали спокойным и глубоким светом, когда на них падал солнечный луч. Лип обрел среди них свою невероятную любовь — бокал, слегка окрашенный в желтый цвет. Когда его касались, он издавал нежную ноту диез.

Ржанка тремя прыжками забиралась со стола на спинку стула, а оттуда на буфет, подбиралась к стеклянному цветку и легким ударом клювика заставляла вибрировать безыскусную душу хрусталя. В этот момент птичка поджимала лапки и восхищенно слушала. Гармоничная нота затихала, но ржанка словно продолжала ее слушать. Несомненно, тонкий слух дикарки все еще ощущал тончайшие вибрации, неразличимые нашими грубыми чувствами людей улицы и дома. Ржанка вызывала новое звучание после долгого интервала.

Иногда посреди ночи спящие обитатели дома слышали в шелковой тишине песнь одного бокала. Хотя на буфете выстроился целый ряд тюльпанов цвета аметиста и изумруда, ржанка презрительно обходила их, оставаясь верной нежному другу с окраской светлого топаза.

Люди провели жестокий опыт, убрав этот бокал. Лил опечалился, искал друга по всему дому, потом забился в самый темный уголок под лестницей, который выбрал для своих ностальгических мечтаний.

Как рассказывали Ойстерманы, как было странно видеть радость птички, когда хрустальный тюльпан занял свое месте среди остальных бокалов. Лил буквально ласкал его, показывал свою дружбу, не сводил влюбленных черных глазенок с него, и долгие часы диез звучал таинственным гимном любовникам, встретившимся после тяжкой разлуки.

Однажды случилась роковая неприятность: бокал треснул. Как это произошло? Был ли слишком силен удар клювика? Или то была необъяснимая трещина, от которой умирают наши хрустали в самых безопасных закрытых коробках?

Когда ржанка захотела услышать любимую песню, раздалась фальшивая шепелявая нота, и птичка отпрыгнула назад. Она повторила попытку, разнервничалась, задрожала, слыша чуждый старческий голос, и вдруг в первый и последний раз за время своего пленения издала продолжительное «Пиит», проникнутое бесконечной печалью.

Ржанка больше не возвращалась на буфет. Она поняла, что ее странный друг умер и больше никогда не споет для нее.

Неужели вещи, которые мы считаем мертвыми, которым упрямо отказываем в наличии души, исключены из жизни? Неужели дикарь Лип, унаследовавший тысячелетний инстинкт своих предков, лучше нас понимает, что такое жизнь и смерть? Неужели животные, которые нашли своего святого Франциска Ассизского, любящего их, ближе нас к Богу?

Дни Липа были сочтены.

Однажды вечером он забился в самый темный уголок и больше не вышел оттуда. Его крохотное тельце дрожало, его клювик, на мгновение направленный к светлому высокому окну, опустился и зарылся в перья.

Мистер Ойстерман, хорошо знавший последние моменты маленьких принцев болот, понимал, что близок миг прощания.

Он сходил за бокалом, который издавал близкий к угасшему диезу звук. Он тронул его пальцем и поднес к умирающей птичке бокал, убитый трещиной.

Клювик покинул теплое гнездышко перьев, в черных глазенках ржанки зажегся огонь… Неужели вернулся божественный певучий друг… и можно возобновить сеансы нежной музыки… И ночи перестанут быть ужасно безмолвными между двумя сновидениями-кошмарами.

Лип долго вслушивался в утерянную песню. Дрожь его ослабевала. Потом он успокоился, на глаза ржанки наполз смертный туман.

Хрустальный бокал, друг крохотной птички, растворился в великой тайне, и душа его отправилась в сторону рая, чьи золотые врата по ту сторону бездны распахиваются для душ животных, на которых охотятся, ибо они наши братья по страху… И если Бог добр и справедлив, во что я верю, то он примет и музыкальную душу хрустального цветка.

Полицейское отделение Р-2

(Poste de Police Р-2)

Неизданный драматический рассказ

В самом конце тупикового пути в темноте под дождем стоял одинокий вагон. Он был в двухстах ярдах от первого четырехглазого семафора. Вдали, на расстоянии почти полумили, у стрелки, на фоне неба желто светилась высокая кабина. За Саррей-Джанкшн гасли нищенские огни Ротерхайта. Ручка вагона легко повернулась. Мягкое купе пахло барежем, фенолом и человеком. Наконец я смогу поспать.

Я никогда не вижу снов, но я уже и не сплю на подушках из мягкой кожи, набитых грубой австралийской шерстью. Именно их я считаю виновниками моего первого сновидения в бродячей жизни.