Танцы на минном поле - Свержин Владимир Игоревич (книги полностью .TXT) 📗
Работники "Центра" видели лишь преграду там, где остальные упирались носом в тупик. Они находили способ уничтожить ее в случаях, когда другие искали слова для собственного оправдания. О скольких таких уничтоженных, сметенных с пути преградах так и не догадались те, кто изрекает слова с высоких трибун? Не счесть! Сколько их еще предстояло? Этого не знал никто. У "Центра" не было права совершать глупости. За него этим занимались те, кто стоял у руля страны. "Центр "был необходим, чтобы возвращать маятник российских часов в исходное положение. И, если до поры до времени он не мог изменить ситуацию в целом, — не дать очередным кабинетным гениям втянуть Россию в катастрофу было ему по силам.
Работа, которую, в связи с этим, вело агентство, не совсем согласовалась с законом или, если говорить откровенно, совсем с ним не согласовалась. Но подобные мелочи не слишком волновали его сотрудников. Генеральный директор дочернего предприятия Центра Усовершенствования, очевидно, вследствие своего таежного воспитания, к таким мелочам относился весьма скептически, предпочитая поступать так, как почитал должным, не интересуясь мнением прислужников слепой богини; Алексей Полковников, находясь в возвышенном мире линейной и парадоксальной логики, был бы, вероятно, крайне и неприятно удивлен, расскажи кто-нибудь о том, что, кроме известных законов мироздания, существуют еще какие-то, ему лично вовсе не нужные. Единственным человеком в этом слаженном коллективе, которого всерьез занимала дилемма — справедливость или законность, был Владимир Ривейрас. Видимо, усилия, благодаря которым в Высшей школе милиции ему удалось убедить себя в том, что его предначертание — охранять закон от враждебных посягательств, оказались настолько велики, что полностью отказаться от наработанных стереотипов ему было не под силу. Однако и он со временем смирился с тем, что цель оправдывает средства, ибо любой процесс, дающий осязаемые результаты, сам по себе убеждает в правильности приложенных сил. А результаты были налицо. В отличие от всякого рода частных сыскных агентств, специализирующихся на отслеживании неверных мужей, назначающих совещания с девицами в Сандуновских банях, и радиоперехватах на тему: «какого цвета трусики мне лучше надеть на эту вечеринку», «Кордон» интересовался не войной компроматов, а постоянно меняющимся раскладом в высших эшелонах власти, в какие бы одежды эта власть не рядилась. В числе негласных «абонентов» агентства значились референты и секретарши, любовницы и жены, телохранители и «мальчики», — поставщики и разносчики той драгоценной пыльцы, которая в конечном итоге определяет успех любой операции — ее высочества информации. Временами, хотя отнюдь не так часто, как хотелось бы, «на улице случался праздник», когда какая-нибудь «особа, приближенная…» в запале выкладывала в свою карманную говорилку сведения «стратегического характера». Обычно же за каждую крупицу, за каждый кусочек огромного мозаичного полотна, позволяющего человеку с крепкими нервами собственными глазами узреть апокалиптическую картину борьбы крыс вокруг трона, приходилось платить часами упорной, кропотливой работы. Отслеживание связей, маршрутов движения, сфер «жизненных интересов» — вот на чем специализировалось информационное агентство «Кордон», располагавшееся в доме, подобно эсминцу, носившему гордое имя: «Страстной».
— Ну что, господа офицеры, — обратился к своим подчиненным капитан Войтовский, когда дверь за нежданным посетителем затворилась, и шаги его затихли на лестнице. — Поможем коллегам?
Ривейрас выжидающе посмотрел на него, словно ожидая дальнейших объяснений. Лицо командира выражало странную смесь охотничьего азарта и тайного злорадства, словно заказ, сделанный его однокашником, был очередным звеном в неизвестной Владимиру игре. Впрочем, кто знает, может, именно так оно и было.
— Предположим, что ФСБ необходим мониторинг средств массовой информации по комплексу проблем, связанных с наркотиками — прервал наблюдения Ривейраса негромкий голос аналитика, разговаривавшего не то с пространством, не то с самим собой, но только не с сидящими тут же компаньонами. — Возникает вопрос — для чего?
— В смысле, для чего? — недоуменно глядя на собеседника, переспросил Ривейрас.
— Если взять за отправную точку, что всякое действие ФСБ не несет смысловую нагрузку само по себе, но каким-то образом коррелятивно связано с его последующими действиями, — начал свои объяснения Алексей, — в таком случае, намечается явная тенденция…
— Дыма без огня не бывает, — перевел с русского на русский Михаил Войтовский.
— Делаем так. Володя, у тебя сегодня вечер развлечений. Потолкайся по ночным клубам, сходи к Первой аптеке — разузнай конъюнктуру рынка. Я пока съезжу к начальству, согласую заказ и получу индульгенцию на все последующие безобразия. Ну и опять же, понюхаю откуда ветер дует. Хочу понять — является ли нынешний мониторинг заурядной рабочей акцией, или же, действительно, появилось нечто, что обусловило стремительное возрастание интереса спецслужб к этой теме. Все ясно?
— Вполне.
— Тогда с Богом. Леша, ты займись газетами, журналами… в общем, всем, что связано с формированием общественного мнения. Да, вот еще что. Я понимаю, что это осложняет задачу, но, возможно, для широты обзора нам следует отступить назад. Рассмотрим интересующую нас тему в динамике, месяц за месяцем. Понял?
— Угу, — не открывая рта, кивнул Полковников, включая стоящий перед ним компьютер. — Поглядим, поглядим, что у нас тут хорошего…
— А я, — продолжал Войтовский. — Заеду к начальству, получу добро на операцию. В конце концов, лишний источник в департаменте стратегического планирования нам не помешает. Да, вот еще что. Володя, держись на связи, быть может, вечером придется слегка поразвлечься.
Ривейрас одарил командира вопросительным взглядом, но, не дождавшись ответа, молча кивнул. Капитан Войтовский не любил делиться своими замыслами, и об этом в кругу соратников знали все. Иногда создавалось впечатление, что необходимость работать в группе несколько тяготит его, впрочем, как и отсутствие привычных условий одиночной охоты. И уж, во всяком случае, не было никакого смысла задавать ему вопросы. В случае, когда кто-нибудь, не в меру любопытный, пытался донимать его расспросами, он долго глядел на вопрошавшего, словно не видя его, и потом разворачивался и, не говоря ни слова, уходил. Какие туманные сопки виднелись ему в эту минуту? Никто не знал.
Прямой телефон в кабинете генерала Банникова молчал, и это не могло его не тревожить. Казалось, что с недавних пор Сам охладел к своему любимцу, и, хотя никаких последствий это похолодание еще не имело, оно уже вовсю служило поводом для слухов и догадок, которые в стенах этого здания всегда были образчиками виртуозной аналитической мысли персонала. Нельзя сказать, что возможное перемещение всесильного генерала куда-нибудь поближе к перилам иерархической лестницы сильно огорчало сотрудников, особенно ту их часть, которые, в отличие от «фаворита», как за глаза именовали его на Лубянке, являлись коренными москвичами. Сжигаемые внутренним желанием «падающего толкнуть», все эти ищейки и легавые из «созвездия гончих псов» во-всю напрягали свои мозговые извилины, пытаясь отыскать причины немилости, и принести свою вязаночку дров на всенародное аутодафе. Однако причина не находилась, и приговор не оглашался. Генерал-лейтенант Банников продолжал выполнять свои обязанности, вот только телефон с ключом-шифратором и бронзовым орлом молчал уже который день.
Тимофей Прокофьевич шел по коридору, напоминавшему ему в последнее время путь на Голгофу. Он шел, не глядя по сторонам, зная, что вместо толпы, орущей: «Распни!», его ожидает глухое молчание. Уже не первый день путь к его кабинету был пуст, как будто коллеги, упрежденные о приближении его, спешили укрыться, во избежание нежелательной встречи. Генерал Банников шел, сопровождаемый эхом собственных шагов.
Адъютант, обреченный, подобно всем адъютантам, разделять невзгоды и радости своего патрона, вскочил при появлении генерала и вытянулся в струнку.
